— Я вправе потребовать, чтобы ты сменила тон! — шипит брат, оглядываясь на дверь.

«Конечно, тебе не хотелось бы, чтобы слуги знали о наших делах. Не хочется, чтобы им стало известно: у меня есть собственное мнение и я готова его высказать».

— Значит, тебя совсем не заботит твоя собственная семья? Тебя не заботит то, что мисс Брэдшоу поставила меня в дурацкое положение, да и тебя тоже… своим мошенничеством?

— Ее мошенничество! Не ты ли сразу проявил к ней интерес, как только услыхал, что она состоятельна?

Том наливает себе еще немного.

— Человеку в моем положении приходится думать о таких вещах.

— Ты был для нее всем миром, а ты так низко с ней обошелся! Неужели только такие леди, как я, обладающие всякими привилегиями от рождения, нуждаются в защите, а, Томас?

Глаза Тома округляются.

— Неужели ты готова встать на ее сторону, против меня, родного брата?

Кровь — не вода, так говорят. И еще — «кровь гуще воды». Вот только большинство жидкостей гуще, чем вода.

Узкие плечи Тома обвисают.

— Веришь ты мне или нет, Джемма, но я забочусь о твоем благополучии, — говорит он.

— Если ты о нем действительно заботишься, Томас, отправь меня обратно в школу.

Он делает глоток из стакана.

— Нет. Я последую совету лорда Денби, и ты останешься здесь, где я смогу присматривать за тобой.

Я отбрасываю книгу в сторону.

— Лорд Денби! Я так и знала! Это все делишки братства Ракшана, ведь так? Они намерены взять надо мной власть!

Том обвиняющее тычет пальцем в мою сторону.

— Вот как раз об этом я и говорил! Как ты себя ведешь? Ты только послушай саму себя — ты же лепечешь о таких вещах, в которых ровно ничего не понимаешь!

— Ты станешь отрицать, что вступил в братство Ракшана? Если нет, скажи, как называется твой клуб!

— Я не обязан ни в чем перед тобой отчитываться. Это клуб для джентльменов, а ты не мужчина, хотя я не сомневаюсь: ты натянула бы брюки, если бы могла.

Я пропускаю мимо ушей его колкость.

— Но у тебя булавка Ракшана!

Я показываю на значок с черепом и мечом на его лацкане.

— Джемма, — рычит Том, — это просто булавка! В ней нет ничего дурного!

— Я тебе не верю.

Том вертит стакан, и граненое стекло отражает свет, рассыпая по стене радужные блики.

— Можешь хоть верить, хоть нет, но это правда.

— Тогда как называется твой клуб?

Брат не в силах удерживать фальшивую улыбку.

— Вот что, Джемма, послушай. Это только мое дело.

Да, это Ракшана. Я уверена. Они намереваются удерживать меня в качестве пленницы до тех пор, пока я не отдам магию, и ради этой цели они завербовали моего собственного брата.

Том засовывает свободную руку в карман.

— Джемма, мы с тобой должны быть заодно. Я не могу позволить себе роскошь настоящей любви. Я должен просто удачно жениться. А теперь я должен еще и приглядывать за тобой. Это моя обязанность.

— Как благородно! — огрызаюсь я.

— Ну, сочтем это за благодарность.

— Если тебе так нравится страдать, то и страдай на здоровье, только не за мой счет. И не за счет бабушки, или отца, или еще кого-нибудь. Ты отличный врач, Том. Почему тебе не довольно этого?

Том стискивает зубы. Вечная мальчишеская прядь волос падает ему на глаза, скрывая их.

— Потому что не довольно, — отвечает он с редкой для него искренностью. — Только это, и никаких других надежд? Просто тихая респектабельность, без истинного величия или героизма в жизни, просто хорошая репутация — и ничего больше? В общем, ты видишь, Джемма, ты не одна в нашей семье, кто не в состоянии управлять собственной жизнью.

Он залпом допивает виски. Но его слишком много, и Том с трудом подавляет кашель. Он не позволит себе проявить слабость. Даже такую, как простой кашель.

Я отхожу к окну. Снаружи ждет какой-то экипаж. Это не наша карета, но я знаю, чья. Черные занавески на окнах, общий похоронный вид. Вспыхивает спичка, загорается сигарета. Фоулсон.

Том подходит и встает за моей спиной.

— А, мой кучер… У меня сегодня вечером очень важная встреча, Джемма. Очень надеюсь, что ты не сожжешь дом, пока я буду отсутствовать.

— Том, — говорю я, спускаясь за ним по лестнице в фойе. — Пожалуйста, не ходи сегодня в тот клуб. Останься здесь, со мной. Мы могли бы поиграть в карты.

Том смеется и надевает пальто.

— Карты! Как это волнующе!

— Отлично. Нам незачем играть в карты. Мы можем…

Мы можем что? Что у нас общего с братом, чем мы занимались вместе, кроме редких игр в детстве? Нас соединяет немногое, всего лишь общее несчастное прошлое. Том ждет предложения, но мне нечего сказать.

— Ну что ж, ладно. Я ухожу.

Он хватает шляпу, этот глупый символ благопристойности, и оглядывает себя в зеркале у двери. Мне ничего не остается, кроме как рискнуть и выложить всю правду.

— Том, я знаю, что мои слова покажутся тебе бредом одного из твоих пациентов в Бедламе, но прошу, выслушай меня. Ты не должен сегодня вечером идти на эту встречу. Я уверена — тебе грозит опасность. Я знаю, что ты вступил в братство Ракшана…

Том пытается возразить, но я вскидываю руку, останавливая его.

— Я это знаю. Твой джентльменский клуб — совсем не то, что ты воображаешь. Это братство существует уже многие века. И им нельзя доверять.

Том мгновение-другое колеблется. И я могу лишь надеяться, что докричалась до него. Однако он разражается смехом и аплодирует.

— Браво, Джемма! Это, без сомнения, самая фантастическая история из всех, что ты придумала. Боюсь, что это не мне, а сэру Артуру Конан Дойлю грозит опасность. Потому что ты можешь превзойти его в искусстве интриги!

Я хватаю его за руку, но он вырывается.

— Поосторожнее с этим пальто! Мой портной, конечно, хороший человек, но уж очень дороги его услуги!

— Том, прошу тебя! Ты должен мне верить! Это не выдумка. Ты им не нужен; им нужна я. У меня есть то, что они хотят заполучить, нечто такое, за что они готовы отдать все на свете! И они взялись за тебя только затем, чтобы добраться до меня!

В глазах Тома вспыхивает жестокая боль.

— Ты точно такая же, как отец! Сомневаешься в каждом моем шаге. В конце концов, почему бы кому-то не пожелать общаться с Томасом Дойлом, вечным разочарованием собственного отца?

— Я не говорила, что…

— Нет, но ты именно так думала.

— Нет, ты ошибаешься…

— Конечно, я всегда ошибаюсь. В том-то и проблема. Ну, только не сегодня. Сегодня я стану частью чего-то большего, нежели я сам. И они сами попросили меня, Джемма. Я им нужен. Я не ожидаю, что ты порадуешься за меня, но ты могла бы хотя бы позволить мне порадоваться самому.

— Том… — умоляюще произношу я, глядя, как он выходит за порог.

Горничная придерживает дверь, стараясь не смотреть на спорящих хозяев.

— И в последний раз повторяю, я не знаю, что ты имеешь в виду, говоря обо всех этих Ракшана. Я о них никогда не слышал.

Он резко оборачивает шарф вокруг шеи.

— Желаю тебе хорошо провести вечер, Джемма. И, пожалуйста, не читай эти твои книги, ты ими уже объелась. От них у тебя в голове рождается слишком много фантазий.

Том быстро уходит к экипажу. Фоулсон подает ему руку, помогая войти, но его злобная ухмылка обращена ко мне.

Отцовская комната освещена одной-единственной маленькой лампой, стоящей возле кровати. Отец дышит тяжело, но он спокоен. Доктор Гамильтон дал ему морфина. Странно, что какой-нибудь наркотик может одновременно быть и средством пытки, и средством успокоения.

— Привет, малышка, — сонно произносит отец.

— Привет, отец.

Я сажусь рядом с ним. Он протягивает мне руку, и я сжимаю ее.

— Доктор Гамильтон недавно ушел, — говорит отец.

— Да, я знаю.

— Да…

Он на мгновение закрывает глаза, потом вдруг резко их распахивает.

— Я думал… мне показалось, я вижу того тигра. Его спину.

— Нет, — тихо отвечаю я, вытирая щеки. — Здесь нет тигра, папа.