— Теперь я во всем вижу смысл. Я все понимаю.

На реке нас ждет горгона. Я пытаюсь спрятаться от нее, но она видит меня за высокой стеной цветов.

— Высокая госпожа, я искала тебя.

— Ну, похоже, ты меня нашла.

Глаза горгоны прищурены, и я гадаю, может ли она почуять на моей коже запретное, как чуют пот. Остальные девушки отчаянно веселятся. В них появилась какая-то новая свирепость, от которой горят глаза и пылают щеки. Фелисити хохочет, и ее смех звучит как призыв к вооружению. Мне хочется пойти к ним, оживить наши переживания в Зимних землях, а не страдать под пристальным взглядом горгоны.

— Ну что такое? — говорю я.

— Подойди ближе, — требует шипящий голос.

Я останавливаюсь на траве в добрых десяти футах от того места, где пристроилась у берега горгона. Она поворачивает голову и рассматривает меня — волосы всклокочены, руки исцарапаны, юбка порвана. Змеи на голове горгоны гипнотически раскачиваются.

— Ты там была, как я вижу, — говорит наконец горгона.

— И что с того? — вызывающе бросаю я. — Я должна была сама все увидеть, горгона! Как я могла бы всем управлять, ничего не зная? Дерево Всех Душ действительно существует, и его сила необъятна!

Змеи извиваются и шипят.

— Обещай мне, что не вернешься в то место, пока не создашь союз. Высокая госпожа, твоя сила…

— Что, неужели это и есть вся я — в магии? Никто не видит, какова я на самом деле. Все видят только то, что хотят видеть, видят лишь то, что я могу для них сделать! А кто я на самом деле, никого вообще ни черта не интересует!

Я плачу, и мне самой это отвратительно. Я отворачиваюсь и жду, пока слезы иссякнут, а когда снова смотрю на горгону, я уже другой человек, человек, которому никто не может приказать, что делать или куда идти.

— Можешь отправляться дальше, горгона. Наш разговор закончен.

Впервые гордая воительница выглядит неуверенной, и меня это радует.

— Высокая госпожа…

— Наш разговор закончен! — повторяю я. — Если я пожелаю поговорить с тобой, я тебя найду.

Девушки затевают веселую игру на траве. Фелисити толкает Бесси, та толкает ее в ответ.

— Тебе меня не одолеть, — поддразнивает Бесси, ее глаза блестят.

Смех Фелисити — колючий, как сорняки.

— Я уже тебя одолела, ты разве не заметила?

Завывая, как баньши, и хохоча, они хватают друг друга за руки и борются, пытаясь повалить друг друга, а Пиппа их подстрекает. Я несусь к ним на огромной скорости и сбиваю обеих, как кегли, при этом расшибив себе губы до крови. И никто не смеется громче меня, когда тяжелый металлический вкус наполняет рот и кровь льется на платье, словно безжалостный дождь.

Хотя до бала-маскарада еще несколько недель, миссис Найтуинг решительно настаивает, что девушки должны подготовить разные развлечения для гостей.

— Это будет своего рода подношение им — когда вы покажете, какими замечательными леди вы стали и как вы талантливы, — говорит она, хотя я подозреваю, что наши маленькие, тщательно заученные представления скорее докажут талант нашей директрисы.

Нам предназначены разные роли. Сесили, Марта и Элизабет должны исполнить какой-то балет. Фелисити будет играть менуэт. Поскольку я не умею ни петь, ни танцевать, ни говорить по-французски и не играю ни на каком инструменте, я спрашиваю у миссис Найтуинг, нельзя ли мне прочесть стихи, и она с облегчением соглашается, радуясь, что я могу сделать хоть что-то такое, что не связано с сельскохозяйственными животными или с инструментами, на которых играют, зажав их между коленями. Остается только выбрать подходящие стихи и не перепутать слова. К несчастью, Энн не разрешают петь для гостей. Это наказание за нашу выходку на Рождество, миссис Найтуинг не желает огорчать наших покровителей, они ведь знают все о скандале.

Энн стоически выносит несправедливость, а я с удовольствием думаю о том дне, когда Энн сообщит всем, что она уезжает, чтобы стать актрисой театра мистера Каца, под покровительством самой мисс Лили Тримбл.

Фелисити сидит за пианино, наигрывая менуэт.

— Уж очень это будет скромный прием, не пышнее, чем обычный чай в саду, — ворчит она. — Только костюмы и утешают. Все это и в сравнение не идет с балом, который леди Маркхэм устраивает для меня через две недели. Я тебе говорила, что она пригласила глотателей огня?

— Уверена, что говорила уже раз-другой.

Или раз двадцать. Я перелистываю книгу стихов, выданную директрисой. Все стихотворения настолько слащавы, что у меня болят зубы. Мне никогда не прочесть ни одно из них с серьезным лицом.

— Может, вот это, о приносящих свет? — предлагает Энн. — Оно как будто не слишком ужасное.

Я кривлюсь.

— Это не то самое, в котором Флоренс Найтингейл появляется на поле боя в виде ангела? Или это та поэма, в которой адмирала Нельсона сравнивают с каким-то греческим богом?

Фелисити бросает терзать пианино и садится на пол рядом с нами.

— Я все думаю и думаю о прошлой ночи. Это было наше самое волнующее приключение в сферах!

— Ты хочешь сказать, в Зимних землях, — шепчет Энн. — А ты действительно видела там Евгению Спенс, Джемма?

— А нам она не показалась, — фыркает Фелисити.

Я боюсь, что она захочет посостязаться со мной.

— Я уже все вам рассказала, — говорю я, защищаясь. — Вы хоть поняли, что мы можем спасти и ее, и сферы?

Фелисити надувает губы.

— Ты имеешь в виду — ты можешь спасти.

— Мы можем, — поправляю я. — Но прежде мы должны найти тот кинжал, что прихватила Вильгельмина, а я лично понятия не имею, где его искать.

— Может быть, он где-то здесь, в школе Спенс, — предполагает Энн.

— Да мы ведь и того не знаем, можно ли доверять Вильгельмине! — произносит Фелисити. — В конце концов, она ведь этот кинжал украла?

— Я думаю, она совершила ошибку, а теперь намерена искупить свою вину и привести меня к кинжалу, — предполагаю я.

— Но прежде всего — зачем вообще она его взяла? — не уступает Фелисити.

— Эй, вы ведь должны репетировать ваше выступление! — сердито восклицает Сесили, уперев руки в бока.

— Они помогают мне подобрать стихи, — отвечаю я, изо всех сил изображая пренебрежение.

Дверь широко распахивается, и я пугаюсь, что миссис Найтуинг явилась, чтобы велеть нам трудиться поусерднее. Но она обращается к Энн:

— Мисс Брэдшоу, не могли бы вы пойти со мной?

Опустив голову, Энн следует за директрисой, а я даже вообразить не могу, какие неприятности ее ожидают.

— Наконец-то, — злорадно произносит Сесили.

— Сесили, тебе что-то известно? — спрашивает Фелисити.

Сесили изображает пируэт.

— Ее кузина приехала из деревни, чтобы забрать ее! Бригид уже наверху, укладывает вещи Энн!

— Но они не могут! — вскрикиваю я.

Мы с Фелисити обменивается испуганным взглядом.

— Они решили, что пора. Более чем пора, если меня спросите.

— Ну, мы тебя не спрашиваем! — рявкаю я.

Рот Сесили открываемся в изумленном «о», и именно так ее застает мисс Мак-Клити, а я проклинаю себя за вспышку.

— Мисс Мак-Клити, вы позволите мисс Дойл разговаривать со мной так ужасно невежливо?

Мисс Мак-Клити останавливает взгляд на мне.

— Мисс Дойл? Надо полагать, теперь последует извинение?

— Прошу, извини меня, дорогая Сесили!

Моя улыбка так же фальшива, как лекарства какого-нибудь уличного торговца.

Руки Сесили снова упираются в бока.

— Мисс Мак-Клити!

Я шагаю к мисс Мак-Клити.

— Скажите, это правда? Кузина Энн действительно приехала за ней?

— Да, — отвечает учительница.

— Но они не могут так поступить! — протестую я. — Она не хочет уезжать туда! Она не хочет становиться гувернанткой! Она…

На лице мисс Мак-Клити отражается искреннее беспокойство.

— Но мисс Брэдшоу сама это организовала.

Слова мисс Мак-Клити доносятся до меня как сквозь толстый слой воды. Я с трудом понимаю их смысл, и холодный ужас стискивает меня.