Его объятия не так крепки, как в былые времена, но они согревают, а что касается худобы, так мы уж постараемся откормить его побыстрее.

— Ты с каждым днем становишься все больше похожей на нее.

Том, надувшись, сидит в кресле, утешаясь чаем и бисквитами.

— Чай уже почти остыл, Джемма.

— Вам незачем было ждать меня, — говорю я, не отходя от отца.

— Я им то же самое говорил, — жалуется Том.

Отец предлагает мне кресло.

— Когда была ребенком, ты частенько сиживала у моих ног. Но теперь ты не маленькая, настоящая юная леди, так что тебе следует сидеть как полагается.

Бабушка наливает всем чая, и, несмотря на ворчание Тома, он оказывается еще горячим.

— Мы получили приглашение на ужин в общество Гиппократа в Челси, на этой неделе, и Том в конце концов его принял.

Том, хмурясь, опускает в чашку два больших куска сахара.

— Как это мило, — говорю я.

Бабушка добавляет в чашку отца молоко, от которого чай затуманивается.

— Там отличная компания, Томас, уж поверь моим словам. Сам доктор Гамильтон состоит в этом обществе!

Том впивается зубами в бисквит.

— Ну да, старина доктор Гамильтон.

— Это гораздо больше соответствует твоему положению, чем клуб Атенеум, — говорит отец. — Так что лучше покончить со всей этой ерундой.

— Это не ерунда, — мрачно произносит Том.

— Ерунда, и ты прекрасно это знаешь.

Отец кашляет. Кашель сотрясает его грудь.

— Что, чай слишком холодный? Велеть подать свежего? Ох, да куда эта девчонка подевалась?

Бабушка встает, потом садится, потом опять встает, пока наконец отец не машет на нее рукой, и она усаживается на место. Нервничая, она не замечает, как ее пальцы складывают салфетку в аккуратный маленький квадратик.

— Ты так на нее похожа, — снова говорит отец, и его глаза влажнеют. — Как это могло случиться? С какого момента все пошло не так?

— Джон, ты сейчас немножко не в себе, — говорит бабушка, у нее дрожат губы.

Том с несчастным видом таращится в пол.

— Я бы душу отдал за то, чтобы забыть, — сквозь слезы шепчет отец.

Он совершенно сломан, и все мы чувствуем себя виноватыми. Мое сердце готово разорваться. И ведь нужно совсем немного магии, чтобы изменить ситуацию…

«Нет, выброси эту мысль из головы, Джемма».

Но почему нет? Почему я должна допускать, чтобы он страдал, если могу прогнать его страдания? Я не в силах провести еще одну проклятую неделю в компании своей родни. Я закрываю глаза, и все тело содрогается от скрытой в нем тайны. Откуда-то издалека до меня доносится растерянный голос бабушки, а потом время замедляется до того, что все они превращаются в странную, застывшую живую картину: отец, опустивший голову на руки; бабушка, встревоженно размешивающая чай; Том с хмурым недовольным лицом. Я вслух высказываю свои желания, касаясь каждого из них по очереди:

— Отец, ты забудешь свою боль. Томас, тебе пора повзрослеть, перестать быть мальчишкой. И, бабушка, давай хоть немного повеселимся, хорошо?

Но магия во мне еще не иссякла. Она отыскивает мое страстное желание иметь семью, — желание, когда-то сильное, а теперь потускневшее из-за внутренних бурь и потрясений, с которыми я не могла справиться. И на мгновение я вижу себя счастливой и беспечной, играющей под синим индийским небом. Мой собственный смех звучит у меня в голове. Ох, если бы я могла, я бы вернула прежнее счастье. Сила этого желания так велика, что я падаю на колени. Из глаз льются слезы. Да, я бы очень хотела все вернуть. Я хотела бы чувствовать себя спокойной. Защищенной. Любимой. Если магия может мне все это дать, у меня это будет.

Я глубоко вдыхаю, судорожно выпускаю воздух.

— А теперь начнем снова.

Время срывается с места и мчится вперед. Все поднимают головы, как будто пробуждаясь от сна и очень этому радуясь.

— Э-э… о чем мы говорили? — спрашивает отец.

Бабушка моргает большими глазами.

— Это самое странное, что я только могу припомнить! Ха-ха! Вот ненормальная старуха!

Том берет еще один бисквит.

— Фантастически вкусно!

— Томас, как ты думаешь, наши обыграют сегодня шотландцев?

— Англичане всегда побеждают, это уж точно! Лучший крикет в мире!

— Какой ты хороший мальчик!

— Отец, я давно не мальчик.

— Ну да, ты прав. Ты довольно давно носишь длинные брюки.

Отец смеется, и Том поддерживает его.

— Наши джентльмены заставят гордиться самого бога, — добавляет Том. — Грегори — отличный парень!

Отец поглаживает усы.

— Грегори? Да, прекрасный игрок. И имей в виду, видеть его игру — это истинное удовольствие! Ничто с ней не сравнится!

Отец съедает два бисквита, лишь однажды остановившись, чтобы откашляться. Бабушка снова до краев наполняет чашки.

— Ох, этой комнате не хватает света. Мы должны его добавить!

Она не вызывает экономку, а сама легко подбегает к окнам и отдергивает тяжелые занавеси. Дождь прекратился. И солнце пробивается сквозь серый лондонский саван, как сама надежда.

— Джемма? — говорит бабушка. — Дорогая, что случилось? Почему ты плачешь?

— Просто так.

Я улыбаюсь сквозь слезы.

— Никаких причин, правда.

Это один из самых счастливых вечеров, проведенных нами вместе, насколько я могу припомнить. Отец подбивает нас сыграть в вист, и мы играем допоздна. Мы играем на грецкие орехи, но поскольку они очень вкусны, мы их тайком съедаем, и вскоре нам уже нечего ставить на кон, и приходится прекратить игру. Бабушка усаживается к пианино и предлагает вместе спеть модные песни. Миссис Джонс приносит чашки с горячим шоколадом, и даже ее тащат к пианино, чтобы она присоединилась к хору. Когда опускается вечер, отец раскуривает трубку, которую я подарила ему на Рождество, и запах душистого табака пробуждает детские воспоминания, окутывающие меня плотно, как кокон.

— Если бы только твоя мать была здесь и сидела с нами у огня, — говорит отец.

И я задерживаю дыхание в страхе, что весь сооруженный мной карточный домик вот-вот рухнет. Я не готова прямо сейчас отказаться от счастья. И осторожно прикасаюсь к отцу.

— Как странно, — его лицо светлеет. — Я вспоминал о твоей матери, но воспоминания вдруг умчались куда-то, и я не могу их вернуть.

— Может, это и к лучшему, — предполагаю я.

— Да, — соглашается он. — Забудем. Итак, кто хочет послушать интересную историю?

Мы обожаем отцовские истории, потому что они всегда невероятно захватывают.

— Так… я когда-нибудь рассказывал вам о тигре… — начинает отец, и мы все разом усмехаемся.

Мы отлично знаем эту историю; он уже сотни раз ее рассказывал, но это вряд ли имеет значение. Мы сидим и слушаем, и заново восхищаемся и ужасаемся, потому что хорошая история, судя по всему, никогда не утрачивает своей магии.

Пасха удивляет нас таким сияющим синевой утром, небом такой чистоты, что при взгляде на него больно глазам. После посещения церкви мы все вместе неторопливо направляемся в Гайд-парк. Улицы превращаются в пенное море, когда открываются белые зонтики, защищающие дам от тусклого британского солнца. Как ни слабы его лучи, они могут вызвать появление веснушек, а наша кожа должна быть такой же незапятнанной, как наша репутация. Впрочем, мое лицо уже покрылось маленькими коричневыми точками, к ужасу бабушки.

Леди в праздничных нарядах выступают важно, как павлины. Прикрываясь зонтиками, они внимательно изучают новое, отделанное мехом пальто леди Бережливость или оценивают попытки миссис Увядающая Красота выглядеть моложе своих лет — она затянулась в корсет так, что едва дышит. Они поглядывают друг на друга, обмениваясь впечатлениями, либо молча, либо едва разжимая губы. Нянюшки и гувернантки следуют за мамашами и папашами, толкая перед собой коляски, то и дело одергивая детей постарше.

Парк едва начинает расцветать, но выглядит просто волшебно. Множество леди расставили на траве кресла, чтобы поболтать и понаблюдать за лошадьми. Дорожки принадлежат тем, кто горит желанием продемонстрировать искусство верховой езды. Тут и там проносятся всадники, соревнуясь между собой. Но они не позволяют себе забываться. И вовремя переводят лошадей на вежливую иноходь. И очень жаль, потому что я предпочла бы видеть, как они несутся через Гайд-парк во весь опор, и чтобы их глаза горели жаждой победы, а губы решительно улыбались.