— Ох, Энн, это же прекрасно! — говорю я, возвращая письмо.

Энн тут же засовывает его за ворот платья, поближе к сердцу.

— Да, да, да, ведь правда?

Радость преображает Энн. Она как будто даже становится выше, переполненная надеждой.

Держась за руки, мы бежим к церкви, а день наконец встает на якорь, погружаясь за край земли, оставляя за собой лишь слабый розовый след.

Одна из младших девочек стоит на кафедре, читая вслух огромную Библию. Девочка совсем юная, ей лет десять, не больше, и она старательно выговаривает слова, отчаянно шепелявя, а мы хихикаем, прикрываясь книгами.

— «И сказал змей жене: нет, вы не умрете…»

— Джемма, — шепчет Энн, — но я не могу отправиться на встречу с мистером Кацем.

— О чем это ты? — бормочу я из-за книги.

На лицо Энн набегает тень, гася ее недавнюю радость.

— Он ведь думает, что я — Нэн Уошбрэд.

— Это всего лишь имя. Лили Тримбл тоже свое сменила.

Сесили шикает на меня, но я изо всех сил делаю вид, что ничего не заметила.

— Но в письме написано: «Ваша красота сама скажет все за себя». Разве ты не понимаешь? Я совсем не та девушка. Одно дело — создать иллюзию, но… но как ее удержать навсегда?

— «Но знает Бог, что в день, когда вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло…»

— Мы будем как боги, — передразнивает шепелявящую девочку Фелисити, и на нашей скамье раздается натужный кашель, которым мы пытаемся прикрыть смех.

Мисс Мак-Клити поворачивает голову и щурится на нас. Мы поднимаем Библии, будто в школе миссионеров. Миссис Найтуинг сидит прямо, глядя вперед, и выражение ее лица такое же непроницаемое, как у сфинкса.

Мои мысли возвращаются к письму, спрятанному в шкафу директрисы. На какие предупреждения могла не обратить внимания миссис Найтуинг? Что за план?..

Внезапно слова Библии сливаются в неясный шум, а мир снова замедляет движение, почти останавливаясь. Девочка, стоящая на кафедре, прекращает мучительное чтение. В церкви становится душно; я потею.

— Энн? Фелисити? — зову я, но они принадлежат другому времени.

Слащавое шипение разносится по церкви.

— Фе-фелисити… — шепчу я, но она не может меня услышать.

Шипение повторяется, на этот раз громче. Справа. Я медленно поворачиваюсь, сердце набирает темп. Взгляд с трудом преодолевает невероятное расстояние от пола до витражного окна, где изображены ангел и горгона.

— Ох, боже…

В панике я шарахаюсь, но путь мне преграждают неподвижные девушки, так что я могу лишь в ужасе смотреть, как оживает витраж. Как на представлении братьев Вольфсон, ангел вдруг шагает ко мне, держа над собой голову горгоны. А потом голова открывает глаза и начинает говорить.

— Опасайся рождения мая… — шипит она.

С громким вскриком я прихожу в себя, и мир обретает естественную скорость. Я свалилась на Энн, а та — на Фелисити, и так далее, как костяшки домино.

— Джемма! — окликает Энн, и только тогда я осознаю, что крепко вцепилась в нее.

— П-прости… — бормочу я, вытирая со лба пот.

— Ух… Вот, возьми. — Фелисити протягивает мне носовой платок.

Взрываются звуком трубы органа, призывая нас к пению, и я надеюсь, что оглушительная музыка помешает услышать, как колотится мое сердце. Звучит гимн, и девичьи голоса взмывают в воздух. Мои губы шевелятся, но петь я не могу.

«Не смотри, не смотри туда…» Но я должна, я должна…

Я очень осторожно кошу глаза вправо, где несколько мгновений назад кровавый трофей ангела прошипел предостережение, которого я не понимаю. Но лицо ангела снова выглядит мирным и спокойным. А глаза горгоны закрыты. Это просто картина на окне, ничего, кроме цветных стекол.

Кровь все еще бурлит, поэтому я устраиваюсь в одиночестве и читаю письмо из дома. Это обычная болтовня бабушки, о том или ином приеме, перечисление всех последних сплетен, но я не слишком всем этим интересуюсь. Правда, я с удивлением читаю, что Саймон Миддлтон спрашивал обо мне, и на мгновение уныние рассеивается, но я тут же становлюсь противна самой себе из-за того, что с такой легкостью позволяю мыслям сосредоточиться на каком-то мужчине; и так же быстро забываю об этом, трижды прочитывая упоминание о Саймоне.

К письму бабушки — дополнение от Тома. Он пишет:

Я сминаю записку и швыряю ее в огонь. Я отчаянно нуждаюсь в совете — насчет брата, Ордена, Вильгельмины Вьятт, сфер и магии, которая и восхищает, и пугает меня. И я могу обратиться только к одному существу, только она может знать ответы на все вопросы. И я пойду к ней.

У ежевичной стены я покидаю подруг. Энн просовывает голову в проход между колючками, разделяющими нас.

— Ты идешь?

— Да, попозже. Мне нужно кое с кем повидаться.

Фелисити переполняется подозрениями.

— И с кем это?

Я драматически вздыхаю.

— Я должна поговорить с Ашей насчет договора между неприкасаемыми и лесным народом. Обсудить кое-что.

— Звучит отчаянно скучно, — заявляет Фелисити. — Что ж, удачи тебе.

Они рука об руку спешат к замку, возвышающемуся над зарослями лозы как костлявый мираж.

Из закопченных чаш по обе стороны ведущей к Храму тропы поднимается разноцветный дым. Обычно он пахнет сладчайшими благовониями, но сегодня я ощущаю что-то другое, острое и неприятное. Хаджины выглядят возбужденными. Они как будто ждут надвигающейся грозы.

— Леди Надежда, — с поклоном произносит Аша.

— Мне необходимо пройти к колодцу вечности, — говорю я, не останавливаясь.

Аша идет за мной по лабиринту коридоров.

— Леди Надежда, мой народ испуган. Лесные люди обвиняют нас в том, что мы втайне вступили в заговор с Орденом…

— А вы вступили? — интересуюсь я.

— Да неужели и ты в это веришь?

Но я вообще не знаю, во что верить. У Ордена есть некий план, и я намерена все узнать о нем. Мы добираемся до Пещеры Вздохов.

— Аша, мне нужно побыть одной.

Она снова кланяется, прикрыв глаза.

— Как пожелаешь, леди Надежда.

Тело Цирцеи плавает под стеклянистой поверхностью. Она кажется невесомой, хотя я ощущаю ее присутствие, и мне от этого так тяжело, что я едва дышу.

— Значит, в конце концов ты вернулась.

«Мне нужна твоя помощь». Как я ни стараюсь, я не в силах выдавить из себя эти слова.

— Что-то назревает, и я хочу знать, что именно!

Ее голос звучит как голос умирающей.

— Ты понимаешь… какова цена… моего совета?

Я нервно сглатываю. Но если уж я начала, повернуть назад невозможно. А если я дам Цирцее магию, которую она так жаждет получить, кто может гарантировать, что она не обратит ее во зло?

— Да. Я понимаю.

— И ты дашь это… по доброй воле?

— А разве у меня есть выбор? — возражаю я и горько смеюсь, отлично понимая, как она откликнется на такие слова. — Да, я понимаю, что выбор есть всегда. Отлично. Я выбираю именно это: я дам тебе то, чего ты хочешь, в обмен на то, что нужно мне.

— Только по твоей доброй воле…

— Да, я дам тебе это по собственному желанию! — огрызаюсь я.