Что касалось моей задумки с арбалетами, то дело двигалось, и люди, кто ради забавы, кто на спор приходили в малую крепость, чтобы пострелять. И на состязании многие из жителей Курмыша показали вполне не плохие результаты. Больше тридцати человек смогли поразить мишень с пятидесяти шагов, что не могло не порадовать.

Что же до дружинников, то они тоже могли принимать участие, но вне конкурса. Ибо не честно профессиональным воинам состязаться с крестьянами.

Но постепенно стали приближаться холода. И вместе с ними появилась в наших краях новая стая волков.

С этими санитарами леса у меня был разговор короткий. Уже на следующий день я собрал дружину, охотников и новиков и отправился в лес, устраивать загон. Терять скот и уж тем более людей я не собирался.

Три дня мы гоняли их, пока наконец‑то не загнали в один лес, который был уже окружён со всех сторон.

– Вжих‑вжих‑вжих, – отпускали стрелы Семён и Лёва. Единственные два лучника в МОЕЙ дружине. Я тоже выпустил несколько стрел из лука, доставшегося мне после сражения с новгородцами. Но лишь одна нашла свою цель.

Стрелял я неплохо, и старался не пренебрегать этим видом оружия, но до Семена с Лёвой мне было далеко. На следующий день мы вернулись в Курмыш, везя на телеге двадцать одну серую шкурку, из которых я приказал сделать одежду для новиков.

Приближался Юрьев день. И слухи, пущенные Варлаамом, начали давать плоды, которые не всем пришлись по вкусу.

В один из относительно тёплых зимних дней ко мне прискакал гонец от боярина Лыкова, владельца нескольких деревень, что стоят за Нижним Новгородом.

Я развернул свиток, начал читать сообщение, написанное ровным, можно сказать каллиграфическим почерком.

Дошло до меня, Дмитрий Григорьевич, что сманиваешь ты мужиков моих посулами лживыми. Что землю даром даёшь и оброк меньший забираешь. Знай же, что не по‑соседски это и не по‑христиански. Верни беглых, ежели пришли, а коли нет – не пускай. А не то осерчаю я, и жалоба полетит в Москву.

Я усмехнулся и бросил письмо в горн, у которого несколько минут назад выковывал новую саблю из дамасской стали. С моей было всё в порядке, но захотелось сделать подарок Григорию. Плюс сделать ещё одну на продажу.

У меня просто язык не повернётся сказать моим дружинникам, мол, денег нет, но вы держитесь, и хорошего вам настроения. Поэтому собирался подзаработать и таким способом.

Я посмотрел на гонца.

– Можешь так и передать, пусть серчает. Юрьев день – это право каждого русского человека! Крестьянин волен идти, куда хочет, если долги уплатил. И придуман он был специально, чтоб бояре не лютовали со своими людьми. Если от Лыкова бегут люди, значит он плохой господин. Запомнил? – спросил я, делая шаг по направлению к гонцу. И тот, видимо подумав, что я сейчас на него нападу, побледнел и попятился назад.

– Я всё… всё понял, – и выбежал из кузни.

Вскоре мне доложили, что гонец убыл, даже от обеда отказался. Хотя нарушать правила гостеприимства я не собирался. Более того, я его и бить даже не думал. Просто он встал как раз там, где лежал молот, которым я собирался бить по заготовке.

В общем, вечером я пошёл в избу к отцу Варлааму, так сказать, поделиться информацией, а за одно узнать кто вообще такой этот Лыков.

– Знаешь, отче, – сказал я, – Лыков грозится, обвиняет, что я сманиваю людей.

– Собака лает, ветер носит, – спокойно ответил Варлаам. – Лыков с мужиков три шкуры дерёт. Ты же сам, Дмитрий, должен понимать, что от хорошего барина не бегут, – повторил он мои слова, что я сказал гонцу. – Закона ты не нарушаешь. А что до злобы… так на то и щука в реке, чтобы карась не дремал. У тебя целая крепость здесь, а у него три, может четыре, деревеньки. Сам подумай, сколько воинов он сможет выставить, если силой пожелает решить конфликт?

– Немного, – сказал я, немного успокоившись, и выпив налитый Варлаамом травяной взвар, пошёл к себе, но не успел я этого сделать, как с башни донёсся протяжный звук рога. Один длинный, два коротких.

– «Не тревога. Гости», – быстро сообразил я.

Ворота медленно отворились, впуская внутрь небольшой отряд. Всадников десять, не больше. Но кони добрые, справные, и сбруя поблёскивает серебром, а не ржавчиной. Впереди ехал всадник в дорогом тёмно‑синем корзно, подбитом мехом. Шапка с лисьей опушкой сдвинута на затылок, лицо открыто ветру.

Я прищурился и расплылся в улыбке.

– Ну здравствуй, княжич! – крикнул я. – Каким ветром в нашу глушь?

Ярослав Андреевич Бледный легко спрыгнул с коня. И я сразу обратил внимание, что спрыгнул он на обе ноги, даже не поморщившись.

– Попутным, Дмитрий! – Ярослав шагнул ко мне и сгрёб в охапку. – Чай, не чужие люди, чтобы только по указам ездить.

Мы обнялись крепко, по‑мужски. Я чувствовал искреннюю радость. В этом мире, где каждый второй норовил тебя использовать или подставить, Ярослав, Семен и Лёва, пожалуй, были единственными, кого я мог назвать друзьями без всяких «но». Григорий не в счёт. К нему я относился не как к отцу, а как к родственнику. Дальнему, но хорошему родственнику.

– Проходи в дом, – я кивнул на свой терем. – Ратмир, шли людей топить баню. И передай чтоб Варя (жена кузнеца Доброслава) на стол накрывала.

Ярослав передал поводья подбежавшему Главу, с которым княжич тоже обнялся. Эти двое были в одном бою и, можно сказать, что благодаря Главу Ярослав не погиб в битве с новгородцами.

В этот момент Ярослав огляделся по сторонам. Его взгляд скользнул по увеличившейся крепостной стене, по новым избам, по махающим деревянными клинками новикам…

– Разросся ты, Строганов, – с уважением сказал он. – Полгода не прошло, а у тебя тут уже не крепость, а город.

– До города нам ещё далеко, – усмехнулся я. – Но стараемся. Пошли, в тепле поговорим.

В горнице было жарко натоплено. Мы сидели за столом, между нами стоял кувшин с хмельным мёдом и миска с квашеной капустой, пересыпанной клюквой. Ярослав ел с аппетитом, с дороги, было видно, что проголодался.

– Как нога? – спросил я.

– Твоими молитвами, – Ярослав хлопнул ладонью по бедру. – К непогоде ноет, врать не буду. Но в седле держусь крепко, в рубке с дружинниками тоже не отстаю. Отец очень доволен, – он сделал паузу. – Вот только теперь меня женить собирается.

Тут я всё понял.

– И ты позорно сбежал?

– Чего это позорно? И не сбегал я вовсе.

Ярослав отложил ложку, вытер губы рушником.

– Я ведь не просто так приехал, Дима. Вести есть… из Москвы и из Нижнего.

Я напрягся.

– Плохие?

– Разные, – Ярослав помолчал. – В Москве тихо пока. Иван Васильевич порядок наводит, головы больше не рубит, но гайки закручивает. Шуйский в силе, Ратибор при нём. А вот на границах… – он сделал паузу. – Казань начала шевелиться.

– Я этого жду, – сказал я. – Потому и стену укрепляю, и людей набираю.

Ярослав посмотрел в окно, где во дворе Григорий гонял мальчишек с деревянными мечами.

– Видел я твоё воинство, – сказал он задумчиво. – Щенки, Дима. Злые, голодные, но щенки. Без дружины Ивана Васильевича тебе сложно будет.

– Знаю. А что ты предлагаешь? Я и так верчусь, стараюсь найти лишний рубль. Стену почти закончили, теперь люди не на земле ночевать будут, а по казармам расселить сможем. Что же до мальчишек…

– Им года три нужно, чтобы заматереть, – перебил меня Ярослав. – А у тебя этих трёх лет нет. Если татары придут весной, твои пацаны погибнут.

– И что ты предлагаешь? – повторил я вопрос. – Наёмников нанять? У меня денег в обрез. Я и так в долгах.

Ярослав усмехнулся, налил себе мёда.

– Наёмники, это дорого и ненадёжно. Сегодня ты платишь, завтра перекупили. Я тебе другое дело привёз. – Он подался вперёд, глаза блеснули азартом. – Отец мой, князь Андрей, сейчас земли перекраивает. В Нижнем и окрестностях много люду скопилось неприкаянного. Послужильцы, дети боярские, что отцовское наследство профукали или по суду лишились. Дружинники бывшие, чьи бояре в опалу попали или разорились. Раньше он рассчитывал на союз с Морозовыми, что сможет сговориться часть забрать себе, но… сам знаешь, что вышло.