Иван кивнул и перешёл на русский, обращаясь ко мне:

– Митрий, это Франческо дель Кастелло, врач из Флоренции. Он служит при дворе Великого князя, лечит его семью и приближённых.

Он медленно обошёл вокруг меня, словно оценивая товар на рынке, и наконец заговорил на ломаном русском с сильным итальянским акцентом:

– Значит, ты тот самый юноша, который творит чудеса в глуши варварской? – в его голосе слышалась плохо скрытая насмешка. – Слышал я о тебе. Говорят, ты режешь людей, вынимаешь стрелы из их тел, зашиваешь раны, как портной рубахи.

Его тон был явно вызывающим, но я понимал, что это очередная проверка. И Иван привёл меня сюда не просто познакомиться.

– Делаю то, что могу, – ответил я спокойно, слегка кивнув.

Он взял со стола какой‑то инструмент, похожий на кривые ножницы, и покрутил его в руках.

– Скажи мне, юноша, как ты лечишь? Какие методы используешь? Следуешь ли ты учению великих врачей древности – Гиппократа, Галена, Авиценны?

Я задумался на мгновение. Гиппократ, Гален, Авиценна – столпы средневековой медицины. Их учения были основой для всех врачей того времени. Проблема была в том, что многие их методы были либо устаревшими, либо откровенно вредными. Кровопускание, например. Или вера в четыре жидкости организма, дисбаланс которых якобы вызывал все болезни.*

(*Речь идёт о гуморальной теории (теории четырёх гуморов)  – древней медицинской концепции, согласно которой здоровье человека зависит от баланса четырёх основных жидкостей («гуморов») в организме. Дисбаланс этих жидкостей считался причиной болезней. 1) Кровь:  Стихия – воздух. 2) Флегма : Стихия – вода. 3) Жёлтая желчь:  Стихия – огонь. 4) Чёрная желчь:  Стихия – земля.)

Вот только так палиться я не собираюсь, поэтому отрицательно покачал головой. Просто, как я смогу объяснить, что Николай Чудотворец дал мне знания Авиценны, который проживал в Персии, дай Бог памяти, в 11 веке? Галена, древнеримского медика третьего века, и грека Гиппократа – 5 век…

Проблема не в том, что Николай не мог их знать, или что‑то в этом роде, а в том, что я не следую этим учениям.

Во взгляде итальяшки появилась брезгливость.

– И как же ты лечишь людей?

– Промываю раны чистой водой или солевым раствором, чтобы удалить грязь. Зашиваю их шёлковой нитью, предварительно прокипячённой. Слежу, чтобы инструменты были чистыми. Даю больным отвары трав от горячки и боли.

Франческо поднял бровь.

– Промываешь раны? Солевым раствором? – он покачал головой. – Странный метод. Вода лишь разносит дурные соки по телу. Гален учил, что раны нужно прижигать раскалённым железом или заливать кипящим маслом, чтобы изгнать гниение.

Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Прижигание и кипящее масло, варварские методы, которые приводили к шоку, инфекциям и мучительной смерти. Но спорить напрямую с признанным европейским врачом было опасно.

– Я пробовал прижигание, синьор, – соврал я. – Но заметил, что люди после него часто умирают от горячки. А когда я промываю рану чистой водой и зашиваю, выживают чаще. Может, это случайность, но… мне кажется, что чистота важна.

Франческо фыркнул.

– Чистота! Какая чистота? Рана – это дисбаланс жидкостей в организме. Нужно восстановить баланс. Для этого существует кровопускание. Оно выводит дурную кровь, даёт организму очиститься. Вот истинный метод лечения, проверенный веками!

– «Вот оно…» – услышал я главное заблуждение этого времени. Кровопускание – это один из самых вредных и распространённых методов средневековой медицины. Им лечили всё подряд – от головной боли до чумы. И калечили людей тысячами.

– Синьор Франческо, – начал я, как можно уважительнее, – я видел, как кровопускание делают. – Очередная ложь. Об этом я только читал в прошлой жизни. – Но мне кажется, что оно ослабляет людей. Они теряют кровь, становятся бледными, слабыми. Многие умирают не от болезни, а от потери крови.

Франческо выпрямился, и его лицо стало холодным.

– Ты смеешь спорить с учением великих мастеров? – его голос стал резким. – Ты, безграмотный мальчишка из глуши, осмеливаешься оспаривать знания, собранные тысячелетиями?

Итальянец часто переходил на родную речь, но смысл мне был понятен. И я еле сдерживался, чтобы не познакомить его с моим кулаком.

– Я не оспариваю, синьор, – сказал твердым голосом я. – Я просто говорю, что вижу. Люди, которым не пускают кровь, выживают чаще. Я вырезал стрелу из шеи боярича Глеба, когда все считали его мёртвым. Я зашил бедренную артерию дружиннику Савве, когда кровь хлестала фонтаном. Я выправил кость в ноге Ярославу, чтобы он снова мог ходить.

– Знания? – Франческо расхохотался, но смех был злым. – Ты даже не знаешь, как устроено человеческое тело! Ты не вскрывал трупы, не изучал органы, не читал трактаты! Ты просто дикарь, которому повезло пару раз! И ты серьёзно думаешь, что святой Николай тебе помогает? ТЕБЕ? Юнцу из варварской Московии?

Иван Фёдорович, молчавший до этого момента, вдруг подал голос:

– Франческо, хватит.

Франческо побледнел, его губы сжались в тонкую линию.

– Прошу меня простить, – поклонился итальянец.

Повисла тяжёлая тишина. Франческо смотрел на Ивана с плохо скрытой яростью.

– Господин Иван, – наконец заговорил итальянец, явно стараясь взять себя в руки, – если вы привели этого… юношу, чтобы он меня учил, то зря. Я служу при дворе Великого князя, я лечу его семью. Моё слово имеет вес. А этот мальчишка, никто.

– Посмотрим, – невозмутимо ответил Иван. – Посмотрим, синьор Франческо.

Когда мы вышли, я с облегчением вдохнул свежий воздух. Внутри была такая напряжённая атмосфера, что казалось воздух сгустился.

– Ну что, понравился тебе наш заморский врач? – с усмешкой спросил Иван, садясь на коня.

– Не особо, господин, – ответил я.

Иван рассмеялся.

– Все они такие, эти иноземцы. Считают себя умнее всех. Но Франческо правда хороший врач. Он лечит Великого князя и его семью уже несколько лет. Правда, не всегда успешно.

Хотелось спросить, что значили последние слова, но Иван взглядом дал понять, чтобы я не спрашивал.

Я промолчал, понимая, что Иван что‑то не договаривает. Мы поехали обратно к подворью Шуйских. По дороге Иван несколько раз посматривал на меня, словно что‑то обдумывал.

– Франческо сейчас лечит великую княгиню Марию Борисовну. Она больна уже несколько месяцев. Слабеет с каждым днём. Франческо применяет свои методы, но они не помогают. Иван Васильевич очень обеспокоен и, скажу прямо, мы заинтересованы, чтобы великая княгиня выжила.

– Понимаю, господин, – осторожно ответил я.

– Вот и хорошо, – кивнул Иван.

Мы вернулись к подворью Шуйских и, отдав Бурана конюху, я направился к своей комнате. Сегодняшний день дал мне много впечатлений, начиная с кузницы, Франческо, намёки Ивана…

А уже вечером Василий Федорович сообщил мне новость. Вот только какую… хорошую или плохую, я не знал.

Как и прошлым вечером мы сидели за столом. Братья Шуйские шутили, когда в какой‑то момент я заметил тяжелый взгляд Шуйского‑старшего.

– Митрий, завтра после обеда ты поедешь со мной в Кремль. Будь готов к полудню. Оденься прилично и подготовь всё, что тебе надо.

Подготовка к поездке в Кремль напоминала сборы на войну. Только вместо кольчуги и сабли я проверял свой медицинский саквояж – кожаную сумку, сшитую Глафирой по моим чертежам. Внутри, в специальных кармашках, лежали мои главные «аргументы»: скальпели, зажимы, иглы, шёлковые нити в спиртовом растворе, склянка с хлебным вином, порошок из коры дуба и тысячелистника, несколько пузырьков с травами. Всё, что могло пригодиться.

В тот день я проснулся раньше обычного. Сон был беспокойным. Снились Кремль, Франческо с его высокомерной рожей, с которой очень хотелось познакомить мой кулак. Встреться мне такой человек в прошлой жизни, я бы не заморачиваясь настучал ему по голове, чтобы после тот думал, что говорит…