– И пограбишь соседей заодно.

– Да, – не стал я отпираться. – Поэтому и прошу тебя узнать наперёд: как Иван Васильевич отнесётся к моему замыслу?

Дьякон отставил чарку, скрестил пальцы на столе.

– Допустим, я поговорю с митрополитом. Но что ты предложишь взамен? Храм, дело доброе, но одного благочестия мало.

Я улыбнулся.

– А что скажешь на то, чтобы часть добычи пустить на украшение алтаря? Или, может, колокол возьмусь отлить?

– КОЛОКОЛ? – прищурился дьякон. – Ты сейчас серьёзно?

– Не пробовал я этим заниматься, но знаю, что мастера есть у церкви. Так вот, если выпишешь мне такого мастера, я возьму все расходы на себя.

– Это уже разговор, – послышалось в его голосе удовлетворение. – Но ты должен понимать, Дмитрий: если затея твоя обернётся бедой, церковь не станет прикрывать тебя.

– Понимаю.

Дьякон вздохнул, поднялся из‑за стола.

– Ладно. Завтра отправлю гонца в Москву.

Когда он вышел, я усмехнулся. Варлаам даже не догадывался, что в этом разговоре я оказывался в выигрыше больше всего.

Первое, набег в Казань… просто спрашивается, а откуда мне взять лошадей?

– «У татар их много, так что поделятся…» – усмехнулся я.

Второе, надо было обкатать свою дружину. Проверить кто на что годен, чтобы, когда враг окажется у ворот, это не стало сюрпризом.

Третье, и отнюдь немаловажное. Деньги! Казань постоянно грабила порубежные селения, и я собирался ответить той же монетой. Как говорится, с волками жить – по волчьи выть. И хоть чести в грабеже я не видел совсем, но так жили абсолютно все страны этого мира. В общем, я собирался заняться добычей средств для реализации моих планов.

Ну и последнее, это люди. Безусловно, я стал циничнее относиться к человеческой жизни, но только потому, что она здесь ничего не стоила, если у тебя не было силы.

Варлаам отправил гонца с рассветом следующего дня после нашего разговора. И гонец вёз не просто письмо!

В седельной сумке, завернутая в промасленную ветошь и дорогой бархат, лежала сабля. Четвертый клинок из моего дамаска и назвал я её «Гроза». Рисунок стали на ней напоминал грозовые тучи, прорезанные молниями. Баланс был идеальным, а рукоять из мореного дуба ложилась в ладонь как влитая.

Вопрос денег, где их взять, стоял давно. Они мне нужны были здесь и сейчас. До осени я смогу продержаться за счёт ссуженных денег церковью. Если не вкладываться в другие проекты, то возможно протяну год. Но рано или поздно придётся отдавать деньги. Плюс ко всему мне надо было с чего‑то платить жалование! Арбалеты продавались хорошо, с этим не поспоришь, но рыбой уже никого не удивишь. Конкуренция выросла серьёзная, и хоть её ещё брали, но уже не так хорошо. Мои куклы… вот их то отрывали с руками, но у меня не было времени на их создание. Что до пил, то с началом массового строительства, их количество на продажу сильно сократилось. Крестьяне, да и новые дружинники осознали удобство работы с нормальной пилой, и теперь во всю ими орудовали.

Но вернёмся к вопросу набега. У меня было время подумать, как правильно разыграть эту партию.

Шуйский Василий Фёдорович был фактическим моим покровителем. Но у бояр своя логика: всё, что делает их протеже, они приписывают своей мудрости и дальновидности. Если бы я попросил разрешения на поход через него, то в случае успеха половина славы и, что важнее, значительная часть добычи осела бы в сундуках рода Шуйских. А если бы случилась неудача, весь гнев Великого князя пал бы на мою голову, а Шуйский отошёл бы в сторону, отряхивая кафтан от грязи.

Поэтому я решил действовать через церковь.

Сабля это был дар. Но не от меня лично Ивану Васильевичу. Нет, это был дар от митрополита Великому князю. Варлаам, поняв мою задумку, только крякнул от удовольствия. Церковь дарит Государю оружие для защиты веры, благословляя его длань. Красиво? Безумно. И если Иван III примет дар (а он‑то примет, ведь ценит хорошее оружие), то и к просьбе, переданной через духовенство, отнесется благосклоннее.

И пока гонец месил весеннюю грязь по дороге к столице, жизнь в Курмыше не замерла, а напротив, она кипела.

– Не морщись, Антон, это не яд, а дуб, – я постучал деревянной ложкой по краю глиняного горшка. – Кора дубовая.

Трое моих учеников – Фёдор, Матвей и Антон – сидели вокруг стола, глядя на бурую жижу, которую я только что снял с огня.

– Горько, поди, зело, – пробормотал Антон, опасливо принюхиваясь.

– Горько, – согласился я. – Зато дёсны крепит так, что зубами гвозди дергать сможешь. Смотрите и запоминайте.

Я зачерпнул немного отвара, перелил в чистую плошку.

– Самая частая хворь у воинов в походе, да и у мужиков по весне, это гниль во рту* (*цинга).  Зубы шатаются, кровь идёт, десны пухнут. От этого и желудок страдает, и сила уходит. Дуб, первое средство. Вяжет, кровь останавливает, воспаление снимает.

Матвей, макнул палец в отвар, пробуя на язык. Скривился, но промолчал. Остальные его примеру не последовали.

– А теперь о другом, – я отодвинул горшок с корой и придвинул миску с вареной морковью. – Если у дитяти или у взрослого живот крутит, понос водой льет и силы тают, вот ваше спасение.

– Морковь? – удивился Фёдор. – Так она ж сладкая, от неё только пуще пучить будет.

– Если сырую грызть, будет то да. – наставительно поднял я палец. – А вот если варить её долго, пока не разварится, то она меняет свою суть, и становится лекарством.

Я, конечно, не мог объяснить им про олигосахариды, которые образуются при долгой варке и мешают бактериям прикрепляться к стенкам кишечника. Для них это была бы тарабарщина или колдовство. Поэтому пришлось адаптировать теорию под реалии XV века.

– При долгой варке, – вещал я тоном заправского профессора, – морковь выделяет особую слизь. Она обволакивает кишки изнутри, и гнилостная хворь не может за них уцепиться, проскальзывает наружу, не причиняя вреда. Суп этот – первое средство от кровавого поноса. Запомните: «Суп оранжевый – животу радость».

Я посмотрел на самого младшего из своих учеников. Антон, у него отличная память на рецепты, но была одна проблема.

– Антон, подай‑ка мне скальпель, – попросил я, разворачивая тряпицу с инструментами. – Надо бы ланцет наточить.

Парень вздрогнул. Его взгляд метнулся к блестящей стали, и я увидел, как побледнело его лицо а руки мелко задрожали.

– Я… сейчас, Дмитрий Григорьевич, – пролепетал он, но с места не двинулся.

Я вздохнул.

– Антон, – сказал я мягче. – Посмотри на меня.

Он поднял испуганные глаза.

– Ты травник от Бога. Память у тебя светлая, в корешках разбираешься лучше, чем я в молитвах. Но кровь…

– Боюсь я, – тихо признался он, опустив голову. – Как увижу красное, так нутро леденеет, и в глазах темнеет. Не быть мне лекарем, да? Выгоните?

В комнате повисла тишина. Фёдор и Матвей переглянулись. Всё таки уже было время сдружиться.

– Выгонять не буду, – отрезал я. – Лекари разные нужны. Кто‑то должен резать и шить, как Матвей с Фёдором. А кто‑то должен снадобья готовить, мази варить, да за больными приглядывать, чтобы те лекарство вовремя пили. Будешь у меня… аптекарем. Зелейником* главным. (это историческое название лекаря, который занимался лечением с помощью трав, кореньев и приготовленных из них снадобий (зелий))

Лицо Антона просветлело.

– Спасибо, господин! Я… я любую траву найду, любой отвар сварю!

– Вот и договорились. А теперь марш все на улицу. Хватит в духоте сидеть. Сегодня у нас не только наука врачевания, но и наука убивания.

На стрельбище за крепостной стеной было людно. Григорий выстроил своих «орлов» – как он называл старых дружинников, так и пополнение, коим ещё стоило заслужить громкое название. Была ещё третья группа, что стояла отдельно, новики.