– БЕЙ! – рявкнул Семён с гребня.

Лес взорвался свистом. С двух сторон, сверху и снизу, на колонну обрушился смертоносный дождь. Стрелы и арбалетные болты находили цели с пугающей точностью. Дистанция была убойной и промахнуться было сложнее, чем попасть.

Первый залп скосил больше половины татарского отряда. Кони, обезумев от боли и запаха крови, начали метаться в узком коридоре, сбивая друг друга, и давя упавших.

– Не давать им опомниться! – орал я, перезаряжая арбалет. Ворот скрипел, натягивая тетиву. – БЕЙ!

Поняв, что дело дрянь, татары соскочили с коней, прикрываясь ими, как живым щитом, и бросились к склону оврага, пытаясь уйти в «мертвую зону» для стрелков наверху.

Но бой был коротким. Лишенные маневра, ошеломленные, потерявшие половину людей в первые секунды, татары не смогли организовать сопротивление.

– Сдаюсь! – закричал один из нукеров, бросая саблю.

– Вязать! – крикнул я, видя, что сопротивление сломлено. – Живьем брать, кто сдается!

Всего за пару минут всё было кончено. На дороге, перемешанной копытами в грязную кашу, лежали тела людей и лошадей. Стонали раненые. Мои дружинники деловито ходили между трупами, собирая оружие и добивая тех, кто был безнадежен.

За мной увязались Лёва и Ратмир.

И вскоре пара дружинников подвела ко мне, как я почти сразу понял, Барая. Ему ударили по ногам, опустив на колени.

Я подошел ближе, нависая над ним.

– Ну, здравствуй, Барай, – сказал я.

Он сплюнул кровь мне под ноги. Глаза его, налитые ненавистью, смотрели на меня волком.

– Собака… – прохрипел он. – Шакал… Напал исподтишка…

– А как нападал ты, – холодно спросил я, присаживаясь на корточки, – когда жег деревни? Когда рвал людей конями? Это была честная война?

Он молчал, тяжело дыша.

– Вязать его, – бросил я Ратмиру. – И бережно. Он нам еще пригодится.

Мы вернулись на дорогу. Итог боя был ошеломляющим. Из тридцати татар в живых осталось восемь, включая Барая. Мы не потеряли никого, только у одного новика была рассечена щека (и то веткой хлестнуло).

– Чисто сработали, – Семён спустился со склона, сияя как медный таз.

– Соберите всё, – приказал я, оглядывая поле бойни. – Доспехи, оружие, одежду. Особенно одежду. И наши болты и стрелы не забудьте. Они нам ещё пригодятся.

Лёва, вытирая саблю о траву, удивленно посмотрел на меня.

– Одежду? Зачем нам их тряпки? Вон кольчуги добрые, это понятно, а халаты‑то зачем? В крови же все, да и воняют.

Я посмотрел на солнце, которое уже почти коснулось верхушек деревьев. Темнело быстро.

– Затем, Лёва, – сказал я, глядя в сторону крепости, – что нам еще крепость брать. И вещи для этого ой как пригодятся.

Григорий подошел ко мне, держа в руках саблю Барая. На вид добрая сталь, но вряд ли лучше моей дамасской.

– Ты хочешь переодеться в них? – спросил Григорий. – И войти в крепость под видом мурзы?

– Именно, – кивнул я. – Темнота наш друг. Со стен они не разглядят лиц. Увидят знакомые доспехи, коней, бунчук. Услышат татарскую речь. И откроют ворота сами.

Григорий покрутил шлем в руках.

– Рискованно, сын. Если кто‑то заметит подвох…

– Если мы полезем на стены – риск больше, – отрезал я. – А так у нас есть шанс взять крепость без единого выстрела. И забрать сундуки.

Я повернулся к пленным, которых сбили в кучу под присмотром арбалетчиков.

– Эй, ты! – я указал на того самого нукера, который просил пощады. – Жить хочешь?

Татарин закивал так часто, что я испугался, как бы у него голова не отвалилась.

– Хочу, господин! Всё сделаю!

– Как тебя зовут?

– Ильяс, господин.

– Слушай меня, Ильяс. Сейчас ты поедешь с нами к крепости. Будешь кричать страже, чтобы открывали. Скажешь, что мурза ранен, что на вас напали урусы, но вы отбились. Понял?

Ильяс сглотнул, косясь на связанного Барая, которому заткнули рот кляпом.

– А если… если они не поверят?

– Тогда я перережу тебе горло прямо там, под стенами, – ласково пообещал я. – А потом мы всё равно возьмем крепость и вырежем всех. Выбор за тобой.

– Я сделаю! Я всё скажу! – заверещал Ильяс.

– Вот и славно.

Мы потратили час на сборы. Трупы оттащили в лес, прикрыли ветками. Снимали с убитых доспехи и верхнюю одежду, выбирая то, что почище. Я натянул на себя халат знаменосца. Он был мне великоват, но в темноте сойдет. Григорий облачился в доспехи другого крупного нукера.

Самая сложная роль досталась Ратмиру. Он был примерно одного роста с Бараем. Мы надели на него шлем мурзы, накинули его плащ.

– Молчи и держись в седле так, будто тебе голову посекли, – инструктировал я его. – Лицо прячь. Ильяс будет говорить за всех. Но если скажет что‑то лишнее, убей его. – Ратмир один из немногих, кто знал татарскую речь. Во многом поэтому роль Барая отводилась ему.

Когда совсем стемнело, наш маскарадный отряд выдвинулся к крепости. Двадцать всадников – я, Григорий, Лёва, Богдан, Семён и лучшие бойцы, переодетые в татарское. Остальные, в своих доспехах, двигались пешком следом, прячась в тени деревьев, готовые рвануть к воротам по сигналу.

(ОТ АВТОРОВ: Ребят, в прошлый раз вы нас здорово выручили! Спасибо вам, огромное. 189 лайков за один день, а на второй – 138 )

Просим помочь ещё раз и на этой книге! https://author.today/work/520410

Ночь была нашим союзником. Мы двигались к стенам крепости, стараясь, чтобы стук копыт не звучал слишком громко.

Впереди ехал Ратмир, ссутулившись в седле, изображая раненого Барая. Рядом – Ильяс, наш «язык», трясущийся от страха так, что это было заметно даже в темноте. Я держался чуть позади, сжимая поводья одной рукой, а другой рукоять сабли под полой халата.

– Не дёргайся, – прошипел я Ильясу в спину. – Одно лишнее движение, и мой кинжал войдёт тебе в спину раньше, чем ты успеешь пикнуть.

Мы выехали из тени деревьев на открытое пространство перед воротами. И на башнях зашевелились тени, было очевидно, что нас заметили.

– Кто идёт⁈ – гортанный окрик с надвратной башни разорвал тишину.

Ильяс замер. Я ткнул его носком сапога в стремя.

– Отвечай!

– Это мы! – закричал Ильяс. – Мурза Барай возвращается! Открывайте!

На стене повисла пауза. Видимо стражники вглядывались в темноту, пытаясь различить знакомые силуэты. Двадцать всадников в татарских одеждах, кони, доспехи – всё должно было выглядеть убедительно.

– Мурза? – переспросил голос, уже менее уверенно, но всё ещё с подозрением. – Почему так поздно? И где остальные?

– Ранили меня! – вступил в игру Ратмир. Он знал татарский лучше многих, и сейчас его голос звучал идеально – смесь боли, усталости и хозяйского гнева. – На нас напали урусы у брода! Мы отбились, но потеряли людей! Ты что, пёс шелудивый, будешь держать меня под стенами, пока я кровью истекаю⁈

Это подействовало. Страх перед гневом господина перевесил подозрительность.

– Сейчас! Сейчас откроем, господин! – засуетились наверху.

Послышался скрип тяжёлого засова. Ворота дрогнули и начали медленно, неохотно ползти в стороны, открывая чёрный зев прохода.

Я напрягся, готовясь дать шпоры коню. Сердце колотилось где‑то в горле. «Давай, давай, шире…»

В проёме показался нукер с факелом. Он вышел вперёд, свет упал на первых всадников. Он щурился, пытаясь разглядеть лицо Барая. При этом ворота за его спиной открылись едва ли на ширину одной лошади.

Нукер поднял факел выше. Свет плясал на шлеме Ратмира, скользнул по мне, по Григорию… И тут взгляд татарина зацепился за что‑то. Может, за наши сапоги, не похожие на местные ичиги. Может, за слишком прямую посадку «раненых». А может, он просто увидел перекошенное от ужаса лицо Ильяса.