Однажды я позвал его отдельно.

– Антон, – сказал я. – Скажи честно, ты хочешь быть лекарем?

Он потупился.

– Не знаю, господин. Я… я боюсь крови.

– Вижу, – сказал я. – Но лекарское дело без крови не обойдётся. Раны, роды, операции. Везде кровь. Если ты её боишься, может, стоит подумать о другом деле?

Он поднял глаза.

– Но мне велели учиться. Меня вырастили в монастыре, и я не могу подвести их.

– Всё же я думаю, тебе стоит подумать о чём‑то другом, – сказал я.

На что Антон покачал головой.

– Нет, господин, прошу, не надо говорить отцу Варлааму, что я не справляюсь. Поверьте, я буду стараться. И привыкну.

Я вздохнул.

– Ладно. Но если поймёшь, что не можешь, сразу говори. Лучше честно признаться, чем потом из‑за страха погубить больного.

– Понял, господин.

Хоть мне добавилась забота об учениках, старался находить время и возвращался к своему не то, что любимому, но понравившемуся мне занятию… И за зиму я успел выковать три клинка из дамасской стали. Процесс был долгим и требовал полной концентрации, но результат того стоил. Каждый раз, когда я протравливал готовый клинок и видел, как проступает узор, я испытывал чувство глубокого удовлетворения.

Первый клинок я решил подарить Григорию. Он заслужил его, как никто другой. К тому же его старая сабля уже порядком износилась.

Я работал над его саблей особенно тщательно. Подобрал баланс так, чтобы клинок лёг в руку, как родной. Сделал рукоять из вороного дерева, обмотал кожей. Ножны обтянул кожей и укрепил медными накладками.

Когда всё было готово, я позвал Григория к себе в терем.

– Звал? – спросил он.

– Да, отец, проходи, садись. Есть разговор, – не стал я с порога его ошарашивать.

Он посмотрел на меня вопросительно, но на лавку сел.

– Что случилось?

Я достал из‑под стола свёрток, завёрнутый в плотную ткань, и протянул ему.

– Это тебе.

Григорий нахмурился, взял свёрток и развернул. Его глаза расширились, когда он увидел саблю в ножнах.

– Это… – он запнулся, не находя слов.

– Твоя, – сказал я. – Выковал специально для тебя. Попробуй.

Григорий медленно вытащил клинок из ножен. Сталь тускло блеснула в свете лампады. И я увидел, как его лицо меняется. В нём проступил первозданный, по‑детски восторженный свет.

Он водил пальцами по узору дамасской стали, потом сделал пробный взмах, потом ещё один. Сабля рассекала воздух с отчётливым свистом.

– Дим… – голос у него дрогнул. – Это… я не знаю, что сказать.

Я усмехнулся.

– Ничего не говори. Просто прими.

Григорий опустил саблю, посмотрел на меня. В его глазах стояли слёзы. Я никогда не видел отца таким. Он всегда был суровым, сдержанным, немногословным. А тут…

– Сын… – прошептал он. – Это лучший подарок, что я получал в жизни.

Григорий снова поднял саблю, посмотрел на неё, потом аккуратно вложил в ножны.

– Испытать её надо, – сказал он, и голос его снова стал твёрдым. – В бою настоящем.

– Можем и сейчас, – предложил я. – Не в бою, конечно, но проверить, как она себя ведёт.

Отец усмехнулся.

– Ты хочешь со мной сразиться? На боевых клинках?

– А почему бы и нет? – пожал я плечами. – Мы же в полной экипировке будем, броня есть, шлемы. Да и проверим заодно, насколько прочна дамасская сталь.

Григорий задумался, потом кивнул.

– Ладно. Завтра утром перед дружиной сразимся. Заодно покажем кто такие… – Григорий сделал паузу, и с усмешкой добавил: – Строгановы!

– Ну, давай покажем, – кивнул я.

Утром, когда дружинники возвращались с пробежки, увидели, как я и Григорий, перешучиваясь, шли в полном боевом облачении на площадку.

Кольчуга, кираса, наручи, поножи, шлем. Я взял свою саблю из дамасской стали, Григорий свою. Щиты оставили в стороне, решив биться только саблями.

– Готов? – спросил Григорий.

– Готов, – ответил я.

Мы разошлись на десять шагов, развернулись друг к другу. Григорий поднял саблю в приветственном жесте, я ответил тем же. Потом мы двинулись навстречу.

Первый удар был пробным. Григорий нанёс его сверху – я отбил, клинки звякнули. Потом я контратаковал, он увёл мою саблю в сторону, шагнул вбок. Мы начали кружить, присматриваясь друг к другу. За четыре года, со дня попадания в это время, я сильно изменился. И хоть это не первый раз, когда я с Григорием скрещиваю клинок, но сейчас было ощущение, что что‑то изменилось…

Григорий пошёл в атаку. Серия быстрых ударов – сверху, сбоку, снизу. Я отбивал, отступал, чувствуя, как напрягаются мышцы. Во мне стал просыпаться азарт и мне хотелось показать всё, чего я стою.

Григорий был очень быстрым. Даже в тяжёлой броне он ловко двигался. Но я тоже был не промах. Почти каждый день я тренировался, постепенно наращивал нагрузку на тело, вспоминал всё, что знал из прошлой жизни по различным упражнениям, также учился у своих холопов, которые знали и применяли военные хитрости.

Не знаю специально ли Григорий сделал следующее движение, но я пропустил его удар мимо себя, шагнул внутрь и нанёс удар в корпус. Отец отскочил, но я успел зацепить его кирасу кончиком клинка.

– Первый, – обрадовавшись, сказал я.

– Не зазнавайся, – усмехнулся Григорий и пошёл в атаку.

Вторая схватка была жёстче. Отец не давал мне передышки, наносил удар за ударом, гонял по площадке, не давая контратаковать. Я отбивал, уворачивался, но ему всё было нипочём. В какой‑то момент он сделал финт, я повёлся, и его сабля легла мне на плечо.

– Второй, – сказал он.

Я кивнул, отступил, начал переводить дыхание. Как я уже говорил, я не раз скрещивал оружие с Григорием, и радость побед уже успел вкусить. Но сегодня его словно подменили.

Третья схватка была решающей. Мы сошлись снова, и на этот раз оба выкладывались полностью. Клинки звенели, искры летели, снег под ногами был истоптан. Пот заливал мне глаза, впрочем, Григорий тоже пару раз разрывал дистанцию, чтобы смахнуть его с лица.

Этим я решил воспользоваться, и нанёс удар сверху. Он отбил, развернулся и ударил сбоку, я парировал. Однако он увёл мою саблю вниз, но я тут же вернул клинок на месте, и сместившись влево, ударил снова, и снова. Потом Григорий отступал, защищался, и тут я увидел брешь. Его правая рука чуть опустилась, и я нанёс удар в эту точку.

Моя сабля легла ему на предплечье. Лёгкое касание, но это была победа.

– Третий, – выдохнул я.

Мы остановились, тяжело дыша. Григорий снял шлем, вытер пот со лба. Лицо у него было красным, но в глазах светилась радость.

– Ну, сын, – сказал он, – молодец. Порадовал.

Я тоже снял шлем, улыбнулся.

– Ты ещё быстрее, чем я думал. Если бы не везение, ты бы меня уложил.

– Везение? – усмехнулся Григорий. – Это не везение. Ты хорошо дерёшься, Дим.

– Так ты ж меня учил…

Я посмотрел в ту сторону площадки, где четыре года назад под пристальным взглядом Григория отрабатывал вертикальные удары деревянным клинком. Вспомнил насмешку рыжего, сказавшего что из меня толка не будет. Хотя сам он погиб при следующем набеге татар. Много чего вспомнилось.

Мы осмотрели сабли. На клинках были небольшие зарубки, но они были настолько мелкими, что их можно было легко убрать точильным камнем. Главное, дамасская сталь прошла испытание боем.

– Отличное оружие, – сказал Григорий, проводя пальцем по лезвию. – Лучшее, что я держал в руках.

– Рад, что понравилось, – ответил я.

Отец посмотрел на меня.

– Спасибо, сын, – просто сказал он и похлопал меня по плечу.

Две другие сабли я решил продать. Первая мысль была предложить одну Шуйскому. Василий Фёдорович ценил качественное оружие, и я знал, что сабля из дамасской стали ему понравится. К тому же он хорошо платил, и лишние деньги мне бы не помешали.