Вечером, когда я перебирал вещи в спальне, сзади подошла Инес.

– Возьми меня с собой, – промурлыкала она мне прямо в ухо, обвивая руками мою шею.

Я замер, держа в руках пояс.

Наши отношения с испанкой были… странными. Я бы назвал это вооружённым нейтралитетом с элементами постельной гимнастики. Мы спали вместе, но без лишних слов. Любви между нами не было, и мы оба это прекрасно понимали.

Я развернулся и аккуратно снял её руки с плеч.

– Инес, – сказал я, глядя ей в глаза, – ты остаёшься в Курмыше.

Она чуть прищурилась.

– Я свободна дела…

– Пожалуйста, – перебил я её, указывая на дверь. – Если ты отправишься в Нижний Новгород со мной, обратно я тебя не пущу.

– Но почему?

– Потому что я не хочу, чтобы кто‑то посчитал, что ты моя невеста. Забудь об этих матримониальных планах… если они у тебя были. Если ты хочешь делить со мной постель, я не против. Ты красивая женщина, я здоровый мужчина, нам хорошо вместе. Но не более того.

Я ожидал слёз, истерики или гордой испанской пощёчины. Но Инес лишь усмехнулась, поправив выбившуюся прядь волос.

– Я тебя услышала, сеньор, – сказала она. – Я остаюсь здесь.

С остальными женщинами из гарема Барая вопрос решился, можно сказать, быстро и сам собой. Мои новоиспечённые вольные холопы времени даром не теряли.

Глав и Воислав, едва получив вольную, тут же увели к себе в дома двух красавиц, вызвав зубовный скрежет у половины холостых дружинников. Причём выбор Глава меня, мягко говоря, удивил. Я встретил его у конюшни, когда он проверял подпругу.

– Глав, – обратился я к новоиспеченному дружиннику, в доме которого теперь хозяйничала миниатюрная азиатка с раскосыми глазами, – ты же хитрый жук. Объясни мне… почему она? Она же по‑русски два слова связать не может. Как вы жить‑то будете?

Глав расплылся в широкой, довольной улыбке, похлопав коня по шее.

– Так в том и суть, Дмитрий Григорьевич! – хохотнул он. – Во‑первых, красивая, спасу нет. А во‑вторых… Если ругаться начнёт, пилить меня, что поздно пришёл или хмельной – я ж всё равно ни бельмеса не пойму! Сиди себе, кивай да улыбайся. Тишина и покой в доме!

Я расхохотался так, что распугал воробьёв на заборе.

– Ну, непоколебимый довод, тут не поспоришь.

Ещё двух девушек разобрали мои дружинники, причём всё было по чести, пришли ко мне, спросили дозволения, обещали не обижать. Я препятствовать не стал. Дело молодое, а Курмышу нужны новые люди. Тем более, что женщины не знали, что им делать, но в монастырь после пережитого им не хотелось. Так что ухватились за эту возможность и быстро переехали. А как у них судьба сложится дальше, только от молодых зависело.

Оставались трое, которые со слезами на глазах просили помочь им добраться до родных мест, и я не стал чинить препятствий.

– Поедете со мной до Нижнего, – сказал я им. – Там большой торг, караваны во все стороны идут. Найду вам надёжных попутчиков, договорюсь, оплачу проезд и вернётесь домой.

Они кланялись в пояс, благодаря за милость.

И оставалась одна проблема… Нува.

Чернокожая рабыня вскоре могла остаться в старой казарме одна. Никто из местных мужиков к ней подойти не решался – крестились, плевались через левое плечо.

Я ломал голову над этим, но решение пришло само, причём самым неожиданным образом.

Утром, спустившись в горницу, я замер на пороге.

В моём доме пахло свежей выпечкой и жареным луком. У печи, ловко орудуя ухватом, стояла Марфа. Готовила она вкусно, и я предложил ей работу что‑то вроде ключницы, или если простым языком – следить за хозяйством в тереме.

Рядом с ней Настасья нарезала хлеб. А между ними, в простом русском сарафане, который смотрелся на ней дико, но в то же время как‑то завораживающе, мелькала Нува.

– О, проснулся, барин! – приветливо улыбнулась Марфа, заметив меня. – Садись, сейчас блинов горячих подадим.

Я прошёл к столу, не сводя глаз с африканки. Нува, почувствовав мой взгляд, обернулась. В её глазах не было страха, только спокойное ожидание. Она коротко, с достоинством поклонилась и продолжила помогать женщинам.

– Марфа, – тихо спросил я, когда жена Ратмира ставила передо мной миску со сметаной. – А она… как тут?

Марфа махнула рукой.

– Да пришла сутра пораньше, встала у порога и стоит. Молчит, только глазами лупает. Ну не гнать же? Я ей веник дала, она пол подмела так, что ни соринки. Воды натаскала. Руки работящие, не белоручка. А что чёрная… так отец Варлаам сказал, что душа‑то у всех от Бога. Пусть помогает, нам лишние руки не помешают.

Я усмехнулся, макая блин в сметану. Удивительный всё‑таки народ русские женщины. Сначала крестятся от страха, а потом: «Руки работящие, пусть помогает».

– Ну, раз так, – сказал я и, сделав вид, будто ничего необычного не происходит, продолжил кушать. Инес тут же опустилась на лавку напротив, а Нува, словно так и было заведено, встала позади меня, замерев в ожидании.

– Она вообще понимает, что делает? Понимает, что сейчас выполняет обязанности служанки? – через некоторое время спросил я.

Инес сделала глоток горячего травяного взвара.

– Да, Дмитрий, она всё прекрасно понимает. И ещё она также прекрасно понимает, что другого выбора у неё нет. Куда ей идти? В лес? К крестьянам, которые крестятся при виде её лица? Единственный её шанс выжить здесь, это пойти к тебе в услужение. Она лишь просит не выгонять её на улицу.

Я ненадолго задумался.

Выбора у неё действительно не было.

– Переведи ей, – сказал я, – что я буду платить ей за работу. Не как холопке, а как служанке. – И сделав паузу, добавил. – Но есть условие. – Инес вопросительно приподняла бровь. – Ей придётся принять православие, если она хочет остаться в этом доме надолго, – закончил я. – Я не могу держать под своей крышей язычницу, это вызовет вопросы у церкви. Да и жить среди православных ей так будет проще.

Инес вдруг взъерепенилась.

– Как православие? – тут же спросила она. – И мне тоже придётся? Менять свою веру ради того, чтобы жить здесь?

Я медленно поднял на неё взгляд.

– А ты тоже собралась идти ко мне в слуги? – спросил я. Она открыла рот, чтобы ответить, но я не дал ей вставить и слова. – Если так, то твоё место у меня за спиной, рядом с Нувой, а не за столом напротив меня. Слуги с хозяевами трапезу не делят.

Ничего не ответив, она поджала губы и продолжила молча пить свой взвар, глядя куда‑то в стену, будто вообще не слышала, что я сказал. Но я знал: услышала и поняла.

Сборы… уже на следующий день двор гудел, как растревоженный улей. Ржали кони, скрипели колёса телег, слышалась зычная брань десятников.

Мы с Григорием выехали в один день. Это было разумно: до определённого момента наши пути совпадали, да и идти большим обозом всегда безопаснее даже по своим землям.

Отец вёл основной отряд – пятнадцать лучших дружинников, охранявших самое ценное: «дар» для Великого князя.

Я тоже взял с собой десяток дружинников, да пару телег с товаром на продажу и припасами.

Мы шли вместе до первой крупной развилки. Дневной переход пролетел незаметно, в привычных дорожных хлопотах. Отряд Григория свернул на западный тракт, уходя в сторону столицы, а мы продолжили путь на север, к слиянию Оки и Волги.

Нижний Новгород встретил нас вечерним звоном колоколов.

Оставив обоз на подворье, которое мы обычно снимали для торговых дел, я первым делом направился туда, где меня ждали. И встретили меня, как дорогого гостя.

Банька у князя Андрея Фёдоровича Бледного была знатная…

– Ну, за встречу! – гаркнул князь, поднимая деревянную кружку с холодным квасом.

Он сидел на полке, красный, как рак, с прилипшим к плечу берёзовым листом, и выглядел совершенно счастливым человеком. Рядом, прикрыв глаза от удовольствия, сидел Ярослав.

– За встречу, княже, – отозвался я, чокаясь с ним.