А запах! Он был потрясающий: жареное мясо, свежий хлеб, мёд, какие‑то пряности. На столе уже стояли деревянные блюда с едой, кувшины, чарки. Стол ломился от яств: жареный гусь, запечённая рыба, каша с мясом, пироги с капустой и грибами, свежий ржаной хлеб, мёд в глиняных горшочках, солёные огурцы, квашеная капуста. И, конечно, напитки: медовуха, квас, даже вино в дорогом кувшине.

– Ярослав, Митрий, заходите! – окликнул нас Шуйский, восседавший во главе стола. Рядом с ним сидела его жена Анна. Её присутствие меня удивило. Жена боярина Ратибора, Любава не раз мне говорила, что женщины не сидят с мужчинами за столом, особенно при гостях. Но, видимо, Шуйский не был сторонником патриархальных порядков, или меня и Ярослава не считали за гостей.

Моё внимание сразу привлекли двое мужчин, сидевших сразу за четой Шуйских. Оба были одеты в богатые кафтаны, оба с короткими бородами, широкоплечие, крепкие. И по лицам сразу прослеживались родственные черты с Василием Федоровичем. Те же острые черты, и серые глаза. Чуть поодаль сидела Алёна, которую я не сразу заметил. К ней уже направился Ярослав и сел с ней рядом. Были ещё гости… И я встал, не зная куда мне садиться… Ведь положение за столом я сам не мог определить. И меня снова выручили знания, полученные на уроках с Любавой.

Я подошёл к столу и поклонился в пояс.

– Здравия желаю, господа.

– Садись, садись, – махнул рукой Шуйский, указывая на свободное место рядом с Ярославом. – Познакомься, – указал он на ближайших людей. – Это мои братья. Андрей Фёдорович Шуйский, – он кивнул на мужчину постарше, лет под сорок. – И Иван Фёдорович Шуйский, – указал на второго, который был помладше, лет тридцати пяти, с небольшим шрамом через левую бровь.

Я поклонился обоим, чувствуя на себе их оценивающие взгляды.

– Митрий, слуга ваш, – соблюдая этикет сказал я.

Андрей посмотрел на меня испытующим взглядом. В его глазах читалось любопытство, и он тут же спросил.

– Так это ты тот лекарь, что Ярослава на ноги поставил?

– Я, господин.

– И Василия залатал после боя? – вступил Иван, и в его голосе, как мне показалось, прозвучала лёгкая ирония. – Слыхали мы про бой с новгородцами. Говорят, ты там неплохо себя показал.

– Старался выжить, господин, – ответил я осторожно.

– Молод ты больно для таких дел, – заметил Андрей, не сводя с меня оценивающего взгляда. – Откуда такое умение? И саблей владеешь, и людей лечишь?

Кажется, со мной сюсюкаться никто не собирался. И, кажется, меня решили проверить. Атмосфера стала напряжённой. Вот только Шуйский, сидевший во главе стола, смотрел на меня с весёлым прищуром. Словно всё это было заранее спланировано. И, пока я мылся в бане, он вместе с братьями распределил роли.

– Учился у разных людей, господин, – начал я. – Отец мой, Григорий, десятник в дружине боярина Ратибора Годиновича. Он научил меня владеть клинком и копьём. Семён‑лучник обучил стрельбе из лука. Боярин Ратибор тоже руку приложил к моему обучению. А знания о лечении… – я сделал паузу, как бы с неуверенностью, – не иначе чудо со мной произошло. Ниспослал мне Никола Чудотворец знания, и я стараюсь по мере сил своих помогать страждущим.

Ярослав тут же подхватил, не давая повиснуть паузе. И я был благодарен ему за то, что он вступился за меня.

– Да, дядюшка! – обратился он к Андрею Федоровичу. – Отец Варлаам говорит, что это чудо! Что на Митрии благодать Божья!

Средний Шуйский выразительно посмотрел на племянника, и тот осёкся, поняв, что слишком уж горячо взялся за защиту. Я уловил намёк воеводы – не стоит слишком упирать на «чудеса» в кругу семьи.

Иван фыркнул, но в его взгляде промелькнуло любопытство.

– Святой Николай, значит? Удобная отговорка для тех дел, что творишь.

Если бы я не был к этому готов, то, возможно, растерялся бы. Но это было не так. Правда, я ожидал, что этот разговор произведёт несколько позже, но, видимо, Шуйские решили воспользоваться моей усталостью после дороги и посмотреть, из чего я сделан.

– Верить или нет это ваше право, господин. Но Глеб Ратиборович жив и здоров. Ярослав Андреевич ходит без хромоты. Воевода Василий Фёдорович с нами за столом. Мне кажется, дела говорят сами за себя.

Воцарилась тишина. Иван прищурился, изучая меня, но промолчал. Андрей повернулся к старшему брату, Василию Федоровичу, и кивнул, как мне показалось, с одобрением.

– Дерзкий ты больно, – произнёс Иван. – Но есть в твоих словах правда. Дела говорят громче слов. – Он повернулся к брату. – Василий, ты сам всё видел, не испугался, держался ровно. А вот речи… Так не разговаривают вои в его летах. Но, уверен, ты и сам уже это заметил.

Шуйский усмехнулся и налил себе медовухи из кувшина.

– Разумеется, Иван. Но мне кажется так даже и лучше.

Анна, жена Шуйского, в этот момент положила свою руку поверх мужниной.

– Давайте кушать, стынет же всё.

Только тогда мне кивнули, разрешая сесть. Я опустился на лавку между Ярославом и молчавшим до сих пор мужчиной, его мне не представили, но его одежды говорили сами за себя. Это непростой человек. И было даже странно, что я занял место впереди него.

– «Первая проверка пройдена и, кажется, успешно», – слегка улыбнулся я.

После чего дождался, когда Шуйский первый наложит себе в тарелку еды, взял себе немного каши и кусок хлеба. Есть хотелось зверски, но я не хотел набрасываться на еду, как голодный волк. Ужин начался в относительном молчании, прерываемом лишь звуками столовых приборов да негромкими просьбами передать то или иное блюдо.

– Ну что, Митрий, – заговорил снова Андрей, отламывая кусок хлеба. – Василий рассказывал, что ты в том бою с новгородцами хорошо себя показал. Саблей владеешь?

– Стараюсь, господин.

– Кто учил? – вклинился Иван, наливая себе медовухи.

– Как я уже говорил, отец. Он один из лучший воинов в дружине боярина Ратибора Годиновича.

– Ратибор… – Андрей нахмурился, и изобразил задумчивый вид. И я понял, начался второй акт Марлезонского балета. – Слыхал про него. Служил при дворе Великого князя, потом сослан в Курмыш за какую‑то провинность, – сказав это, он внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я на это скажу.

– Он хороший воин, – осторожно подтвердил я. – И справедливый…

– Справедливый? – усмехнулся Иван, и в его голосе прозвучало что‑то циничное. – Это редкость. Обычно кто в силе, тот и прав. Особенно на окраинах, где власть Москвы не так крепка.

Я промолчал, предпочитая не лезть в политические дебри, в которые меня пытались грубо заманить. Но я понимал, что не мне обсуждать человека, находящегося выше меня в социальной иерархии.

И, кажется, Иван понял, что я не повелся.

– Так что там с новгородцами было? – Андрей вернулся к теме, которая его явно интересовала. – Василий говорил, ты там неплохо рубился. Неужто с десяток уложил?

Я почувствовал, как все взгляды устремились на меня. Даже Алёна подняла голову.

– Не считал, господин, – ответил я. – Но… да, несколько человек точно. Все сражались себя не жалея. И если бы не Василий Федорович, который дрался в первых рядах, вряд ли мы выжили.

Но прогиб не был засчитан, и допрос продолжился.

– Несколько и десяток – это разные вещи, – заметил Иван с усмешкой, отпивая из чарки.

Ярослав не выдержал и вмешался, желая меня поддержать.

– Дядя Иван, я сам видел! Митрий рубился так, что мне страшно стало. Честное слово. Он одного за другим клал, и не видел преград. Я думал, что он… что он не остановится, пока все враги не будут повержены.

Иван посмотрел на племянника и покачал головой. Потом перевёл взгляд на меня. В его взгляде промелькнуло что‑то вроде уважения, смешанного с любопытством.

– Интересно, – протянул он. – А как насчёт испанца того? Альфонсо, кажется? Слыхали мы, что ты его тоже уложил. В Нижнем весь город только об этом и говорил.

Я кивнул.

– Так вышло, господин.

– Так вышло, – передразнил Иван и расхохотался, хлопнув ладонью по столу. – Слушай, брат Андрей, а мне нравится этот паренёк. Скажи, сколько ты врагов отправил в землю, когда был в его летах?