Мария Борисовна протянула мне тонкую, почти прозрачную ладонь. Я нащупал пульс. Слабый. Нитевидный. Аритмичный.

– Сейчас я буду задавать вопросы, – сказал я, «глядя» на секундную стрелку в своей голове (часов у меня не было, считал удары про себя). – Постарайся отвечать честно. Даже если это будет касаться того, что ты ела, пила или… кого принимала.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Спрашивай, – не воспринимая меня всерьёз, сказала она. – Мне скрывать нечего.

Начал я с того, как она спит, на каком боку, стараясь оттянуть самые главные вопросы связанный с водой и питьём. Великая княгиня отвечала спокойно, но, когда в голосе стало проклёвываться лёгкое раздражение, я перешёл к главным вопросам.

– Ну что, лекарь? – уставшим голосом спросила Марии Борисовны. – Может объяснишь зачем тебе моя рука?

– Я считаю удары сердца, государыня, а не дни, – ответил я, стараясь говорить ровно. – Дни считает Господь, а мое дело – помочь сердцу биться ровнее.

Я отпустил её руку, но не отошел. Теперь нужно было осмотреть её внимательнее. Я осторожно приподнял её веко большим пальцем. Склера была желтоватой, мутной, с лопнувшими сосудиками. Печень. Печень страдала едва ли не больше сердца.

– Открой рот, пожалуйста, – попросил я.

Княгиня послушно разжала губы. Я заглянул внутрь.

Слизистая бледная, десны рыхлые, кровоточат. Но главное не это, а запах. Едва уловимый, сладковато‑металлический, с нотками чеснока, хотя я сомневался, что Великую княгиню кормили чесноком на завтрак.

Мысли в голове закружились, складываясь в неприятную мозаику.

– Позволь взглянуть на твои руки, государыня. Ладони.

Она протянула руки. Кожа на ладонях была сухой, местами покрытой странными темными пятнами – гиперкератоз. Я перевернул её ладонь и всмотрелся в ногти.

– «Вот оно», – ещё сильнее нахмурился я.

На ногтевых пластинах, поперек ложа, четко проступали белые полосы. Линии Меса… В моей прошлой жизни, в учебниках по судебной медицине, эти линии были классическим маркером.

Картина складывалась слишком уж складная. Полинейропатия (онемение конечностей, о котором она наверняка молчит), проблемы с сердцем, поражение печени, характерные изменения кожи и ногтей.

– Ты побледнел, лекарь, – заметила она. – И руки у тебя дрожат.

Она кивнула Дуняше.

– Поди прочь. За дверь стань. И вы тоже выйдите! – приказала Великая княгиня.

– Но! – попытался возразить её брат.

– Миша, я хочу поговорить с ним одна!

С большой неохотой Тверской и Шуйский вышли из палат Марии Борисовны.

Мы остались одни.

– Говори, – серьёзным тоном сказала она. – Я же вижу, что ты пришёл к каким‑то выводам. И я была не права… ты не такой, как Франческо. Тот сыплет латынью, чтобы скрыть свою беспомощность. А ты молчишь, но вот глаза твои тебя выдают.

Я внимательно посмотрел на Марию Борисовну. Не так, как Митрий, а как Дима, тридцатипятилетний мужчина из будущего.

Сейчас я как никто другой понимал, что настал момент истины. Перейду его, и обратной дороги не будет. История пойдёт другим путём… конечно же если я её спасу.

Я сделал шаг к кровати и понизил голос почти до шепота.

– Тебя травят, государыня, – выдохнул я. – И делают это давно. Мышьяк или что‑то очень на него похожее.

В комнате повисла тишина.

Мария Борисовна лишь медленно прикрыла глаза и откинулась на подушки. По её щеке скатилась одинокая слеза.

– Я знала… – прошептала она. – Сердцем чуяла.

Она резко открыла глаза и схватила меня за руку.

– Кто? – спросила она. – Кто это делает? Франческо? Поэтому Шуйский привёл тебя? Он что‑то знает? Иван в курсе?

– Великая княгиня, я не знаю – кто, – честно ответил я. – Но я вижу следы яда на твоем теле. Белые полосы на ногтях. Запах и ещё несколько моментов, явно указывающих на яд.

Она смотрела на меня.

– И что теперь? – спросила она. – Я умру?

Я посмотрел на неё. Состояние тяжелое. Органы изношены. Но она была молода. И организм ещё боролся. Если убрать источник яда, если провести детоксикацию…

– «Молоко, белок, рвотные, мочегонные. Активированного угля нет, но можно нажечь и березового…» – стал прикидывать я.

– Это будет трудно, – сказал я твердо. – Очень трудно. Будет больно, плохо, тебя, государыня, будет выворачивать наизнанку. Придется сменить все: слуг, еду, воду, покои. – Я заглянул в её глаза, и как можно увереннее сказал. – Но я могу тебя спасти. Если доверишься мне и будешь делать то, что я скажу.

Мария Борисовна смотрела на меня долгую минуту. Потом она глубоко вздохнула и кивнула.

– Я хочу жить, Митрий. Я хочу увидеть, как растут мои дети. И я хочу посмотреть в глаза тому, кто травил меня. – Она выпрямилась, насколько позволяли силы. – Зови брата и Шуйского.

Пока шёл к двери, я ещё не совсем понимал, что сегодня моя жизнь изменится навсегда…

Дверь отворилась тяжело, и я поклонился Шуйскому и Тверскому.

– Великая княгиня, просит вас вернуться.

– Входите, – добавила Мария Борисовна.

Тверской и Шуйский приблизились к ложу.

– Слушайте и не перебивайте. – сказала Мария Борисовна. – Он говорит что меня травят. И я думаю, что он прав. – словно через силу произнесла она.

– Кто⁈ – дёрнулся Тверской. – Маша, мы же проверяли всех слуг! Франческо сказал, что это не отрава, а болезнь и…

Тем временем Шуйский подошёл ко мне, и тихо спросил.

– Ты уверен? Ты понимаешь, что будет если ты ошибся?

– Я не ошибся, – произнёс я. – Это яд, скорее всего, мышьяк.

– Мышьяк… – прошептал Тверской. – Господи…

Шуйский некоторое время задумчиво смотрел на меня. И когда он стал говорить, что нужно делать, я понял, что он уже предполагал именно такой исход событий и был к нему готов.

– «А не рассказал ли тебе новгородец Борис и об этом?» – подумал я.

– Михаил, нужно действовать, – привлекая внимание всех собравшихся сказал Шуйский. – Первое: сменить всех слуг. Всех до единого. Тех, кто был здесь раньше, под замок и допросить. Сейчас Великой княгине нужны новые люди, те кому ты можешь доверять. Если нет таких, я пришлю сюда своих и…

– Я пошлю гонца, чтобы доставили людей из Твери, – быстро сказал Михаил Борисович. – Няньку мою старую…

– Моя жена, Анна, пришлёт своих девок. За них я ручаюсь. И её старшей над ними поставлю. Добро?

– Добро, – тут же ответил Михаил Борисович.

Тогда Шуйский продолжил.

– Второе: вода и еда. Всё, что сейчас находится в этой комнате, яд. Воду носить только из вашего личного колодца, в запечатанных кувшинах. Еду готовить под присмотром доверенного человека. Хотя… это я сам передам Анне.

– Я сам буду пробовать, – сказал Тверской.

– Третье, – продолжил Шуйский, не обращая внимания на его реплику. – Митрий, что тебе надо чтобы вылечить Марию Борисовну?

На меня уставились все присутствующие и, прежде чем ответить, я некоторое время думал с чего начинать лечение.

– Мне нужен уголь. Много берёзового угля. И свежее молоко и яйца.

– Уголь? – удивился Шуйский. – Зачем? Печь топить?

– Чтобы вычистить нутро, – пояснил я. – Уголь вберёт в себя остатки дряни, а молоко и белок свяжут яд. Предупреждаю, будет тяжело. Великую княгиню будет выворачивать на изнанку и, скорее всего, лихорадить.

Мария Борисовна слушала нас, прикрыв глаза.

– Принесите, что он просит, – прошептала она. – Я хочу жить.

Шуйский кивнул и направился к выходу.

– Что ещё тебе надо? – спросил Тверской.

– Нужно найти источник. Яд не попадает в организм святым духом.

– Еда, – догадался Шуйский.

– Или вода, вино. Может быть всё, что угодно, что попадает нам в рот. Проблема в том, что у мышьяка нет запаха или привкуса.

– Я понял, – сказал Шуйский и повернулся к Великой княгине. – Кто приносит еду?

Мария Борисовна несколько секунд смотрела на князя.