Я развёл уксус в воде и объяснил Анне, чтоб она поручила холопкам обтирать тело Марии Борисовны для сбития жара. На второй день температура держалась. Она горела, бредила, металась на постели. Её обтирали, давали пить отвары ромашки и мяты, которые по моей просьбе заваривала Анна.

Новости из внешнего мира в нашу добровольную тюрьму просачивались скупо. Приносил их в основном Ярослав, который мотался между теремом княгини и пыточными подвалами, где сейчас, судя по всему, было жарко.

– Дядя Василий с Тверским лютуют, – рассказывал он шёпотом. – Всех старых слуг вывернули наизнанку. Трясут их так, что пух летит. Обыски идут по всему дворцу.

– И что? – спросил я. – Нашли что‑нибудь?

– Пока глухо, – поморщился Ярослав. – Слуги божатся, что ничего не знают. Клянутся крестом, иконами, матерью. Франческо тоже молчит. Сидит в темнице, зыркает на всех волком и твердит, что он подданный Папы и его нельзя трогать. Но дядя Вася сказал, что, если надо будет, он из него не только признание, но и душу вытрясет.

Иногда Мария Борисовна открывала глаза, смотрела на меня пустым взглядом и шептала что‑то невнятное. Потом снова проваливалась в беспамятство.

Пульс был слабым, нитевидным. Сердце билось так, словно вот‑вот остановится. Кожа стала восковой, почти прозрачной. Под глазами темнели круги, губы потрескались и побелели.

– «Ну, давай же, Маша, давай. Держись…»

Кажется, я ошибся в оценке состояния княжны. И отрава уже нанесла непоправимый вред внутренним органам.

– Как она? – шёпотом спросила Анна, подходя к постели.

– Плохо, – честно ответил я. – Жар не спадает. Пульс слабеет. Если сегодня не станет лучше…

– Митрий, – позвала меня Шуйская. – Ярослав передал… Михаил Борисович требует вернуть Франческо из темницы. Говорит, что ты убиваешь его сестру своим лечением, и только итальянец может её спасти.

– Как он узнал о том, что происходит?

– Он поймал мою холопку, которая ходила до колодца и учинил расспрос. – Она сделала паузу. – Я уже распорядилась отослать её и на конюшне всыпать несколько ударов. Забыла дурёха, кому служит…

Я не стал ничего говорить о судьбе холопки, которая попала меж двух огней. Ведь, если разобраться, она что, должна была врать Великому князю Тверскому?

Но не это было сейчас главным, я услышал имя Франческо… Его сейчас никак нельзя было возвращать. Те методы, которыми я лечил Великую княгиню… их никто не использовал.

Я провёл рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.

– Где Василий Федорович?

– Он сейчас с Тверским. Пытается его убедить дать тебе ещё время. Но… вряд ли у него что‑то получится.

Через несколько часов дверь распахнулась, и на пороге возник Ярослав.

– Митрий! – позвал он. – Тебя срочно вызывает Великий князь.

– Иван Васильевич? – уточнил я, ведь ещё был Тверской…

– Да. Он в своих покоях. Велел немедленно доставить тебя к нему. И… – Ярослав замялся. – И Тверской там. С какими‑то боярами.

– Блядь, – выругался я.

Анна схватила меня за рукав.

– Митрий, он спросит почему ей хуже. Что ты ему скажешь?

Я посмотрел на неё.

– Правду. Что ещё мне остаётся?

Мы быстрым шагом шли по коридорам Кремля, как вдруг услышали голос Шуйского.

– Сто‑ять! – окликнул он нас. Увидев, что мы остановились, он подошёл к нам. – Вы куда это направились без меня. Совсем жизнь не дорога? – Он посмотрел на меня и покачал головой, потом перевёл взгляд на Ярослава. – Ну ладно Митрий, ничего не знает о здешний порядках, но ты‑то о чём думал?

– Эм, – нахмурился Ярослав, – прости, дядя.

– Ладно, потом поговорим, – сказал он, и перевёл взгляд на меня. – Что с Марией Борисовной?

– Плохо.

– Насколько? – напрягся он.

– Если сегодня проживёт, то выживет, а если…

В этот момент Шуйский дёрнулся и закрыл мне рот ладонью.

– Не смей произносить этих слов вслух! Запомни, даже у стен есть уши, тем более в Кремле. Понял? – Я кивнул, после чего он убрал руку. – А теперь слушай и запоминай. Хорошо запоминай, что говорить Великому князю. – Она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. – Запомнил?

Я кивнул.

Вскоре мы втроём остановились у двери, ведущей в покои Ивана Васильевича, ожидая разрешения войти. Минуты через две слуги открыли.

– Ну? – спросил он. – Говорите, она умерла?

– Нет, государь, – шагнул вперёд Шуйский. – Но может умереть, если князь Михаил вернёт итальянца.

Иван перевёл взгляд на меня.

– Леее‑карь, – со злобой произнёс он. – Почему ей хуже? Ты обещал вылечить её!

– Великий князь, – начал я. – Представь себе колодец, в который годами кидали падаль. Вода в нём стала отравленной. Чтобы его вычистить, нужно взбаламутить дно, поднять всю грязь наверх и вычерпать. Сейчас мы баламутим дно, государь. Отрава выходит. Но она впиталась в каждую жилку, в каждую косточку. Организм княгини борется, – и тут я посмотрел на Шуйского. – Пойми, Великий князь, она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. И верю, что спасти Великую княгиню Марию Борисовну я смогу.

Иван подошёл ко мне вплотную. Он взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Вот только я был выше его, и выглядело это, на мой взгляд, немного сюрреалистично. Правда, обстановка… мягко говоря, была такая, что не до смеха.

Не скрою, закрадывалась мысль, если Иван Васильевич прикажет меня схватить и поместить в темницу, уходить с боем. Потому что умирать с колом в заднице я не собирался. Правда, то, что я выберусь отсюда, у меня веры не было. Однако Ивана с собой попробую забрать. Честно, не нравился он мне… А там пусть история хоть конём ебё. ся.

– Смотри мне в глаза, Митрий, – тем временем прошипел он. – Ты понимаешь, чем рискуешь? – спросил он почти ласково. – Если ты ошибаешься… Если это просто твои домыслы, а моя жена страдает зря… Я не просто казню тебя. Я прикажу посадить тебя на кол, – подтвердил он мои мысли. – Прямо на площади. И буду смотреть, как ты умираешь три дня. Ты будешь молить о смерти, как сейчас молит о помощи моя жена. Понимаешь?

– Понимаю, государь, – ответил я, смотря ему в глаза, потому что он до сих пор держал мой подбородок. Но услышав ответ, отпустил.

– Я даю тебе сутки, – сказал он. – Ещё сутки Франческо будет находиться в темнице. Но если через сутки ей не станет легче… готовься.

Я поклонился.

– Благодарю, Великий князь, – поклонился я, скрывая свой гнев. После чего Иван Васильевич махнул рукой, и мы покинули его покои.

Мы вернулись в покои княгини. Михаил Тверской сидел у кровати, обхватив голову руками. Он выглядел сломленным.

Наверное, кто‑то сверху берёг меня, или Ивана Васильевича, которого я мысленно убивал самыми разными способами… но к рассвету кожа Марии Борисовны стала влажной.

Я вскинулся, потрогал лоб. Испарина. Обильная, холодная испарина. Жар спадал.

Кризис миновал.

– Анна! – позвал я. – Сухое бельё, быстро! Она потеет!

Мы переодели её, перестелили постель. Дыхание княгини стало ровнее, глубже. Я снова сел рядом, нащупал пульс. Он всё ещё был слабым, но уже не нитевидным. Ровным. Уверенным.

– Спасибо, Господи. – И уже посмотрев на Анну Тимофеевну, которая была в курсе прошедшего разговора с Великим князем, с улыбкой сказал. – Кажется, получилось.

Анна перекрестилась.

– Слава Богу…

– Рано ещё радоваться. Но… но, кажется, худшее позади.

После этого Анна умчалась искать мужа, чтобы сообщить, что опасность миновала.