– Да, мама. Не ты. Ты будешь с добрыми духами. Не здесь. Мать кивнула.

– Умница… Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.

– Мама, я люблю тебя… – Дженнсен и хотела бы найти дру–гие слова, но их не было. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя… Вот почему ты должна бежать, дитя мое. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь. Меня здесь больше нет. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги… – Ее глаза устремились в сторону Себастьяна. – Ты поможешь ей?

Себастьян, стоявший рядом, кивнул:

– Клянусь, помогу. Мать снова перевела взгляд на Дженнсен и улыбнулась:

– Я всегда буду в твоем сердце, дитя… Всегда… Я буду лю–бить тебя… Всегда…

– О, мама, ты знаешь, я тоже буду любить тебя. Всегда!

Мать улыбалась, глядя на свою дочь. Дженнсен пальцами лас–кала прекрасное лицо. Пролетел всего один миг и минула целая вечность, пока мать смотрела на дочь.

Пока дочь не осознала, что мать уже ничего не видит в этом мире.

Захлебываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Все кончилось. Сумасшедший бесчув–ственный мир перестал для нее существовать.

Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.

– Дженнсен! – говорили ей прямо в ухо. – Мы должны сделать то, что она хотела.

– Нет! – простонала она. – Пожалуйста, нет… Ее нежно тянули назад.

– Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны. Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:

– Нет! Мир кончился.

– Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.

– Джен, мы обязаны уйти.

– Вы уходите, – рыдала Дженнсен. – А мне все равно. Я сдаюсь.

– Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.

Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашиваю–щиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже по–шевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было, как сон. Мир рассыпался в прах.

Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:

– Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда. Она повернула голову и посмотрела на мать:

– Мы что-то должны сделать… Пожалуйста… Что-то надо сделать…

– Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь по–явятся остальные…

Его лицо было мокрым.

Она подумала, что дождь идет по-прежнему. Как будто на–блюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли каза–лись бредовыми.

– Дженнсен, послушайте меня…

Мать недавно говорила… Это было так важно…

– Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.

Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на сто–ле в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?

Она поползла в сторону спящей матери, ведь мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.

– Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!

За открытой дверью хлестал дождь.

– Я ее не оставлю!

– Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, что–бы ее героический поступок пропал зря. – Себастьян заталки–вал в мешок все, что попадало под руку. – Вы должны сделать, как она сказала. Она любила вас и хотела, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти преж–де, чем нас схватят.

Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А те–перь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..

Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и вва–лилась в дом.

Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.

Смертельный ужас сковал все ее тело.

Человек двинулся в ее сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Дженнсен увидела нож с буквой «Р», торчащий из шеи мерт–вого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку – и свою жизнь, – чтобы убить врага…

Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удержи–вать в руке. В нем было искусство и функциональность полез–ной вещи. Смертоносное искусство…

Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мертвой плоти и перекатилась по полу.

Прежде чем новый враг настиг ее, Себастьян с рыком вон–зил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Джен–нсен, мускулистая рука навалилась на ее тело.

Дженнсен закричала и, извиваясь, выползла из-под руки, а темная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себа–стьян потянул девушку за руки, поднял.

– Соберите все, что хотите взять с собой, – приказал он. Дженнсен двинулась через комнату, медленно, словно во сне. Мир сошел с ума. Возможно, и она наконец сошла с ума. Голос в ее мозгу зашептал на странном языке. Она заметила, что прислушивается к нему, даже почувствовала успокоение от его слов.

Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht.

– Мы должны идти, – сказал Себастьян. – Соберите то, что желаете взять с собой.

Дженнсен не могла думать. И не знала, что делать. Она за–блокировала голосу доступ в свои мысли и приказала себе де–лать то, что велела мать.

Она подошла к комоду и начала собирать вещи, которые они всегда брали в походы. Сложила их в заплечный мешок, побро–сала сверху травы, пряности и сушеную еду. Положила щетку для волос и маленькое зеркальце.

Потом начала собирать одежду матери. Тут рука ее застыла, пальцы задрожали. В голове по-прежнему царила пустота, и Дженнсен двигалась, как выдрессированное животное, делая то, чему ее когда-то научили.

Она быстро оглядела комнату, и мысли ее проснулись.

Итак, здесь четыре мертвых д’харианца. Плюс еще один – утром. То есть всего пять. Это квод плюс один. Где же трое ос–тальных? В темноте снаружи дома? На деревьях? Поджидают в темном лесу? Ждут, чтобы привести ее к лорду Ралу, который пытками доведет ее до смерти?

Себастьян обеими руками взял ее за запястье:

– Дженнсен, что вы делаете?

Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой. Она равнодушно смотрела, как Себастьян вынимает нож из ее кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на ее пояс.

Потом он подхватил плащ, который сорвал с нее громадный д’ха-рианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.

– Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите все, что нужно. Себастьян обшарил мертвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженн–сен, тот, с причудливой буквой «Р» на рукояти, тот, которым вос–пользовалась мать.

Тем не менее Себастьян запихал все четыре ножа в боковой кармашек заплечника и опять попросил Дженнсен поторопить–ся. Пока он отстегивал понравившийся ему меч у одного из сол–дат, Дженнсен подошла к столу. Набрала пригоршню свечей, за–толкала их в свой мешок. Себастьян повесил меч на пояс, в ком–панию к остальному своему оружию. Дженнсен собрала посуду для готовки пищи и пару мисок, засунула все в заплечник. Она не вполне сознавала, что именно берет с собой – подбирала то, что попадалось на глаза.

Себастьян поднял мешок Дженнсен, продел ее правую руку в лямку, как будто перед ним была тряпичная кукла. Затем про–сунул левую руку в другую лямку и накинул Дженнсен на плечи плащ. Надвинул ей на голову капюшон и подоткнул под него вы–бившиеся рыжие волосы. Затем взял в руку заплечный мешок матери и, резко дернув, высвободил из черепа солдата свой то–пор. Прикрепив ручку топора к поясу, он подтолкнул Дженнсен к двери.

– Хотите взять что-нибудь еще из дома, пока мы не ушли? Дженнсен оглядывалась через плечо, назад, на мать, лежа–щую на полу.

– Она ушла, Дженнсен, добрые духи сейчас заботятся о ней. Теперь она смотрит сверху на вас и улыбается.

Дженнсен подняла на него глаза:

– Правда? Вы думаете – это так?