Оба очень не любил, когда она велела ему не тратить день–ги зря. Ведь он никогда их зря и не тратил. При этом у него возникало ощущение, что она пытается заставить его думать так, как он никогда не собирался. И еще – чувство вины, хотя он и не делал ничего плохого. И это превращало любые его мысли в преступление, даже если преступных мыслей у него не было.

Он потянул себя за ухо, которое уже пылало.

– Я их не потрачу, мама.

– И оденься поприличнее. Не как безмозглый бык. Мне уже и так за тебя стыдно перед людьми.

– Хорошо, оденусь, мама. Посмотришь.

Оба сбегал в дом, принес фетровое кепи и коричневую шер–стяную куртку. В такой одежде было не стыдно пойти в Греттон, находящийся в паре миль на северо-запад. Мать наблюдала, как он повесил вещи там, где они не запачкаются, пока он не собе–рется в город.

Совковой лопатой Оба начал счищать твердую, словно ка–мень, грязь. Стальная лопата звенела, будто колокол, каждый раз, когда он с рыком вгрызался в замерзшую землю. Осколки черного льда, как от взрыва, разлетались во все стороны, пачка–ли штаны. Каждый из них был всего мельчайшей песчинкой, вырванной из темной горы грязи. Обе предстояла долгая рабо–та. Но он не боялся. Времени у него было в избытке.

Мать несколько минут наблюдала за ним из дверного про–ема, чтобы удостовериться, что он работает в поте лица. Оставшись довольной тем, как идет дело, она исчезла, оставив Обу размышлять о предстоящем посещении Латеи.

Оба.

Оба замер.

Крысы, снова вернувшиеся в норки, тоже затихли. Их чер–ные глазки следили за тем, как он наблюдает за ними. Оба услы–шал, как за матерью закрылась дверь. Мать отправилась прясть шерсть. Господин Тачман приносил ей шерсть, из которой она пряла нити для его ткацкого станка. Жалкая плата за такой труд поддерживала существование матери и ее незаконнорожденно–го сына.

Оба.

Оба хорошо знал этот голос. Он его слышал с тех пор, как помнил себя. Матери он никогда о нем не говорил. Она бы ра–зозлилась и решила, что его зовет Владетель. Она бы заставила его глотать еще больше настоев и снадобий. Он стал слишком большим, чтобы его можно было запереть в загоне. Но он еще не настолько вырос, чтобы его нельзя было заставить пить сна–добья Латеи. Когда одна из крыс прошмыгнула мимо, Оба насту–пил ей на хвост.

Оба.

Крыса издала короткий писк. Маленькие лапки засеменили в попытке удрать. Коготки заскреблись по черному льду. Оба наклонился и схватил толстое, покрытое мехом тельце. Он не–отрывно смотрел на усатую мордочку. Голова крысы крутилась из стороны в сторону. Черные глазки-бусины наблюдали за че–ловеком.

Эти глаза были наполнены страхом.

Сдавайся.

Оба подумал о том, что жизненно необходимо изучать новые вещи.

И с быстротою лисицы откусил крысе голову.

Дженнсен неотрывно смотрела на буйную толпу, устроившись в углу, который показался ей наи–более безопасным. Себастьян разговаривал с хозяйкой таверны, опершись на деревян–ную стойку. Хозяйка была крупной женщи–ной, устрашающе хмурой, и выглядела так, словно давно привыкла к неприятностям и готова преодолеть любую новую беду.

Комната была полна людей, в основном мужчин, и это были веселые мужчины. Не–которые бросали кости или играли в другие игры. Кто-то боролся на руках. Почти все пили, обменивались шутками, и раскаты хо–хота сотрясали столы.

Смех для Дженнсен звучал, как оскорб–ление. В ее мире не было места радости. И не могло быть!..

Минувшая неделя осталась в памяти не–ким смутным пятном. Или прошло уже больше, чем неделя? Дженнсен не могла точно вспомнить, как долго длилось их пу–тешествие. Да и какое это имело значение?

Дженнсен была непривычна к обще–ству. Люди для нее всегда представляли опасность. Группы людей вызывали тре–вогу – тем более посетители таверны, шу–мящие, пьющие, играющие в азартные игры. Заметив ее, стоявшую у стены, они тут же забыли шутки и перестали кидать кости. Встретив уст–ремленные на нее пристальные взгляды, Дженнсен снова на–дела капюшон плаща, спрятав густые кудри. Этого движения хватило, чтобы посетители таверны снова занялись каждый своим делом.

Рыжие волосы Дженнсен притягивали взгляды людей, как магнит, особенно тех, кто был суеверным. Рыжие волосы встре–чались достаточно редко, так что сразу вызывали подозрение. Люди начинали тревожиться, не обладает ли рыжеволосая де–вушка даром. А может быть, она и вовсе колдунья?..

Дженнсен, встречаясь с людьми глазами, использовала их страхи. Раньше такое поведение было ей защитой и зачастую лучшей, чем нож.

После того как посетители таверны отвернулись от нее, воз–вратившись к напиткам и игре в кости, девушка снова посмотре–ла в сторону стойки. Коренастая хозяйка таверны разглядывала ее, Дженнсен.

Впрочем, женщина тут же перевела глаза на Себастьяна. Тот задал ей еще один вопрос. Хозяйка склонилась ближе. За не–смолкаемым рокотом разговоров, шуток, заключаемых пари, ве–селых здравиц, проклятий и смеха Дженнсен не слышала их бе–седу. Себастьян кивнул в ответ на слова женщины, которые та сказала ему едва ли не в ухо. Потом она показала пальцем по–верх своих гостей, явно указывая направление.

Себастьян выпрямился, вытащил из кармана монету и поло–жил ее на стойку. Взяв монету, хозяйка выдала ему ключ. Себас–тьян взял ключ со стойки, отполированной бессчетным количе–ством кружек и рук, поднес ко рту свою кружку и явно пожелал женщине удачи.

Подойдя к краю стойки, он склонился к Дженнсен так, что–бы она могла его услышать и жестом показал на кружку:

– Уверены, что вам не хочется выпить?

Дженнсен отрицательно помотала головой. Себастьян пере–вел взгляд на посетителей таверны. Те опять занимались своими делами.

– Хорошо, что вы опять надели капюшон. Увидев ваши во–лосы, хозяйка словно онемела. А потом язык у нее развязался.

– Хозяйка ее знает? Она все еще живет здесь, в Греттоне, как говорила мама?

Себастьян сделал большой глоток, наблюдая, как катящийся кубик принес победителю кучу громких поздравлений.

– Хозяйка рассказала мне, где ее найти.

– А комнаты удалось снять?

– Только одну. – Себастьян сделал еще один большой глоток и увидел ее реакцию. – Да оно и лучше на всякий слу–чай быть вместе. Я думаю, вдвоем мы будем в большей безо–пасности.

– Я бы предпочла спать с Бетти. – Поняв, как это прозвуча–ло, Дженнсен смущенно отвела взгляд и добавила: – Чем в та–верне, я имею в виду. В месте, где так много людей… мне бы лучше быть одной. Я бы чувствовала себя в лесу в большей безо–пасности, чем здесь, в помещении. Я не имела в виду…

– Я понимаю, что вы имели в виду. – В голубых глазах Се–бастьяна пряталась улыбка. – Вам пойдет на пользу поспать в помещении. Ночь будет тяжелой. А Бетти совсем неплохо в ко–нюшне.

Человек, содержавший конюшню, был немного удивлен, ког–да его попросили принять на ночь козу, но лошадям соседство коз нравилось, и он согласился.

В ту, самую первую ночь Бетти, наверное, спасла им жизнь. Себастьян бы со своей лихорадкой по крайней мере точно не выжил…

Но Дженнсен нашла сухое место под выступом скалы. В нише оказалось достаточно места для всех. Потом Дженнсен на–резала и набросала еловых ветвей, чтобы холод камня не лишил их остатков тепла. Спутника Дженнсен уложила на ветки, легла рядом сама и уложила Бетти. В результате коза закрывала дос–туп холоду и давала им тепло, и у них получилась сухая теплая постель…

Дженнсен постаралась в ту ночь не думать о несчастьях. Она даже почувствовала облегчение, когда Себастьян сумел заснуть. К утру в его болезни наступил кризис.

Но наступившее утро стало первым в новой безрадостной жизни без матери.

Не один день Дженнсен преследовала мысль о том, что она оставила тело матери, что мать оказалась брошенной. Ужасаю–щая кровавая схватка возвращалась к Дженнсен в кошмарах.

Днем она то и дело принималась рыдать, и сердце ее разрыва–лось от муки. Жизнь казалось пустой и бессмысленной.