Себастьян стоял, раздумывая, какой выбор будет лучше.

– Давайте просто уйдем. Позвольте мне вывести вас из Д’Хары, если вы действительно этого хотите…

– Нет… Нет, пока я не выясню, почему лорд Рал хочет убить меня.

– Дженнсен, какая, в сущности, разница…

– Нет! – Ее кулаки сжались. – Нет, пока я не выясню, по–чему пришлось погибнуть моей матери.

Она чувствовала, как горькие слезы скатываются по ее ще–кам, как застывают на холоде. Наконец, Себастьян кивнул.

– Я понимаю. Идем к Латее. Я помогу вам получить у нее ответ. Может быть, потом вы согласитесь уйти из Д’Хары, туда, где будете в безопасности.

Она вытерла слезы:

– Спасибо вам, Себастьян. Но вы ведь должны сделать здесь какое-то дело, правда? Я не могу больше отвлекать вас на мои проблемы. Это – моя забота. Живите своей жизнью.

Он улыбнулся:

– Духовный вождь нашего народа брат Нарев говорит, что самое важное дело в жизни – помогать тем, кто нуждается в помощи.

Эта фраза подняла настроение Дженнсен, хотя ей уже каза–лось, что ее ничего не может взбодрить.

– Похоже, он – замечательный человек.

– Это точно.

– Но вы находитесь на службе у своего вождя, Джеганя Справедливого, так ведь?

– Брат Нарев является близким другом и пастырем импера–тора Джеганя. Оба сочли бы, что я должен помочь вам, я в этом уверен. В конце концов, лорд Рал – и наш враг тоже. Лорд Рал принес несчастье многим людям. Они оба, брат Нарев и импера–тор Джегань, настояли бы на том, чтобы я помог вам. Так обсто–ят дела.

Дженнсен задохнулась от счастья и ничего больше не сказа–ла. Она позволила Себастьяну обхватить себя за талию. Шагая с ним в тишине ночи, она прислушивалась к мягкому звуку шагов и скрипу сухого снега у них под ногами.

Латея должна помочь. Дженнсен постарается, чтобы она по–могла.

Обе очень не хотелось останавли–ваться, но он знал, что пора. Ему надо возвращаться домой – мать будет злиться, если он слишком задержит–ся в городе. Кроме того, он больше не мог получить от Латеи никакого удовольствия. Она принесла ему все радости, которые могла дать.

Было просто упоительно, пока все про–должалось. Безгранично упоительно!.. И он смог узнать много нового. Животные просто не могут дать такие ощущения, ка–кие он получал от Латеи. Конечно, как умирает человек, во многом похоже на то, как умирает животное, но в тоже время была разница. И какая!.. Оба теперь знал это.

Кто может знать, о чем думает крыса? Если крысы вообще думают… Но люди мо–гут думать. Их ум можно увидеть в их гла–зах, и ты все понимаешь. И знаешь, что они думают настоящими человеческими мыслями – не какими-нибудь цыпляче-кроляче-крысиными! – их взгляд говорит об этом. И это так возбуждало. А каким восторгом было стать свидетелем суда над Латеей! Особенно, когда он дождался того единственного, самого впечатляющего момента, той окончательной муки, когда ее душа покидала тело, и Владетель забирал ее в свои владе–ния.

Да, животные тоже вызывали у него восторг, несмотря на то, что в них не было человеческого начала. Он испытывал громад–ное наслаждение, пригвоздив животное к забору или стене хле–ва и сдирая с них кожу, пока они еще были живыми. Но у них не было души. Они просто… умирали.

Латея тоже умерла, но это породило совершенно новые ощу–щения.

Латея заставила его так ухмыляться, как он раньше никогда не ухмылялся.

Оба открутил верх лампы, вынул фитиль и разбрызгал масло по полу, на сломанный стол и вокруг шкафа с лекарствами, кото–рый валялся, опрокинутый, в центре комнаты.

Он знал, что не может просто так оставить старуху здесь, чтобы ее обнаружили в подобном виде, хотя сделал бы это с большим удовольствием. Но это вызовет слишком много вопро–сов. Особенно, если увидят ее такой…

Он взглянул на нее.

Нет, в этом было что-то пьянящее. Он представлял, как при–ятно будет послушать рассказы людей обо всех мрачных дета–лях чудовищно жестокой смерти, которая постигла Латею. Сама мысль о том, что человек сумел уничтожить могучую кол–дунью таким устрашающим способом, вызовет сенсацию. Люди захотят узнать, кто это сделал. Для части народа он ста–нет героем-мстителем. Вокруг будет стоять гул разговоров о случившемся.

Как только появится весть о муках, постигших Латею, и о ее страшной смерти, сразу распространятся сплетни, от которых всех будет трясти как в лихорадке. И это будет забавно.

Разобравшись со светильником, он вспомнил о ноже. Нож лежал там, где его и оставили, около перевернутого шкафа. Оба водрузил пустую лампу на груду обломков и наклонился за но–жом. Да, получилась настоящая бойня. Нельзя сделать омлет, не разбивая яиц, говорила его мать. Она часто так говорила. На этот раз ее поговорка очень подходила к случаю…

Одной рукой Оба поднял любимый стул Латеи и поставил его в центре комнаты, а затем принялся очищать лезвие о сши–тое из лоскутков покрывало, лежавшее на стуле. Он слышал, что колдовство способно приносить беды самыми необычными спо–собами. К примеру, колдунья может состоять из какой-нибудь ужасной колдовской крови, которая, подобно кислоте, разъест любую сталь…

Он огляделся.

Не-а, обычная кровь, как у всех. Разве что очень много… Да, это будет большая сенсация, это будет захватывающе!

Вот только плохо, что придут солдаты и начнут задавать во–просы. Эти солдаты невероятно любопытны. Они станут повсю–ду совать свои носы, это так же точно, как то, что корова дает молоко. Они могут все испортить своими вопросами. И наверня–ка не смогут оценить получившийся омлет.

Не-а, все же лучше, если дом Латеи сгорит. Это, конечно, не вызовет сенсации и не принесет такого развлечения, как убий–ство, но зато и подозрений не будет. А без подозрений не будет солдатских вопросов. У людей вечно горят дома – особенно зи–мой. Полено, например, выкатится из камина, разбросав угли; искра выстрелит в занавеску; свеча выгорит и упадет. И дом за–полыхает – будьте-нате!

Такое происходит постоянно. И ничуть это не подозритель–но – пожар в разгар зимы. Со всем этим пусканием искр и огня, колдунья невольно навлекла на себя пожар. Удивительно еще, что дом не загорелся раньше. Старуха сама себе создавала угрозу.

Конечно, кто-нибудь может увидеть пламя, но будет уже слишком поздно. Огонь разгорится так, что из-за сильного жара никто не сумеет подойти к дому. А если сразу пожар не заметят, то и вообще ничего не останется. Кроме пепла…

Оба испустил горестный вдох. Жаль, конечно, что этот жут–кий пожар, который обвинят в гибели Латеи, не даст насладить–ся сплетнями об убийстве, но тут уж ничего не поделаешь.

Оба много узнал о пожарах. У них сгорело несколько домов. И заживо сгорали звери. Это было раньше, когда они жили в других городах и еще не переехали в это место.

Оба любил наблюдать, как горят дома, любил слушать прон–зительный визг животных. Звук раздуваемого ветром огня в го–рящем здании наполнял его ощущением власти. Ему нравилось, когда в полнейшей панике прибегали люди. Они всегда выглядели ничтожными рядом с тем, что создал он, Оба. Они боялись пожара. Иногда люди криками созывали всех тушить огонь: мужчины выплескивали ведра воды на пламя или сбивали его одеялами, но это никогда не могло остановить пожар, зажжен–ный Обой. Ведь он не был неумехой. Он всегда все делал хоро–шо. И хорошо знал, что делает…

Закончив, наконец, очищать и доводить до блеска свой нож, Оба бросил окровавленное покрывало на пропитанные маслом щепки у перевернутого дверцами вниз шкафа.

То, что осталось от Латеи, было пригвождено к полу рядом со шкафом.

Колдунья, не мигая, смотрела в потолок.

Оба усмехнулся. Скоро здесь не останется потолка, в кото–рый можно смотреть. И глаз, чтобы видеть, тоже не останется. Ухмылка Обы стала шире.

И тут он заметил, как на полу возле Латеи что-то блестит. Он наклонился. Это была золотая монета. Оба никогда рань–ше не видел золотых марок. Она, должно быть, выпала из кар–мана Латеи, вместе с другими. Оба сунул золотую монету себе в карман, куда раньше положил остальные подобранные с пола монеты. А еще он нашел у старухи под тюфяком пухлый кошелек.