«Та невеста будет последней, что проживет с тобой три месяца до свадьбы! Не удержишь – в ящик сыграешь! Влюбишься – она пострадает!».

Сквозь гул и воспоминания я слышу голос Валерии, вижу, как двигаются ее губы. И глаза, что топят меня синевой, промораживают до глубины души.

Лера успела принять душ и переодеться. Она в джинсах и тонком свитере, что облегает упругие груди. Вижу, как от легкого сквозняка набухли крошечные соски под тканью. Каменею, сука, как зверь хочу ее прямо здесь и сейчас.

– Север, ты слышишь? – она поднимает руку, чтобы коснуться моего лица, но я отстраняюсь. Лера сжимается, словно от удара и шипит, как дикая кошка: – Так и скажи, что я тебе противна, – резко отходит в сторону, собираясь уйти.

Ловлю ее за локоть.

– Это не так, – из-за бега связки крошатся. Из-за нервов пальцы ходуном. Из-за кола в штанах все внутри горит. – Это не так, Лера.

– Ты вылетел пулей из коридора, будто монстра увидел. Или там был кто-то поважней? Или так спешил в наш номер, что почти на полтора часа оставил меня одну?!

– Я был занят, – снова хрипло. Откашливаюсь в кулак и прищуриваюсь. Вторую руку кладу на стену возле ее виска.

Синие глаза метают молнии, губы, исцелованные вчера до крови, стиснуты в тонкую светлую линию.

– Неужели все так быстро испарилось? – вдруг шепчет она и захлопывает веки. Запечатывает пальцами свои измученные губы, будто сказала лишнее.

– Что именно? – наклоняюсь ближе и убираю ее руку. Жду пока откроет глаза и снова не могу удержаться на краю: падаю в бесконечную синеву.

– Шарм…

– Говори, что это, – выдавливаю сквозь зубы. Строго, с напором. Кладу вторую ладонь на стену и запираю Леру с двух сторон. Как же она пахнет! Голову ведет от каждого вдоха. Стараюсь не шевелиться, потому что откровенно срываюсь с петель.

Валерия вскидывает голову,наши взгляды схлестываются в неравном поединке. Кажется, стекло ее глаз разлетается на куски, но вместо осколков по щекам ползут слезы.

– Это гарантия, что ты меня никогда не полюбишь, Генри.

Сначала я застываю, как фарфор в печке для обжига, потом фыркаю, как сивый мерин, а в конце криво усмехаюсь и думаю, что напоминаю сейчас скомороха с бубенцами.

Что она несет?

Мне кажется, что я уже пропал, утонул в ее чарах, запутался в сетях, сорвался с пика и лечу головой в пропасть. Любви.

В груди стынет оттого, что такая любовь не лечится, что я втянул Леру в страшное путешествие в один конец.

Окна высотой в пол и шириной на всю стену притягивают взгляд. Хоть я уже насмотрелась на них, пока ждала Генри и удаляла блоги, вырывая сердце с кровью из груди, но сейчас снова прикипаю к стеклу. Руку протяни – темное море на тысячи метров вдаль. Волнуется белыми кудрями, выглаживает пустынный берег. Даже сквозь прозрачную преграду слышу солоновато-влажный вкус морского воздуха, хочу глотать, глотать, глотать…

Здесь нет снега, прохладно, около пяти градусов тепла, на земле легкая зелень. И так непривычно после наших сугробов и крепкого мороза, что даже тонкий свитер кажется лишним, жарким, тесным. Хотя, может, это от катастрофической близости Севера?

Он стоит за спиной и долгие минуты молчит. И я умираю от этой тишины, давлю в себе слезы, жду, что он развернется и уйдет. Хочу взвыть и искусать руки до кости, чтобы болело в другом месте, а не в груди.

Пусть лучше уходит, чем мучает меня молчанием и безразличием. Я знала, что так будет, и почему надеялась, что смогу выдержать? Слепо шла за шармом и знала, что, получу стрелу в спину. Но не так же быстро…

– Ромашка… – Генри опускает голову на мое плечо и протягивает руки со спины на живот. Я примерзаю к полу. Хочу сбежать, но истуканом стою и упираюсь ладонями в стекло. – Это какая-то глупость, Валерия… Нет никакого шарма. Не понимаю, что ты себе вбила в голову.

– Я могу ошибаться, Генри, – вздрагиваю, когда его губы касаются шеи и с поцелуями перебираются на висок. – Но я пережила такое не один раз и знаю, о чем говорю.

– И давно это у тебя? – шепчет в волосы, топает подушечками пальцев по скуле и замирает над нижней губой. Поглаживает, пропуская колючий ток со своих рук.

– Как стали нравится мальчики, – тяжело говорить: голос срывается, дрожит. – Как только почувствовала тягу к мужчинам.

– И много было тех, кто тебе нравился…

– Двое, – откашливаю сухой хрип, потому что близость его рук выматывает. Будто канат над бушующей рекой: один неверный шаг… – теперь трое…

Его твердая грудь упирается в затылок, и я чувствую позвоночником, как рубит под ребрами мужское сердце.

– Расскажи…

Мотаю головой. Это мои тайны, мои провалы. Не хочу ему вываливать все на блюде.

– Только взаимно. Что случилось с твоей первой невестой?

Генри каменеет, пальцы левой руки на моем животе сокращаются в нервном спазме, правая смыкается перед глазами в кулак и уходит в сторону.

– Да, я нарушаю правила, но тогда и ты ничего не спрашивай, – перехватываю на лету его руку, сцепляю наши пальцы. – Я не смогу быть искренней без обратной связи. Думай, что я все вбила себе в голову, что шарма нет, но… – отпускаю его ладонь и резко поворачиваюсь лицом. Ткань рубашки трещит от моих прикосновений. – Признайся, я что-то для тебя значу, или в нашей помолвке какой-то подвох? Ведь не просто так ты нашел мою мачеху, не просто так заплатил за незнакомую девушку, не просто так подсунул мне этот договор с нелепыми правилами. Ты искал девушку для удовлетворения утех? И все? – приподнимаю руку и показываю ему колечко. – В твоих глазах, Генри, жуткая уверенность, что свадьбы не будет. Так зачем помолвка? Отвечай!

Север смотрит горячим взглядом на мою руку, как она только не плавится, и хватает губами воздух, ведет в сторону головой, моргает. Сейчас уйдет в себя, запрется, но я ему не позволю. Замыкаю ладони на его румяных щеках, поворачиваю к себе голову, тянусь на цыпочках и целую Генри в приоткрытые губы.

– Ты не спрячешься в темноте, потому что я буду держать тебя, вытаскивать на свет, – правая рука соскальзывает вниз и ныряет под тугой ремень его брюк. Поглаживаю пальцами трикотажную ткань белья и чувствую, как стремительно наливается его желание.

Север шумно и порывисто выдыхает, прикрывает веки. Изогнутые пышные ресницы отбрасывают густую тень на его щеки.

– Валери…

Он не договаривает, потому что я расшалилась пальцами. И сама от горячей твердости под ладонью схожу с ума.

– Тебе точно восемнадцать? – едва дыша, Генри вырывает мою руку из-под пояса, сдавливает плечи и отталкивает на кровать. Мягкость матраса принимает меня.

– Почти девятнадцать, – усмехаюсь и приподнимаюсь на локтях, убираю рухнувшую на лицо прядь волос.

Звенит пряжка, в сторону отлетает одежда Севера, и в дневном свете его смуглая кожа – настоящий кашемир.

Он подходит ближе, в глазах переливается вечернее солнце Болгарии, осторожно расстегивает мои джинсы и тянет их вниз, вместе с трусиками. Стоит освободить мои бедра, он наклоняется и целует живот, слизывает дрожь, задерживается на пупке. Меня встряхивает и подкидывает над кроватью, приходится вцепиться в нежно-голубое покрывало и вытянуться дугой. Жених приподнимает голову и, настойчиво запуская ладони под вязку свитера, скользит по ребрам и строго говорит:

– Лера, прости меня, но мои тайны – остануться тайнами. Пока. Прошу тебя понять и не требовать раскрываться. Это просто невозможно. И опасно.

– Ты будешь просто трахать меня и уходить в закат? Этого ты хочешь, Генри?

Он сползает ладонями вниз, огибает торчащие косточки и накрывает пульсирующее место ладонью.

– Именно. И ты не будешь ничего спрашивать.

Какой самоуверенный козел!

Я отбиваю его руку, что пробирается между ног, и отползаю. Рву себя с корнями из его сладких прикосновений. Отворачиваюсь, чтобы не видеть гордо-восставшую налитость и не желать еще больше. Меня душит шарм, он так закрутился вокруг шеи, что еще чуть-чуть, и я просто рухну замертво.