– Я… – мнусь и кусаю губу. Прячу глаза за решеткой ресниц.

– Тяжело об отце говорить? – подсказывает Север. Темные волосы падают на высокий лоб и прикрывают одну сторону его аристократичного лица.

Киваю. Не могу говорить: жажда стоит под горлом и делает меня уязвимой. Особая жажда.

– Я понимаю, – и, прежде, чем я успеваю среагировать, Генри тянется через стол и легко касается моих сложенных на столе рук. Я одергиваюсь и вспыхиваю еще сильней.

Он сдержанно улыбается и отклоняется, а я слежу за движением его рук. Тугие мышцы выделяются бугорками, а катаны вен становятся выразительней на молочно-шоколадной коже.

Когда нам приносят еду, я хочу не просто смотаться, а испариться. Раствориться снежинкой на месте, превратиться в воду, пар и улететь в небеса.

– Кушай, – ласково, но легкой хрипотцой в голосе, подталкивает Генри и отрезает кусочек прожаренного мяса. Прикрыв глаза, с удовольствием пережевывает, а я глотаю слюну и жмурюсь.

Я не могу рядом с ним сидеть. Совсем голова не работает, слишком сильная доза, слишком много у него особенной магии. Он и сам не осознает насколько я в его плену. Да только женитьба в этом случае невозможна: чуда не произойдет. Я не смогу помочь отцу, не смогу оплатить его лечение и содержание. Я бесполезная.

Хочу встать и уйти, но Генри резко подается вперед и кладет руку на мое плечо.

– Мы просто ужинаем. Не беспокойся.

Сглатываю, но напряжение не уходит. Опускаю взгляд на его руку, и Генри резко убирает ее, будто обжегся.

Она кажется призрачной, будто стеклянная фигурка: тронь и раскрошится под пальцами. Я боюсь ее спугнуть, сломать, испортить. Когда касаюсь прохладной худой руки, у девушки расширяются зрачки. Это странно, но не обнадеживает меня: давно в чудеса не верю.

Она хочет уйти, я это вижу. По натянутой спине, едва заметной кривизне губ, по прикрытым ресницами глазам. Ей неприятно мое общество, но она не уходит. Знает, как я баснословно богат? Да мне это на руку. Меркантильная девица никогда не станет моей любимой, то, что мне нужно.

– Ешь, – говорю строже. Она опускает плечи и смотрит в тарелку. Ковыряет вилкой салат, ловит зеленую оливку и кладет в рот. Делает это так сексуально, что я готов поклястся – совращает меня. Юная, а такая испорченная.

Она много пьет, но только воду, и все время молчит. К мясу не притрагивается, от вина отказывается.

– Ты вегетарианка?

– Что? – Лера поднимает глаза, вилка сильно упирается в фарфор и ввинчивается в уши мерзким скрипом.

– Не ешь мясо? – показываю на тарелку.

Она скромно пожимает плечом, от легкого движения приподнимается налитая грудь. И я в который раз убеждаюсь, какое мерзкое платье выбрала ей мачеха. А что это была она – никаких сомнений.

– Не хочется, – шепчет Валерия и почему-то краснеет. – Не голодна.

– Тогда, – вытирая салфеткой губы, поднимаюсь. Девушка смотрит испуганно и задерживает дыхание. Подхожу и протягиваю ладонь. – Идем, – я понял, что нужно брать инициативу в свои руки. Растрясти этот бутон, позволить ему раскрыться и проявить себя. Уйти – не уходит, но первый шаг не сделает.

Жесткие мысли лезут в голову. Тебе нужны деньги? Бери, на, я же сам предлагаю. Только согласись со мной немного побыть. Пожить. Понежиться в постели в страстных объятиях. Разве я многого прошу?

Мне ее не жаль. Нисколечко.

Валерия незаметно мотает головой и влипает в спинку стула, но руку все равно подает. Как же она дрожит. Холодная и вспотевшая кожа соприкасается с моей, и я чувствую трепет иначе: позволяю ему прошить меня насквозь.

Неприятно? Потерпит, не так уж и много времени мне отмерено.

– Что вам нужно? – спрашивает, а в распахнутых глазах плавится синий лед.

– Потанцевать тебя приглашаю.

– А вдруг ноги вам оттопчу?

– Я переживу, – усмехаюсь и веду ее на площадку перед столом. С крыши беседки свисают искусственные лианы. Они золотят ее волосы, подкрашивают ресницы бронзой, отливают оранжевым на алых губах.

Музыка льется из соседнего зала. Широкая, тягучая, в самый раз. Легко поворачиваю Валерию и сплетаю наши пальцы. Платье обнимает мои ноги и волочится по полу. Слишком откровенное и пошлое, совсем ей не подходит. Она как кукла в нем, пластиковая испорченная душа. Но почему же не пытается меня захомутать? Хотя бы фальшиво, хотя бы театрально. Хоть как-то.

Двигается невесомо, как ласточка над землей перед дождем. Идет за моей рукой, повторяет повороты и наклоняется, когда я ее принуждаю. Выпадами, своей силой, властью.

– Так ты скажешь, чем занимаешься? – шепчу, нависая над ней. Валерия ещё шире распахивает синие глаза, а я договариваю низким голосом: – Мне интересно.

– А мне – нет, – отрезает сипло.

Кхм. Она странная, и совсем не вяжется с портретом испорченной падчерицы.

– Валерия, ты или самоуверенная слишком, или полная дура, – говорю и проверяю ее реакцию. Уважающая себя женщина развернется и уйдет, а продажная – останется.

Ее пальцы сжимаются, она криво улыбается, а потом ставит мне подножку. Что?! Удерживаюсь, балансируя руками, но отпускаю ее на миг. Девушка отступает и бросает мне в лицо:

– Я думала, что вы другой. Я ошибалась. Прощайте!

Бегу прочь, Север не преследует. Высказал свое отношение, я другого и не ждала. Плачу беззвучно, потому что больно от его слов. Банальная, но такая неожиданная и резкая фраза. Зацепила струнку в душе и подорвала меня на моральной мине.

Через зал, заполненный людьми, выбегаю к главному фойе. Стараюсь держаться около стены, чтобы Валентина не заметила, потому что принудит вернуться.

Все плывет перед глазами, в горле ком, будто рот ватой набит. Паренек в форме шарахается и без слов пропускает меня на улицу. Видит, что морду расцарапаю, если он меня остановит.

Снаружи холодно. Снег валит лопатый, красивый, нежный. Мир прикрывается туманной пеленой, и кажется сказочным и невероятным. А меня еще сильнее вздергивает на виселице эмоций. Домой хочу, к папе.

Полушубок остался в беседке, плечи обжигает морозом и растаявшими снежинками. Они тают на коже и ледяными дорожками заползают под ворот платья.

– Ненавижу… Ненавижу… – шепчу яростно, выпуская изо рта густой пар, и скручиваюсь от холода. Хочу вернуться назад за одеждой, но дверь распахивается, и Генри вылетает наружу. Взъерошенный, с возбужденным взглядом.

Я срываюсь с места и бегу по улице, не оборачиваясь. Не хочу с ним, не буду. Нет-нет-нет!

Туфли скользят по морозному асфальту, на повороте чуть не лечу лицом в заставленную игрушками витрину, спасает фонарный столб, но пальцы обжигает колючим холодом. Отрываю руки от металла и мчу дальше.

Генри приближается, его быстрые шаги пугают и сковывают плечи. Почему он меня преследует? Если так не нравлюсь, зачем я ему?

Поскальзываюсь – высокий каблук не годится для пробежек. В горле горит, в груди стучит, а из глаз слезы ручьем. Они застывают на щеках колючими льдинками. Я не позволю кому-то увидеть себя такой слабой.

Скидываю туфли и бегу босиком. Ноги охлаждаются за несколько секунд, но я не могу остановиться. Мчу, уже не обращая внимания на крики за спиной.

– Лера! Стой! – зовет Генри. – Да остановись ты!

Следующие дома в глубокой тени. Я ныряю в нее, как в холодное озеро с монстрами. Поскальзываюсь и больно врезаюсь ступней в камень или кирпич. Лечу головой вперед строго в стену. От боли не могу удержаться на ногах, падаю на холодную землю и сворачиваюсь клубком. Платье пыжится, а затем медленно сдувается, как лопнувший шарик.

Сцепляю зубы и затихаю. Когда глаза привыкают к темноте, понимаю, что залетела в тупик с мусорными баками и где-то между ними встряла.

– Валерия, где ты? – мужчина проходит мимо. Вижу край его рукава – так и вышел в одной рубашке. Слышу стук каблуков. – Замерзнешь же, дуро… Глупая. Выходи.