– Ты какой чай любишь? – мой голос будто льется из подмороженного динамика. Клацаю по панели электро-чайника, достаю закуски и фрукты из холодильника и оборачиваюсь, когда девушка долго не отвечает.

Она странно дрожит и скручивается на диване. Светлые волосы падают в сторону и касаются пола тонкими кисточками прядей. Щеки бледные, влажные от слез, а глаза у девушки плотно закрыты.

Подхожу и касаюсь худеньких ладоней. Холодная, как лед, кожа синевато-сиреневая. Сильно прихватило, осознаю, что чай не поможет.

– Лера? Как ты себя чувствуешь? – приподнимаю ее за дрожащие плечи, но она вяло откидывается назад. Почти теряет сознание от переохлаждения. Резкое тепло вызывает сильный приток крови, от этого здоровому человеку станет худо. Платье, как доспехи, облепляет ее, но не нагревает, а лишь мешает. Шелк под пальцами мокрый и мерзкий.

Соображаю туго, но спохватываюсь и стаскиваю с Валерии меховую накидку.

– Извини, Золушка, но я должен тебя раздеть, – шепчу и вдыхаю запах полевых ромашек.

Она отвечает слабым стоном, пытается схватить меня за руку, но соскальзывает.

– Лера, ну, давай же, – приговариваю и тяну ее на себя. Где это чертово платье расстегивается?

Молния на спине, нащупываю кончиками пальцев «собачку», но в зубья застежки немыслимо и невовремя попадает ткань. Ругаюсь благим матом, снова кладу Леру на диван. Вдох, вдох, еще один. Долгий и болезненный выдох. Только бы потом не жалеть.

Ножницы в кухонном столе нахожу быстро, разрезаю швы на плечах девушки и освобождаю ее от тяжелого платья. Валерия закатывает глаза, светлая кожа наливается багрянцем, и я чувствую, как она сгорает под моими руками.

Стараюсь не смотреть на высокую грудь в нежно-персиковом лифчике и не опускать глаза ниже. Трогаю ее везде, знаю, что эти прикосновения врастут под кожу и впечатаются в память, но все равно – я должен убедиться, что она в порядке.

Лера холодная и горячая одновременно. Пальцы ног и рук больше всего пострадали: они насыщенно-бордовые с синюшными пятнами на кончиках. Уверен, что жжение и покалывание сейчас затмевает все другие ощущения Валерии.

– Идиот! Еще бы дольше думал! – ворчу и злюсь на себя. – Лера, держись…

Звать на помощь некогда, сейчас нужно просто выровнять температуру.

Беру девушку на руки и несу в ванную. Сам не раздеваюсь. Прижимая ее к себе, встаю под прохладную воду в душе. Это поможет. Должно помочь. Бабушка всегда так делала, когда я отмораживал промокшие на горке ноги.

Вода, обнимая, остужает меня, выталкивает из тела похотливые мысли. Держу девушку на руках и сползаю на пол кабинки. Откидываясь затылком на стену и прикрываю глаза. Хочется запереться и спрятаться, но я не могу ее сейчас оставить, должен взять себя в руки.

– Это глупо… – вода переплетает мои слова с порывистым дыханием девушки, а я понимаю, что прыгнул с обрыва в пропасть. Вот что значит коварная женщина обвела вокруг пальца! А как Лере жилось с ней под одной крышей? От предчувствия, что Валентина еще не все сказала, не весь яд выплеснула, стискиваю зубы до хруста.

Ведь самое сложное впереди.

Выползаю из душа, стараясь не рухнуть на скользком кафеле. Лера прижимается ко мне неосознанно, губы сжаты до бледной кривой, глаза заперты наглухо. Она в горячечном сне, я знаю. И надеюсь, что не вспомнит, как мне пришлось ее приводить в чувства.

Несу прямо в комнату, а по дороге набираю полную грудь воздуха. Последний штрих, а потом можно и убежать в свою личную темноту.

Мы оба мокрые, липкие. Стаскиваю ногой покрывало с кровати и кладу Леру сначала на него, стараясь не намочить постель. На миг отстраняюсь, чтобы найти махровый халат в шкафу, на ходу сбрасывая рубашку и выжимая из волос влагу. Еще нужна сухая простыня, беру и ее тоже.

Лера поворачивается на спину, дышит в потолок и, не открывая глаз, что-то говорит одними губами. Я не слышу, но сердце екает от этой уязвимости гостьи.

Несколько вдохов, и я решаюсь снять остатки ее одежды. Быстро. Глаза держу в мертвой точке, в самом темном углу комнаты, но от взгляда все равно не ускользают насыщенно-розовые соски и мелкие кудри волос ниже пупка.

Обтираю девушку сухой тканью и заворачиваю в халат. Машинально, стараясь представлять, что она просто пациентка. Аха, только под мокрой тканью брюк неоднозначная реакция на женское тело. Вот извращенец!

Когда Лера оказывается спрятана под халатом, я осторожно расплетаю ее волосы и сушу их простыней. Тяжелые кудри, длинные и пахнут ромашковым полем.

– Поспи немного, – перекладываю девушку на подушку и закутываю в одеяло. Я все равно сегодня не усну, потому еще какое-то время стою над ней и мучаюсь от угрызений совести. Если бы не моя выходка, ничего бы не случилось. Только бы не воспаление… Что там еще делала бабушка, когда я приходил домой с гулек, похожий на сосульку? Горячее вино, точно!

Открыв глаза, я сталкиваюсь с золотым знакомым взглядом. Зрачки Генри расширяются, и мне кажется, что я проваливаюсь во тьму снова. Задыхаюсь в ней, путаюсь в нитях шарма и намертво ввязываюсь в ловушку.

– Как ты? – Север поджимает виновато губы, приподнимает меня и помогает сесть. Что-то теплое и гладкое вкладывает в руки, а я отстраняюсь, стараясь глубоко не вдыхать. Его аромат сводит с ума: черные мушки разлетаются перед глазами, и низ живота стягивает томной болью.

– Лера? – присев на край кровати, Генри придерживает за донышко невысокий стакан. Север переоделся в легкую футболку и домашние брюки, волосы небрежно распушились, но в глазах читается все такой же строгий и властный собственник и хозяин.

– Где я? – хриплю и подтягиваю одеяло до подбородка, судорожно вспоминая, что случилось.

– У меня дома, – спокойно отвечает Генри и подталкивает к губам стакан с вином: мускатный и пряный запах приятно согревает легкие. – Пей. Ты переохладилась, нужно восстановить силы.

– Что это? – пробую осторожно и стараюсь не замечать прикосновения рук Генри. Но его пальцы, как нарочно, скользят по тыльной стороне ладони, придерживая стакан от падения, отчего я вздрагиваю и вжимаюсь в спинку кровати.

– Бабушкин рецепт, – мужчина натянуто улыбается и встает. Отходит к двери и прячется в тени. – Извини, что так получилось. Я не думал, что ты…

– Такая слабая?

– Нет, – он переходит в круг света и, зажмурившись, резко отходит назад, словно боится попасться мне на глаза. Выдыхает: – Нежная.

И минуты застывают в его сказанных словах, примораживаются на губах с легкой улыбкой.

Мы молчим и смотрим друг на друга, будто огорошенные чем-то тяжелым. Мне, и правда, так плохо, словно я головой ударилась, а от его взгляда совсем становится душно. Все это шарм: он всегда такой сильный первые минуты, часы, дни… Вплетается под кожу дикими лозами вожделения, вливается слабым ядом в кровь. Постепенно убьет, не сразу, по чуть-чуть. Потом вся тяга мужчины окажется миражом, сказкой, что заканчивается не хеппи-эндом, а моим разбитым сердцем. Нужно просто не допустить этого. И дернуло же мачеху выбрать именно Генри.

Север оттаивает первым. Обрывает взгляд и прячет руки в карманах.

– Ты хочешь есть? – спрашивает он, глядя в пол.

– Разве ковры страдают чувством голода? – говорю серьезно и делаю первый глоток напитка. Давлю смех в груди, потому что он сейчас будет похож на истерику. Теплое терпкое вино с привкусом гвоздики и лимонной цедры приятно щекочет язык и согревает горло.

– Ковры? – переспрашивает Генри и все-таки смотрит в глаза.

Я перевожу взгляд вниз и показываю на высокий белый ворс. Сглатываю, стараясь не думать, как оказалась вне платья, что горкой валяется у кровати.

– Ты же у палаца спрашивал?

Легкий хмык Герни мне кажется сдавленным и печальным. Что тебя мучает, Север?

– Лера, если тебе неприятно мое общество, скажи сразу. Как только ты будешь хорошо себя чувствовать, отвезу домой.

– А как мне понять, что тебе приятно со мной рядом? – последние слова тонут в глубине пустого стакана. Глинтвейн был неожиданно-приятным на вкус, и теперь я слабо соображаю от легкого опьянения.