Я разъяренно разворачиваюсь.

– Иди вон! Оставь меня!

За ним появляется испуганный Давид.

– Думаешь нас прогнать? Глупец ты, Север. Мы – твои друзья, а близкие близких в трудное время не бросают, – он проходит в комнату и подталкивает ногой мусор. Из уголка покрывала высыпаются мелкие горошинки таблеток.

– Что это? – шепчу, но Давид тормозит ладонью и приподнимает несколько штук. Прикладывает к блистеру.

– Лера просто намного мудрее тебя, Тюлень.

– Думаешь, она беременна?

– Ну-у-у… – друг пожимает плечами и встряхивает длинной темной шевелюрой. – Это говорит о том, что она не стала тебя слушать и вопреки всему хотела от тебя ребенка.

– Я… – дышу. Стараюсь дышать не часто, чтобы голову не повело.

– Правильно – идиот, я тебе давно говорил, – поддерживает Егор.

В комнату влетает Женя.

– Север, к тебе женщина. Говорит, что срочно.

Гостья – высокая и статная. Фигура точеная, будто гитара из дорогого дерева.

Она говорит по-английски:

– Добрый день, Генри.

– Если вы не по поводу Валерии, убирайтесь, – не могу сдержаться. Меня до сих пор колотит, от осознания, что я ее потерял. Глупо, глупо, глупо…

– Я – твоя сестра, Генри. По отцу.

– И что мне сделать? Сплясать? Вы пришли неудачно. У меня невеста пропала, мне сейчас не до гостей. Хорошей вам дороги! – отмахиваюсь и хочу свалить в кухню.

На щелчок дверной ручки оборачиваюсь и сталкиваюсь с синими озерами глаз.

– Север… – сипло говорит Лера, схватившись за косяк. Одежда изорвана, волосы спутались, на щеках грязь. – Я сбежала… – она делает кроткий шаг навстречу и, как срубленная береза, падает вперед. Ловлю ее и кричу-зову на помощь.

Давид остается с Лерой в комнате, выгоняет всех с матами и грозным видом. Я плетусь последний, не хочу уходить, хочу прилипнуть с Лере и не отпускать больше. Но друг толкает меня в плечо и рычит:

– Я тебя сейчас вырублю. Жива она! Жива! Дай осмотреть, не трясись! Лучше легкий супчик ей организуй. Все, вали отсюдавэ! – и захлопывает дверь перед носом.

Я просто сажусь у двери и кусаю пальцы. Потом прячу голову на коленях и пытаюсь загнать себя в темноту, чтобы не волноваться и, если нужно будет, поддержать Ромашку в любой беде. Даже если случилось самое страшное. Даже если этот ублюдок…

Полчаса становятся вечностью. Кто-то дергает за плечо и тянет меня вверх.

– Иди. Леруся хочет тебя видеть, – тепло шелестит над ухом голос Давида. Он заталкивает меня в комнату, а сам уходит.

Ступаю и ничего не вижу перед собой. Иду на ощупь.

– Ге-нри, я… – невеста откликается слабо, тянет руку. – У нас будет малыш.

– Я… – падаю возле нее на колени, целую в раскрытые ладони и омываю их своими слезами. – Я так тебя люблю.

– Генри, родной мой, нет шарма. Это все мое воображение. Это все глупости. Я просто верю тебе. Твоим глазам верю, – она прикрывает припухшие веки, облизывает искусанные губы и шепчет: – Он меня не тронул… Я не позволила.

– Обижал?

– Нет, – показывает на расцарапанные руки. – Это я через забор перелезала. Упала неудачно, ногу подвернула, и потом без денег никто не хотел подвезти до города.

– Но зачем Яну все это?

– Говорит, что я понравилась. Блоги мои читал, зацепила чем-то. Хотел подступиться поближе, прощупывал почву, а я с тобой встретилась.

– Так он же работал у меня пару лет.

– Да, вот и подкинул историю девочки, что безумно влюблена в богача. Наверное, чтобы вызвать во мне жалость… Генри, – Лера говорит с придыханием. – Я так боялась, что бить будет, и…я потеряю нашего малыша, – плачет навзрыд, дышит мне в шею и плачет, плачет, плачет… – Нет проклятия, я не хочу больше это слышать. Пожалуйста, Генри.

– Прости меня, моя невеста, я больше так не буду.

К середине лета у жены округлился животик. Туго натягивались на нем футболки, отчего Валерия казалась еще сексуальней, чем раньше. Малыш стал активным и чутким к прикосновениям и словам. Да, банально, но я ему, или ей, рассказывал каждый вечер сказки, и Лера засыпала быстрее маленького существа в ее организме.

Потом я рисовал, а когда глаза начинали слипаться, нырял к Ромашке под бок, обнимал со спины, переплетал наши ноги и наслаждался ее запахом. Молочно-кремовым с оттенками нежного полевого цветка.

Мне пришлось искать нового сисадмина. Яна упекли за решетку, хотя я долго не чувствовал себя спокойно. Даже когда сказали, что он повесился, тревога не отступила. Жутко было и гадко, что пригрел на шее змею. Лере ничего не рассказывал, не нужно ей об этом знать. Хватит с нее переживаний.

Сильно резонировало в груди, когда думал о прошлом, о зиме, о моем проклятии, что будто приморозилось-застыло в воздухе. Только бы не тронуло его глобальное потепление.

Валентина откупилась от заключения остатками своего богатства и, говорят, уехала с дочерью в Новосибирск в глухое село. Мне верилось с трудом, но хотелось, чтобы Ромашку они больше не трогали.

«Sun-Sound» нам удалось спасти. Не все магазины, парочку все-таки прикрыли, но в другие завезли новые инструменты, и дело понемногу стало выбираться из болота. Лера с таким благоговением заходила в помещения отца, что я замирал и любовался блеском ее глаз. Да, она вспоминала, даже горевала, но от этого только больше ценила то, что у нее есть сейчас.

Дом отца она сама захотела продать. Сказала, что все хорошие воспоминания остались в ее сердце, а жилище, где находилась змея и отравляла все вокруг, никогда не станет ей домом. Я согласился с женой, а вырученные деньги мы вложили в наш клуб и открыли еще несколько классов для одаренных детей.

В клубе «Тайное желание» сегодня готовился концерт.

Лера волновалась, щеки горели, губы алели. Когда я притормозил авто около крыльца, жена бегло поцеловала меня в нос и вылетела из салона, будто пушинка. Я на эту наглость не разозлился, а только хмыкнул и на крыльце припечатал жену к стене. Конечно, аккуратно, но настойчиво. Быстро и глубоко поцеловал, заставляя ее задышать чаще, а потом прошептал на ухо:

– Буду делать это при всех, если еще раз меня продинамишь.

– Шантажист! Тут дети, – засмеялась Лера и разрумянилась еще больше. – Яся, Али! – она взвизгнула и отцепилась от меня. Потом вернулась, будто что-то забыла, чмокнула в губы и проговорила: – Люблю только тебя, мой Северный Олень.

– И я тебя, моя Последняя Невеста.

– Эй! – она стукнула меня кулачком в плечо. – Я уже три месяца, как твоя жена.

Подружки защебетали и утащили Леру в гримерку: помогать детей одевать для выступления, а я остался на крыльце, чтобы вдохнуть прохладный воздух летнего вечера.

Друзья тоже обещали прийти, и я неосознанно выглядывал мою тройку среди толпы. Женю я давно простил, и мы продолжали работать вместе, а в мае, удивительно, но факт, Даша стала понемногу оправляться и вспомнила Ильховского. Так он от нее после этого не отходил.

Потихоньку на концерт собирались люди. Даже тетя Леся и Артур пришли. Мы стараемся находить с братом Леры общий язык, он уже не смотрит на меня исподлобья, как раньше, а когда бросает взгляд на круглое пузико сестры, расцветает улыбкой.

Я подсказал, куда им пройти, и еще на минутку остался на улице. Прикрыл глаза и позволил вечернему солнцу согреть лицо.

Когда Лера родит, а ребеночек подрастет, мы отправимся в путешествие в Лондон, чтобы поближе познакомиться с моей семьей. В тот день, когда Ромашка ко мне вернулась, я был так удручен, раздавлен и обеспокоен, что почти выгнал родную сестру из своего дома. Но все это поправимо. Хорошо, что люди умеют прощать.

Неожиданно кто-то назойливо вцепился в локоть, а знакомый женский голос ввинтился в уши:

– Ну, что, чурбачок… простить тебя или наказать?

Конец

От автора

Я хочу сказать спасибо читателям "Шарма" за поддержку: комментарии, чуткие слова, точные мысли, за подаренное мне вдохновение и проявленное терпение и уважение к моему труду. Книга получилась с надрывом и искрами. Местами заставляла меня рыдать в голос, дрожать, бояться, что причиняю словами боль другим. Но надежда на счастливый конец не умирала, не угасала, не сходила на нет. Я верила, вместе с вами верила, что история Генри и Леры придет к финальной точке. И вот мы подобрались к завершению. Близко-близко, ярко-ярко. Кажется, это первая история, в которую мне удалось так глубоко погрузиться, выпустить из души мрачных призраков и показать совсем другую сторону жизни. Вызвать на бой наши мысли, заставить эмоции сжигать, пытать души и сердца, чтобы испытать катарсис, выстрадать финал… Чтобы счастье не было мыльным, натянутым, пресным, а оказалось по-настоящему прекрасным. Надеюсь, у меня получилось.