— Когда я впервые здесь появился, — продолжал Доул, — меня одолевала страшная усталость. Я устал принимать решения. Хотел быть лояльным, верным. Хотел получать жалованье. Я изучил, искал и нашел то, что мне было нужно. При мне был мой меч, были мои знания, я повидал мир… Я хотел отдохнуть. Хотел стать слугой, наемником… Но Любовники, увидев мой меч, книги, что я привез с собой, были просто очарованы. Особенно Любовница… В некоторых местах Бас—Лага, — продолжал он, — все еще остались машины вероятия. Они разные и имеют разное назначение. Я изучил их все. Одну из них вы видели — случайница, инструмент в моей комнате. Его использовали, чтобы играть возможное. В эфире, насыщенном потенциальными возможностями, виртуоз мог порой разыграть те или иные факты и случаи — внедрить их в реальность, выбрать желаемые исходы. Теперь эта штука, конечно же, совершенно бесполезна. Она старая, поломанная… и вообще мы не находимся в пласте возможностей… Этот меч… вы видите только одну его сторону. Воин, который когда—то пользовался им, и люди, убитые этим мечом тысячелетия назад, не узнали бы его. Когда властвовали Призрачники, вероятия использовались в архитектуре, медицине, политике, исполнительстве и всех других сферах. Сонаты возможностей, исчезающие ноты—призраки, отзвуки которых витают над реальной партитурой и вокруг нее, меняясь от исполнения к исполнению. Я исследовал руины Башни возможностей… — Доул медленно покачал головой. — Такое зрелище не забудешь никогда… Они применяли эту науку в боевых искусствах, спорте и войне. В Ковертиане есть пассажи, описывающие схватку между борцами возможностей — мелькающее множество конечностей, ежесекундно то возникающих в реальном мире, то исчезающих из него, один почти—исход захватывает другой, тот — реальность, а та — снова почти—исход… Но все это, сама техника добычи, было следствием прибытия Призрачников — детонации от их приземления. И сквозь проделанную ими дыру можно было проникать в пласты вероятия. Вот в той ране, — сказал он, метнув взгляд на Беллис, потом отведя глаза, а потом снова стрельнув взглядом в нее, — в этом шраме, оставленном Призрачниками… там—то и находится этот пласт. Если рассказы не врут, он расположен на другой стороне мира, в конце Пустого океана. Ни один корабль еще не пересекал этих вод, потому что они враждебны кораблям. Да и кто бы пожелал отправиться туда? Если шрам и существует, то до него тысячи миль пути. К тому же истории рассказывают о жутких тварях, обитающих в Треснутой земле, о кошмарной живности тех краев. Светогрибы. Ужасобаки. Ненасытные бабочки. Даже если бы мы и могли, — сказал он, и Беллис услышала в его голосе неподдельную искренность, — я бы не пытался добраться до Треснутой земли.

Теперь он смотрел на Беллис, и она за благородными модуляциями его голоса расслышала глубокое чувство. Она проглотила слюну, стараясь сосредоточиться. «Все это очень важно, — сказала она себе. — Слушай и пытайся разобраться. Я не знаю почему, но он рассказывает мне что—то, дает знать…»

А потом…

«О добрые боги на небесах, неужели он и правда… нет, неужели это возможно, чтобы он… конечно, неужели я, неужели не поняла?

Неужели именно это он и имеет в виду?»

Выражение его лица было сосредоточенным, и она осознала, что смотрит на него, а он — на нее, что оба молча вглядываются друг в друга сквозь темноту.

Голова у нее пошла кругом. Конечно же, думала она, ни один корабль не может добраться до Треснувшей земли. Да и кому это может понадобиться? Земля эта того не стоит. Слишком далеко, слишком опасно. Даже ради этого. Даже ради этого. Но что это он мне сказал, что они говорили, как там?..

«Мы покрыли этот мир шрамами надежды, нанесли ему раны, поставили свои знаки на самых отдаленных его землях, протянувшихся на тысячи лиг за морями».

В этом море есть что—то. Нам оно ничем не повредит, в отличие от той земли. Здесь нет ни монстров, ни светогрибов, ни бабочек, которые угрожали бы жизни добытчика — добытчика возможностей. А то, что в море, гораздо ближе, — Треснувшая земля, она на конце света, но баллады Призрачников говорят, что шрам тянется на многие тысячи миль. Тянется к центру мира. К нам. Ближе.

Ни одному кораблю не удалось пересечь Пустой океан… В это я верю. Я знаю истории о ветрах и течениях, которые уносят пришельцев в сторону. Ни один корабль не может пересечь этот океан.

Но ничто не в силах остановить аванка.

Почему он рассказывает мне все это?

Неужели мы туда и направляемся, Утер? Через океан — через Пустой океан к той незажившей ране, к той трещине? Ведь разломана была не только земля, но и море. Неудели мы направляемся именно туда? Чтобы добывать возможности в том, что осталось большого космического разлома. Так, Утер?

И Бруколак именно об этом и говорил, да, Утер? Именно это он и имел в виду?

Почему ты рассказываешь мне это? Что я такого сделала? Что ты делаешь? Почему ты хочешь, чтобы я знала об этом?

Аванк может доставить нас туда, где мы увидим, что сталось с этой раной в море. Для этого им нужен был аванк. Для этого они и наняли Тиитиннабулума. Для этого они и угнали «Сорго» — им было нужно топливо. Вот почему мы отправились на остров и привезли оттуда Аума. И вот почему ты, Доул, участвовал в работе над этим секретным проектом — потому что ты владеешь мечом, потому что поднаторел в этой науке. Все сходится. Вот для чего был вызван аванк. Только с ним Армада и сможет пересечь океан.

Только с ним можно пересечь океан.

Он может доставить нас к Шраму.

— Как это ты, к херам, меня нашла? — В голосе Сайласа Фенека ясно слышалась тревога.

— Я что, по—твоему, вчера родилась? — прошептала Беллис — Или ты думаешь, что стал невидимкой? Или считаешь меня полной идиоткой?

Она напускала тень на ясный день: Фенека она нашла случайно — просто ей повезло. Она несколько дней ловила малейшие известия о Саймоне Фенче. А после разговора с Утером Доулом удвоила усилия.

В конечном счете нашла его вовсе не она, а Каррианна. В ответ на непрестанные просьбы Беллис о помощи ее подружка с обычным своим застенчивым воодушевлением сообщила ей, что слышала, будто таинственного мистера Фенча видели в «Пашакане» — таверне в трюме «Евгения», стофутового шлюпа квартала Ты—и–твой.

Беллис после похода в цирк гладиаторов не часто баловала своими посещениями квартал короля Фридриха. Пряча страх, она направилась по его узким улочкам.

Она миновала «Внезапное понимание» — многомачтовый клипер, который образовывал часть причалов Ежового хребта и связывал кварталы Сухая осень и Ты—и–твой. Это огромное судно, одно из немногих в Армаде, не принадлежало какому—то одному правителю. Большая часть его корпуса была в подчинении Сухой осени, но ближе к носу ответственность за корабль и управление ими понемногу переходили к Ты—и–твой, и улицы тут становились еще шумнее и неопрятнее.

Беллис прошла мимо помойки, где мрачные обезьяны ссорились с котами и собаками, по убогим улочкам и наконец оказалась на территории, неоспоримо принадлежащей Ты—и–твой — самому захудалому из кварталов Армады.

Строения здесь в основном были деревянные, и многие из них — трачены солью или грибком. Но здесь жили вовсе не одни бедняки — богачей в квартале хватало, о чем свидетельствовали золото, серебро и гагат, видневшиеся во многих комнатах за окнами, и яркие шелка и парча на некоторых обитателях, и качество кое—каких товаров. Однако в месте, где продавалось все, определенные товары (например, право поддерживать в пристойном виде дома и улицы) не очень соблазняли покупателей.

Трущобы, фабрики и убогая роскошь вполне уживались здесь, раскачиваясь бок о бок на волнах. Беллис шла через «Божка соли», флагманский корабль короля Фридриха, и входила в трескучее, насыщенное запахами и погруженное в полумрак чрево «Евгения», где располагался «Пашакан».