Кробюзонцы смотрят, как уходит возможность вернуться домой. Армадцы снова издают вопль радости, когда огромный корабль, массивный и беспомощный, сопротивляясь каждому движению, переворачивается на бок и, извергая столб пламени, уходит на дно.

Кробюзонского флагмана больше нет.

Пришедшие с ним дредноуты слишком рано начинают переносить огонь на саму Армаду, их снаряды только пенят воду, город раскачивается, словно в шторм. Но некоторые из малых броненосцев теперь уже вышли на прицельную дальность, и их тяжелые снаряды, сотрясая городские мачты, врываются в ткань Армады.

Бомба попала в Сенной рынок, разорвав на части кург составленный из лодок торговцев. Снаряды свистят над головами армадцев, пробивают дыру в борту «Пинчермана», и сотни библиотечных книг, охваченных огнем, летят в воду. Корабли тонут, соединяющие их мостки ломаются.

Анжевина и Шекель успокаивают друг друга, прячась от остатков разбитого кробюзонского войска. У Шекеля из царапины на лице обильно течет кровь.

Но как бы ни были ужасны атаки, уничтожить город могут только дредноуты, от которых Армада слишком далеко — вне дальности действия их артиллерии. По дредноутам ведут огонь, их задерживают, останавливают, уничтожают начиненными порохом буксирами. Армадские суда продолжают наступать.

После того как пятый взрыв сотрясает чрево «Гибели Суроша», судно начинает вспучиваться, в нем образуется трещина, оно дает крен, а потом уходит под воду.

Вокруг «Гибели Суроша» суетятся бесполезные броненосцы и разведчики, словно трутни вокруг погибающей матки. Ожили остатки армадского флота, и от их огня, но прежде всего — от неожиданной самоубийственной атаки переоснащенных суденышек, гибнут один за другим кробюзонские дредноуты.

На высокой палубе «Гранд—Оста» человек испускает беззвучный крик ужаса.

Он преодолевает себя и с неистовством безумца целует свою статуэтку; готовясь спрыгнуть вниз, он слегка складывает пространство, чтобы приземлиться на фрегат, который урчит, собираясь отчалить от Армады. Но тут человек останавливается — страшная догадка осеняет его.

Он смотрит, как два последних дредноута сотрясаются от взрывов, огрызаясь из своих мощных пушек. Хотя эта стрельба обходится армадцам в несколько суденышек, взрывы методично расширяют пробоины в бортах кораблей, и наконец они идут на дно.

Весь уголь кробюзонцев затонул. Человек смотрит в оцепенении. Теперь нет смысла прыгать вниз и плыть к одному из пришедших за ним кораблей. Даже если армадцы не уничтожат все вражеские корабли, даже если одному—двум быстроходным броненосцам удастся уйти, то ведь они находятся в неисследованных местах, в самом центре Вздувшегося океана, почти в двух тысячах миль от ближайшей земли и почти в четырех — от дома. Несколько сотен миль — и их котлы остынут, и кробюзонские корабли встанут.

Парусов у них нет. Они станут игрушкой волн и погибнут.

Для них нет надежды.

Спасательная операция не удалась. Человек остался в своей тюрьме.

Он опускает глаза, голова его соображает плохо, но он вдруг понимает, что его пространство совпало по фазе с тем, в котором находится Беллис. Если она сейчас повернется, то увидит его. Он снова припадает занемевшим ртом к статуэтке и исчезает.

Опустилась темнота, и наконец из Сухой осени в воздух поднялись дирижабли с смертоносными командами. Они летели низко; сражение внизу почти завершилось, но длинные языки вампиров мелькали в ночном воздухе, и неживые были готовы вступить в любую схватку.

Они опоздали. Бой закончился.

Воздушные корабли без толку кружились над водой, замусоренной угольной пылью, искореженным металлом, кислотой, нефтью, переливчатыми пятнами горного молока, живицей и многими галлонами крови.

Поначалу город взорвался изнеможенным торжеством, некоей эйфорией побитого, раненого существа.

Но длилось это недолго. В следующие дни Беллис физически ощущала повисшую над городом тишину — Армада погрузилась в мертвое молчание. Оно началось вскоре после битвы, когда смолкли восторженные крики и стали ясны размеры потерь.

В ночь после бойни Беллис не спала. Она поднялась с рассветом вместе с тысячами других горожан и в оцепенении пошла по городу. Знакомый ей пейзаж изменился до неузнаваемости. Корабли, на которых она прежде покупала бумагу, пила чай, по которым просто, не думая ни о чем, проходила сотни раз, исчезли.

Крум—парк почти не пострадал. «Хромолит», «Толпанди» и сам «Гранд—Ост» получили незначительные повреждения.

Не раз в последующие дни Беллис сворачивала в какой—нибудь лабиринт улочек и переулков (или пересекала деревянный мост, или выходила на хорошо освещенную площадь) и наталкивалась на людей, которые плакали, скорбя о погибших. Некоторые тупо разглядывали какое—нибудь повреждение, полученное городом, — пустое место, в котором теперь гуляют волны, а раньше стоял корабль, бывший их домом, развалины на месте прежнего рынка, церковь, смятую упавшими мачтами.

До чего же это несправедливо, думала Беллис взволнованно, видя, что из тех мест, куда наведывалась она, пострадало совсем немного. По какому праву это произошло? Но в конце концов, ее это мало волновало.

Погибло огромное число армадцев. Среди них было и несколько членов совета Дворняжника, и джхурская королева Брагинод. Совет избрал новых членов, а контроль над Джхуром тихо перешел к брату Брагинод — Диниху. Никого это особенно не волновало. Тысячи тел армад ских граждан остались в море.

Люди кидали взгляды на «Сорго» и бормотали себе под нос, что платформа того не стоила.

Беллис бродила среди городских развалин, словно во сне. Даже там, где не падали снаряды, нагрузки, возникшие от сильного волнения, привели к поломкам зданий. Арки покосились, их замковые камни покоились на морском дне. Возникло несколько пожаров; дома на узких улочках почти завалились и теперь стояли, словно подпирая друг друга, крыши их где треснули, где упали. Город пострадал от урона, просто невозможного на земле.

Во время своих блужданий по городу Беллис слышала сотни рассказов — преувеличенные описания подвигов, жуткие рассказы о разрушениях. Она осторожно начала выискивать интересующую ее информацию. Движимая любопытством, которого не понимала и сама (чувствуя себя в эти часы автоматом, который движется без ее разрешения), Беллис спрашивала, что случилось с другими пассажирами «Терпсихории».

О матери и дочке Кардомиум доходили противоречивые известия. Беллис слышала о моряках, все еще находящихся в заключении: они так и не завоевали доверия, не смогли замириться со своим похищением. Беллис рассказывали, что из кораблей—тюрем, находящихся в носовой части Саргановых вод, доносились страшные вопли заключенных. Они кричали и кричали своим соотечественникам, чтобы те освободили их. Кробюзонские абордажные команды так и не приблизились к ним, и мольбы остались без ответа.

Сестра Мериопа был мертва. Беллис потрясло это известие (на какой—то жутковато—отвлеченный манер), словно она увидела некий неожиданный цвет. Ей рассказывали что в возникшей неразберихе из сумасшедшего дома сбежали несколько больных, в том числе и Мериопа. Монахиня, донашивавшая ребенка, бросилась на городскую корму навстречу кробюзонскому десанту, выкрикивая восторженные приветствия, но ее сразила пуля — армадская или кробюзонская, так и осталось неизвестным.

Истории такого рода Беллис слышала не раз — о похищенных, которые, увидев неожиданную возможность вернуться домой, отчаянно пытались переметнуться на другую сторону, но были убиты. Видимо, некоторые терпсихорцы погибли именно так. И даже если их число было преувеличено, даже если подробности были приукрашены, чтобы другим было неповадно, Беллис не сомневалась: многие встретили смерть именно так, как об этом говорилось.