Когда Беллис на следующее утро выглянула в свое окно, она по крышам и трубам увидела, что город движется.

Ночью сотни буксиров, которые постоянно мельтешили вокруг Армады, как пчелы вокруг улья, впряглись в город. К бортам судов, образующих внешний периметр города, были прикреплены толстые цепи. Выбрав их, буксиры начали свою работу.

Беллис уже привыкла к переменчивости города. Сегодня солнце всходило слева от ее трубы, а завтра — справа. Это означало, что Армада за ночь развернулась. Такие штуки сбивали с толку. В отсутствие видимой земли определять местонахождение можно было только по звездам, а глазеть на небеса — нет, это занятие было не для Беллис. Она не принадлежала к тем, кто в мгновение ока мог узнать Треуголку, Детку или другие созвездия. Ночное небо ничего ей не говорило.

Сегодня солнце встало почти прямо над ее окном. Корабли, тащившие Армаду за натянутые цепи, были на одной линии с солнцем, и Беллис, подумав немного, решила, что они направляются на юг.

Такая чудовищная затея внушала ей благоговейный трепет. Множество судов, тащивших город, казались рядом с ним карликами. Оценить скорость хода Армады было нелегко, но по воде, перемещавшейся между судами, и по волнам, ударявшим в кромки города, Беллис сделала вывод, что движутся они удручающе медленно.

«Куда это мы направляемся?» — беспомощно спрашивала она себя.

Странным образом она чувствовала что—то вроде стыда. Прошло уже несколько недель после ее прибытия в Армаду, а она только теперь поняла, что ни разу не задавалась вопросом о движении города, о его переходах по морю, его маршруте, о том, как его пиратские суда, бороздящие морские просторы, находят путь к дому, если дом не стоит на месте. Она с неожиданным содроганием вспомнила разнос, который учинил ей Иоганнес предыдущим вечером.

Отчасти он был прав.

Но конечно же, во многом была права и Беллис, и она до сих пор злилась на него. Она не хотела жить в Армаде, и при мысли о том, что ей придется прожить всю жизнь на этих гниющих лоханках, губы кривились от гнева такого неистового, что она сама чуть не пугалась. И все же…

И все же она и в самом деле замкнулась в своем несчастье. Она не хотела знать ничего — ни своего положения, ни истории Армады, ни ее политики, понимая при этом, что такое неведение опасно. Она не понимала экономики города, не знала, откуда приходят корабли в гавани Базилио и Ежовый хребет. Она не знала, где был город вчера и куда направляется сегодня.

Стоя в ночной рубашке и глядя на солнце перед корабельными носами — перед медленно двигающимся городом, — Беллис задумалась о происходящем вокруг. Она чувствовала, как в ней просыпается любопытство.

«Любовники, — с отвращением подумала она. — Начнем отсюда. Дерьмо господне эти Любовники. Кто они есть, Джаббер милостивый?»

Беллис и Шекель пили кофе на верхней палубе библиотеки.

Он был все время чем—то увлечен. Он сказал Беллис, что занят одним делом с одним человеком, а кое—чем еще — с другим, что подрался с третьим, что такой—то — четвертый — живет в квартале Сухая осень, и ей оставалось только удивляться его знанию города. Беллис снова испытала стыд за свое невежество и внимательно слушала его болтовню.

Шекель рассказал ей о Хедригалле — летчике—какте, поведал о его пиратском прошлом на службе Дрир—Самхера, описал путешествия Хедригалла на жуткий остров к югу от Гнурр—Кетта и его торговые сделки с анофелесами.

Беллис расспрашивала Шекеля о частях города, о Заколдованном квартале, о маршруте, по которому движется Армада, о платформе «Сорго», о Тинтиннабулуме. Она переворачивала свои вопросы, как карты.

— Да, — неторопливо отвечал он. — Я знаю Тиннабола. И его дружков тоже. Странные ребята. Маклер, Мецгер, Промус, Тиннабол. Одного из ихних зовут Аргентариус. Он совсем дурной, его никто никогда не видит. Других мне что—то не вспомнить. А внутри «Кастора» полным—полно всяких трофеев. Жуткое дело. Морские трофеи. На всех стенах. Набитые паклей головы молот—рыб и касаток, всякая живность с клешнями и щупальцами. Черепа. И гарпуны. И гелиотипы — команды стоят на телах таких тварей, каких я в жизни не хотел бы увидеть… Они охотники. Они подолгу не бывают в городе. И вообще они не местные. Чем они занимаются, зачем они здесь, — об этом ходит много всяких рассказов и слухов. Вроде как они ждут чего—то.

Беллис понять не могла, откуда Шекелю столько известно о Тинтиннабулуме. Парень ухмыльнулся и продолжил:

— У Тинтиннабулума есть… помощница, — сказал он. — Ее зовут Анжевина. Такая интересная дама.

Он снова усмехнулся, и Беллис отвернулась, смущенная его неловким энтузиазмом.

В Армаде была своя типография, свои авторы, редакторы и переводчики, выпускались новые книги и переводы классических текстов на Соль. Вот только бумага была редкостью, и тиражи получались крошечными, а книги — дорогими. Все кварталы зависели от библиотеки «Большие шестерни» Книжного города и платили деньги за доступ к фондам.

Библиотека пополнялась главным образом за счет пиратов Саргановых вод. Уже много веков самый могущественный квартал Армады дарил все добытые ими книги Зубцу часовой башни. Кто бы ни стоял во главе книжного города, эти дары обеспечивали Саргановым водам дружбу с Зубцом. Другие кварталы пытались подражать, хотя, вероятно, действовали не так систематично. Они иногда оставляли своим пленникам том—другой, а могли и выменять захваченную инкунабулу на что—нибудь ценное. Но в Саргановых водах дела обстояли иначе — махинации с книгами там рассматривались как серьезное преступление.

Иногда корабли Саргановых вод нападали на прибрежные поселения Бас—Лага и устраивали охоту за словами. Пираты обыскивали дом за домом и уносили все найденные книги и рукописи. Все для книжного города, для Зубца часовой башни.

Поток добычи не ослабевал, и у Беллис с коллегами хватало работы.

Новички—хепри, которых раньше вместе с их Кораблями Милосердия захватывала Армада, больше века назад совершили тихий переворот и захватили власть в Книжном городе. У них хватило ума понять, что, несмотря на врожденное отсутствие у хепри интереса к книгам (их фасеточные глаза мало годились для чтения), главное в их квартале — это библиотека. И они продолжили заботиться об этом заведении.

Беллис не могла определить количество книг. На библиотечных кораблях было столько маленьких закоулков, столько переоборудованных труб и кают, столько снятых перегородок, столько всевозможных переходов — и все они были набиты книгами. Многие принадлежали седой древности, бессчетное множество давно лежало без движения. Армада вот уже много столетий подряд похищала книги.

Каталоги были далеко не полными. За последние века образовалась своего рода бюрократия, ответственная за проверку библиотечных фондов, но при одних правителях она подходила к своим обязанностям тщательно, при других — не очень. Ошибки случались постоянно. Новоприобретенные тома стояли на полках как придется, не проверенные. Оплошности вкрадывались в систему учета и порождали новые оплошности. В недрах библиотеки накопились многолетние поступления — их так никто и не просмотрел. Ходило множество слухов и легенд о содержании тех или иных книг — могущественном, утраченном, скрытом или запретном.

Впервые попав в темные коридоры, Беллис, читая на ходу названия, пошла вдоль полок, растянувшихся на много миль. Она остановилась, вытащила книгу, открыла ее и замерла, увидев имя, написанное от руки на первой странице выцветшими от времени чернилами. Взяла другой том — в нем было другое имя, написанное каллиграфическим почерком: чернила выглядели чуть посвежее. Третья книга была без подписи, а в четвертой опять стояло имя давно умершего владельца.

Беллис стояла, читая все новые и новые имена, и вдруг ею овладел приступ клаустрофобии. Она была окружена украденными книгами, похоронена среди них, словно в куче отбросов. При мысли о бесчисленном множестве окружающих ее имен, тщеславно вычерченных в правом верхнем углу страницы, — о грузе никому не нужных чернил, о бесконечном изъявлении прав собственности (мое, мое), коротком, высокомерном, — у Беллис перехватило дыхание. С какой же легкостью были нарушены эти права!