Кробюзонский флот одерживает победу. Клин из катеров, броненосцев и подлодок пробился сквозь армадский строй и теперь направляется к городу, до которого остается всего несколько миль. Беллис в большой телескоп на «Гранд—Осте» смотрит, как они приближаются.

«Гранд—Ост» — крепость в сердце города.

— Мы будем сражаться! — кричит Утер Доул окружающим его бойцам, снайперам на мачтах.

Никто и не предлагает ничего другого. Никто не предлагает подстегнуть аванка и бежать.

Кробюзонские корабли подвергаются артиллерийскому обстрелу с «Сорго» (но не отвечают на огонь, как заметила Беллис, — не хотят повредить вышку). Они теперь так близко, что уже можно разглядеть палубные надстройки — мостики, башни, поручни, пушки — и бойцов, которые готовятся, проверяют оружие, жестикулируют, строятся в боевые порядки. Над палубой висит запах кордита, и глаза у Беллис слезятся. Начался огонь из стрелкового оружия.

Этот рейд хорошо организован. Нападающие не высаживаются беспорядочно в кормовой части города — они сохраняют стреловидный строй и направляются прямо к бухте, образованной судами вокруг «Сорго». Кробюзонцы целенаправленно прокладывают себе путь к «Гранд—Осту».

Беллис отшатывается от релинга. Палуба под крышей, на которой она находится, забита армадцами, изготовившимися к схватке. Она понимает, что оказалась в ловушке — путь ей перерезает поток защитников города, и бежать уже поздно.

Одна ее часть хочет кричать от радости, обращаясь с шальным приветствием к прибывшим кробюзонцам. Но Беллис знает, что они нимало не заинтересованы в том, чтобы отвезти ее домой, что им все равно — жива она или умерла. Она в отчаянной неуверенности, она не знает, кому желать победы в этой схватке.

Она делает шаг назад и вдруг понимает, что словно столкнулась с кем—то, ощущает какое—то движение воздуха, чувствует, как кто—то быстро отступает с ее пути. Ее охватывает паника. Она тут же поворачивается, но никого не видит. Она одна над этим людским кишением.

Она смотрит вниз на мельтешащих там вооруженных мужчин и женщин и вдруг видит Утера Доула. Он абсолютно спокоен.

Под выстрелы кремневых ружей кробюзонцы высаживаются на Армаду. Там, где противники вступают в рукопашную, начинается самое жестокое кровопролитие. В передних рядах идут армадские какты — перед кробюзонцами встает строй их массивных, поросших колючками тел. Какты рассекают врагов мощными ударами своих боевых топоров.

Но и среди кробюзонцев есть какты; а еще среди кробюзонцев есть стрелки из дискометов, которые запускают вращающиеся чакри: те не хуже топоров вонзаются в растительные мускулы и кости кактов, обрубая конечности, дробя волокнистые черепа. На наступающих судах есть и маги, которые соединяют руки и посылают молнии темно—мерцающего несвета в массу армадцев.

Кробюзонцы теснят армадцев.

Теперь вокруг приподнятой платформы, на которой находится Беллис, сгрудились кробюзонские бойцы. Она парализована страхом. Часть ее хочет броситься к ним, но она выжидает. Она не знает, чем все это закончится. Она не знает, что будет делать.

И опять рядом с ней на платформе кто—то есть. Это чувство отступает и снова возвращается.

С монотонной и кровавой неизбежностью кробюзонские бойцы расширяют плацдарм, занятый ими на палубе «Гранд—Оста».

Люди в форме приближаются к Утеру Доулу с кормы, с правого и левого бортов. Но он ждет. Вокруг него падают убитые; враги теснят армадцев, обрушивая на них удары клинков и тучи пуль.

Беллис смотрит на Утера Доула, и вдруг он, окруженный быстро наступающими теперь врагами, пистолетами, ружьями, кривыми мечами, начинает двигаться.

Он издает крик — долгий вой, дикий, но музыкальный, который постепенно приобретает форму и становится его именем.

— Доул! — кричит он, повторяет эти звуки, растягивает их наподобие охотничьего клича. — Доооуууул! В И он получает ответ. Сражающиеся вокруг него на палубе армадцы подхватывают клич, и имя Доула эхом разносится по кораблю. Кробюзонцы пытаются окружить его, загнать в угол, но он наконец контратакует.

Внезапно в каждой его руке появляется по пистолету, выхваченному из кобуры на бедре, Доул поднимает их и стреляет в разные стороны — каждый выстрел в лицо атакующему. Потом он с разворота швыряет пустые пистолеты (люди вокруг него словно застыли неподвижно), и они, крутясь, летят по воздуху с большой скоростью, поражая одного из наступающих в горло, а другого — в грудь; у Доула в руках тем временем оказывается по кремневому пистолету, и он опять стреляет одновременно (и только теперь падают две его первые жертвы), заставляя двух кробюзонцев уродливо корчиться — один из них мертв, другой умирает, а Доул снова превращает огнестрельное оружие в метательные снаряды, сбивающие врагов с ног.

Каждое движение Доула доведено до совершенства — безупречное, отточенное, ничего лишнего, все по кратчайшему пути.

Люди вокруг него начинают кричать, но на них напирают сзади их товарищи. Они неторопливо надвигаются на Доула, который вдруг оказывается в воздухе: ноги под ним согнуты, он крутится среди града пуль. Он стреляет из новых пистолетов и снова швыряет оружие в лица наступающим, после чего приземляется на палубу. Вот у него в руке последний пистолет, и он переводит его с одного лица на другое, все в корчах, потом стреляет, подпрыгивает и швыряет пистолет в сторону, одновременно ударом ногой — прием из фут—боксинга — разбивая нос наступающего какта, и тот падает на подпирающих его сзади товарищей.

Беллис замерла, она смотрит, учащенно дыша. Во всех других местах бой уродлив — движения случайные, хаотичные, глупые. Она приходит в ужас оттого, что Доул может сделать схватку красивой.

Он снова замер на мгновение — кробюзонские солдаты перегруппировываются и окружают его. Он среди врагов. И тут в воздухе мелькает керамический меч, похожий на отполированную кость.

Первый удар меча точен и настолько быстр, что его невозможно увидеть, — меч, перерубив шею врага, мелькает среди струй живицы, хлынувшей из раны умирающего какта. Но теперь Утер Доул оказывается в тесном кольце, и он снова выкрикивает свое имя. В нем не чувствуется страха, он меняет позу и тянется рукой к поясу, чтобы запустить мотор и включить Меч возможного.

Раздается щелчок, точно разряд в воздухе, потом слышится гул. Беллис не может уследить за правой рукой Доула. Она словно мерцает, вибрирует. Она существует вне времени.

Доул двигается (танцует) и поворачивается лицом к толпе атакующих. С легким обезьяньим изяществом уводит он назад свою мельтешащую левую руку и с потрясающей быстротой поднимает правую.

Его меч расцветает.

Его меч множится, он ликует, он поет на множество голосов. У Доула тысяча правых рук, наносящих удары в тысяче направлений. Тело его двигается и напоминает поразительно сложное дерево, его правые руки повсюду в воздухе — материальные и призрачные.

Некоторые из них почти не видны, некоторые едва заметны. Все они двигаются со скоростью Доула, все держат его меч. Они попадают внахлест, проходят друг сквозь и жалят в том месте, куда опускаются. Доул наносит удары слева направо и справа налево, вниз и вверх, он колет, отражает и яростно рубит — все это одновременно. Сотня клинков отражает все атаки его противников, неисчислимо больше безжалостно атакует.

Его меч рассекает и разрубает врагов, те падают, получая множество чудовищных ран. Доул наносит удары, вокруг него бьют невероятные фонтаны крови и криков. Кробюзонцы охвачены ужасом. Несколько секунд они смотрят, как падают их товарищи — окровавленные, умирающие. А Утер Доул снова движется.

Он выкрикивает свое имя, он поворачивается, прыгает, раскручивается над врагами, как пружина, наносит удары ногами, вращается, не прерывает движения, и, куда бы он ни обратился, повсюду собирает жатву Меч возможного. Доул окружен, защищен почти—мечами, спрятан за ними, его серые доспехи едва видны за полупрозрачной стеной его собственной атаки. Он похож на призрак, на бога мщения, на убийственный, остро заточенный ветер. Он идет сквозь строй бойцов, высадившихся на его корабль, и оставляет за собой кровавый туман и умирающие тела; на палубе везде валяются отрубленные конечности и куски плоти. Его доспехи из серых стали красными.