Три струподела двигались вокруг друг друга, вооружившись каждый двумя здоровенными кривыми саблями. В своих странных доспехах они были похожи на животных в каком—то нездешнем оперении. Но их панцирь был тверже вываренной в воске кожи и неплохо отражал удары тяжелых сабель. После долгой изнурительной борьбы корка отвалилась с предплечья одного из бойцов, и самый юркий из троих нанес ему удар в незащищенное место.

Однако кровь струподелов давала им еще одну защиту. Как только плоть оказалась рассеченной, из раны хлынула кровь, которая обволокла оружие врага. В отсутствие антикоагулянтов она свернулась на воздухе почти мгновенно, образовав уродливый, бесформенный узел, который вязко ухватил металл сабли. Раненый закричал и сделал разворот на месте — оружие оказалось выдернутым из руки противника. Оно несуразно подергивалось в ране.

Тут в дело вмешался третий — он резанул раненого по горлу. Двигался он с такой скоростью и удар нанес под таким углом, что хотя и на его оружие попала быстро затвердевающая кровь из рваной раны, обволочь саблю она не успела.

Обескураженная Беллис затаила дыхание, но побежденный не умирал. Он упал на колени, явно мучаясь от боли, но застывшая кровь запечатала его рану и спасла его.

— Видите, как нелегко им умереть на этой арене? — пробормотал Сайлас— Если хотите убить струподела, возьмите дубинку или булаву. Только не нож. — Он оглянулся, а потом заговорил взволнованно, но тихо, голос его заглушался криками зрителей. — Вам нужно многому научиться, Беллис. Ведь вы хотите победить Армаду, да? Хотите вырваться отсюда? Тогда вы должны понять, где оказались. Вы накапливаете знания? Боги милостивые, верьте мне, Беллис, — именно этим я и занят. Теперь вы знаете, как не нужно пытаться убить струподела, верно?

Она смотрела на него расширившимися от удивления глазами, но в его грубой логике был смысл. Он ничем не утруждал себя — он лишь во все вникал. Она подумала, что тем же самым он занимался и в Великом Кромлехе, и в Дженгрисе, и в Йоракетче: собирал деньги и информацию, идею и контакты — сырой материал, который мог стать оружием или товаром.

Она с горечью подумала, что Сайлас серьезнее, гораздо серьезнее, чем она. Он постоянно готовился и строил планы.

— Вы должны знать, — сказал он. Впереди много чего еще. Вы должны познакомиться с кое—какими людьми.

Состоялись и другие схватки струподелов — все они проходили с той же странно—показной дикостью: самые разные конфигурации панцирей—струпьев, всевозможные боевые стили, исполняемые в манере «морту крутт».

Проводились и другие состязания — между людьми и кактами и всеми неводными обитателями города; то были как демонстрационные, так и настоящие бои.

Участники наносили друг другу удары торцами своих кулаков, словно ударяли по столешнице. Этот удар назывался «молот». Если они и били ногой, то не носком, а пяткой. Они прыгали, тащили, делали ложные выпады, наносили удары, совершая быстрые, резкие и сложные движения.

Беллис долгие минуты смотрела на сломанные носы, царапины, синяки. Все схватки для нее смешались в одну. Она пыталась во всем увидеть свой шанс, пыталась накапливать знания — она чувствовала, что это же делает и Сайлас.

Невысокие волны набегали на края платформы. Беллис хотела, чтобы все это поскорей закончилось.

Она услышала ритмические хлопки в толпе. Поначалу это было биение, синхронное биение, различимое за шелестом, висящим над зрителями, и похожее на удары сердца. Постепенно оно набирало силу, становилось громче, настойчивей, люди начали оглядываться и улыбаться, присоединять к этому звуку свои голоса. Возбуждение зрителей росло.

— Да… — сказал Сайлас, с удовольствием растягивая это короткое слово. — Наконец—то. Именно это я и хотел увидеть.

Поначалу Беллис казалось, что этот звук похож на барабанный бой, производимый сотнями ртов. Потом внезапно — восклицания: Ва! Ва! Ва! — произносимые синхронно и сопровождаемые хлопками ладоней и стуком подошв об пол.

И только когда безумие докатилось до суденышка, на котором сидели они, Беллис разобрала слово.

«Доул!, — раздавалось отовсюду. — Доул! Доул! Доул!»

Имя.

— Что они кричат? — шепотом спросила она у Сайласа.

— Зовут кое—кого, — сказал он, шаря по толпе взглядом. — Они хотят увидеть главный бой. Хотят увидеть Утера Доула. — Он улыбнулся ей холодной, мимолетной улыбкой. — Вы его узнаете, — сказал он. — Как только увидите, сразу узнаете.

А потом детонация от этого имени рассыпалась на радостные вскрики и аплодисменты, слившиеся в восторженную волну, которая все нарастала, по мере того как один маленький дирижабль, отцепившись от корабельной мачты, начал приближаться к платформе. На его гребне красовался пароход на фоне красной луны — символ Саргановых вод. Гондола внизу была из полированного дерева.

— Это дирижабль Любовников, — сказал Сайлас — Они ненадолго расстаются со своим помощником — сейчас будет еще одна «импровизированная» схватка. Я знал, что он не удержится.

Дирижабль остановился в шестидесяти футах над платформой, и вниз полетела веревка. Зрители разразились безумными вскриками. С удивительной ловкостью и быстротой из гондолы выбрался человек и, перебирая веревку руками, спустился на забрызганную кровью площадку.

Он стоял босой, с обнаженной грудью, в одних только кожаных штанах. Руки его свободно висели по бокам, а он медленно поворачивался, чтобы обозреть всю толпу, которая теперь, когда он спустился, замерла в ужасе. Когда наконец его лицо повернулось к Беллис, она ухватилась за перила перед собой, а дыхание ее тут же перехватило: она узнала его — тот самый коротко стриженный человек веером, убийца, захвативший «Терпсихорию».

Непонятно каким образом, но нескольких бойцов уговорили сражаться против него.

Доул (печальнолицый убийца капитана Мизовича) стоял не шевелясь, он не потянулся, не расправил мышцы. Он просто стоял и ждал.

Четыре его противника на краю платформы заметно волновались. Их воодушевлял энтузиазм толпы, которая кричала и бесилась, подбадривая бойцов, а они, переминаясь с ноги на ногу, договаривались о тактике боя.

Лицо Доула было абсолютно непроницаемым. Когда его соперники выстроились против него полукругом, он неторопливо принял бойцовскую стойку: чуть приподнял руки, подогнул колени — вид совершенно расслабленный.

В течение первых жестоких, удивительных секунд Беллис даже не дышала — одна рука прижата ко рту, губы стиснуты. Потом она изумленно вздохнула вместе с остальной толпой.

Казалось, что Утер Доул, по сравнению с остальными, живет в другом времени. Он был словно гость в этом мире, гораздо более грубом и медлительном, чем его собственный. Несмотря на свое массивное тело, двигался он с такой скоростью, что возникало впечатление, будто сила тяжести действует на него не так, как на других.

В его движениях не было ничего лишнего. Он наносил удары то ногой, то рукой, осуществлял блокировку, его конечности меняли положение крайне плавно и экономно, словно действовала машина.

Доул нанес удар открытой рукой, и один из его противников свалился без чувств. Доул сделал шаг в сторону, замер на одной ноге, а другой два раза ударил в солнечное сплетение второго, потом той же ногой отразил нападение третьего. Он делал развороты и бил без замаха, жестоко и точно, с поразительной легкостью побивая противников.

Последнего он уложил броском — схватил за руку, потащил ее на себя, а вместе с рукой и самого бойца. Казалось, что Доул переворачивается в воздухе, готовя свое тело к приземлению, и наконец он оказался на спине поверженного противника, которого обездвижил, вывернув ему руку.

Зрители сначала погрузились в долгое молчание, а потом из толпы, словно кровь из струподелов, хлынули аплодисменты и одобрительные выкрики.

Беллис смотрела. Внутри нее все похолодело, дыхание перехватило.