* * *
Приходят с улиц, площадей,
Все глохнет, как в лесном загоне,
Ладони будто бы людей
Моей касаются ладони.
И мне, пожалуй, все равно,
Что тут — мечта и что — обманы,
Я вижу темное вино,
Уже разлитое в стаканы.
Я вижу женщины глаза,
Которых чище не бывает;
И непослушная слеза
Напрасно зренье застилает…
ПЕРСЕЙ И МУЗА
Она еще жива, Расея,
Опаснейшая из Горгон,
Заржавленным щитом Персея
Не этот облик отражен.
Химер, ничуть не виноватых,
Кентавров рубит сгоряча,
Он голову родного брата
Надел на острие меча.
В ушах героя шум победы,
Он пьяный мед, как воду, пьет,
И негритянка Андромеда
Лиловый подставляет рот…
Но дом Горгон находит Муза,
И — безоружная — войдет,
И поглядит в глаза Медузе,
Окаменеет — и умрет.
* * *
Я нынче с прежнею отвагой
Все глубже, глубже в темный лес
Иду. И прибавляю шагу,
Ища не знаний, но чудес.
И по тропе, глухой и личной,
Войду в такую тишину,
Где нынче всю породу птичью
Еще с утра клонит ко сну.
* * *
Затерянный в зеленом море,
К сосне привязанный, стою,
Как к мачте корабля, который
Причалит, может быть, в раю.
И хвои шум, как шум прибоя,
И штормы прячутся в лесу,
И я земли моей с собою
На небеса не унесу…
* * *
Сплетают ветви полукруг
Трепещущего свода.
Под тысячей зеленых рук
На четырехугольный луг
Ведет меня природа.
Иду — уже не в первый раз
Под триумфальной аркой.
А луг — пока хватает глаз —
Конвертом кажется сейчас,
Весь в разноцветных марках.
И каждый вылеплен цветок
В почтовом отделенье.
И до востребования мог
Писать мне письма только Бог
Без всякого стесненья.
* * *
Вечерней высью голубою
До дна пропитана река.
Клочками порванных обоев
Свисают с неба облака.
И в опустевшую квартиру
По тропке горной я вхожу
И в первый раз согласье мира
С моей душою нахожу.
* * *
В мозгу всю ночь трепещут строки,
И вырываются из сна
Признанья, жалобы, намеки,
Деревья, листья и луна.
И песне миг до появленья,
И кажется, теперь она
Одним физическим движеньем
Рукою будет рождена.
Казалось, мускулами кисти,
Предплечья, локтя и плеча
Я удержал бы всплески листьев
И трепет лунного луча.
Но, спугнутые светом спички,
Слова шарахаются прочь,
Звериным верные привычкам,
Предпочитают мрак и ночь.
И песня, снившаяся ночью,
Как бы я небо ни просил,
Со мною встретиться воочью
Не может, не имеет сил.
* * *
Потухнут свечи восковые
В еще не сломанных церквах,
Когда я в них войду впервые
Со смертной пеной на губах.
Меня несут, как плащаницу,
Как легкий шелковый ковер.
И от врачей и от больницы
Я отвращу свой мутный взор.
И тихо я дышу на ладан,
Едва колебля дым кадил.
И больше думать мне не надо
О всемогуществе могил.
* * *
Я видел все: песок и снег,
Пургу и зной.
Что может вынесть человек —
Все пережито мной.
И кости мне ломал приклад,
Чужой сапог.
И я побился об заклад,
Что не поможет Бог.
Ведь Богу, Богу-то зачем
Галерный раб?
И не помочь ему ничем,
Он истощен и слаб.
Я проиграл свое пари,
Рискуя головой.
Сегодня — что ни говори,
Я с вами — и живой.
