– Слушай, что ты сделал коню, что он себя так ведет?

– Может, он просто шутит, – сказал я. – Попробую еще раз.

И снова Ролло стоял тихо и печально, пока я на нем не разместился. Затем возобновил конвульсии – и я приземлился в кустах на плечо и затылок.

Я встал, потирая левое плечо, ушибленное о камень. Смит держал саврасого. Лица у всех пятерых были серьезны и официальны – слишком серьезны и официальны.

– Может, ты ему не нравишься? – предположил Бак Смолл.

– Может быть, – согласился я, в третий раз забираясь на Ролло.

Лимонный дьявол вошел во вкус и прямо любовался своей работой. Он позволил мне пробыть на борту дольше, чем в прежние разы, – чтобы скинуть крепче.

Когда я грянулся оземь перед Пири и Милк-Ривером, мне стало нехорошо. Я не сразу смог подняться, а поднявшись, вынужден был постоять некоторое время, прежде чем почувствовал под собой землю.

– Подержите его минутку... – начал я. Передо мной возникла плечистая фигура Пири.

– Хватит, – сказал он. – Я не желаю тебе смерти.

– Уйди с дороги, – зарычал я. – Мне нравится. Еще хочу.

– На моего коня ты больше не сядешь, – зарычал он в ответ. – Он не привык к таким грубостям. Падаешь неаккуратно – повредишь мне коня.

Я попытался обойти его. Толстой рукой он преградил мне дорогу. Я заехал в темное лицо кулаком.

Он попятился, но на ногах устоял.

Я подошел к коню и сел в седло.

Ролло наконец поверил в меня. Мы были старые друзья. Он решил показать мне самое заветное. Он делал такие штуки, каких ни одна лошадь не смогла бы сделать.

Я приземлился в тех же кустах, что и прежде, и остался лежать.

Не знаю, сумел ли бы я встать, если бы захотел. Но я не хотел. Я закрыл глаза и успокоился. Если я не добился того, чего добивался, я готов признать поражение.

Смолл, Данн и Милк-Ривер внесли меня в дом и расправили на койке.

– Не думаю, что мне будет большая польза от этой лошади, – сказал я им. – Наверное, надо поискать другую.

– Не надо так отчаиваться, – посоветовал Смолл.

– Полежи-ка ты, отдохни, – сказал Милк-Ривер. – А будешь шевелиться – на части развалишься.

Я внял его совету.

Когда я проснулся, было утро; меня расталкивал Милк-Ривер.

– Встанешь завтракать или думаешь, лучше тебе в постель принести?

Я осторожно пошевелился и определил, что руки и ноги пока на месте.

– Дотуда как-нибудь доползу.

Пока я надевал туфли – единственное, кроме шляпы, что было снято с меня перед сном, – он сел на койку напротив и свернул самокрутку. Потом сказал:

– Я всегда думал, что если человек не может сидеть на лошади, то он вообще мало чего стоит. Теперь не знаю. Ездить ты совсем не можешь и никогда не сможешь. Сел поперек животного, а что дальше делать, прямо и не знаешь! Но все-таки, если человек дал лошадке обвалять себя в пыли три раза кряду, а потом сцепляется с человеком, который хочет спасти его от такой плохой привычки, – все-таки он не совсем пропащий.

Он закурил и разломил пополам спичку.

– У меня есть гнедая лошадь – могу уступить за сто долларов. С коровами работать она скучает, а так – лошадь как лошадь, и без норова.

Я полез в пояс с деньгами и отсчитал ему на колени пять двадцаток.

– Ты посмотри ее сперва, – запротестовал он.

– Ты ее видел, – сказал я, зевнув, и встал – Где завтрак?

В хижине-столовой завтракали шесть человек. Троих я видел впервые. Ни Пири, ни Уилана, ни Вогеля не было. Милк-Ривер представил меня незнакомцам как ныряющего заместителя шерифа, и до конца трапезы еда, которую подавал на стол кривой повар-китаец, шла вперемежку с шутками о моих талантах по части верховой езды.

Меня это устраивало. У меня все болело и отнималось, но синяки я нажил не зря. Я завоевал кое-какое положение в этом пустынном коллективе и, может быть, нажил приятеля или двух.

Мы наблюдали за дымками наших сигарет на открытом воздухе, когда в лощине появился столб пыли и послышался стук копыт.

С лошади соскочил Ред Уилан и, вывалившись из песчаного облака, прохрипел:

– Шнура убили!

Из шести глоток посыпались вопросы. Ред стоял, качаясь, и пытался ответить. Он был пьян в стельку!

– Его Нисбет застрелил. Мне утром сказали, когда проснулся. Его застрелили рано утром – перед домом Барделла. Я бросил играть часов в двенадцать и пошел к Гее. А утром мне сказали. Я пошел было за Нисбетом, но... – он виновато поглядел на свой пустой пояс, – Барделл отобрал у меня револьвер.

Он опять пошатнулся. Я схватил его, поддержал.

– Коней! – гаркнул у меня за спиной Пири. – Едем в город!

Я отпустил Уилана и обернулся.

– Едем в город, – повторил я, – но никаких глупостей, когда приедем. Это моя работа.

Пири посмотрел мне в глаза.

– Шнур был наш, – сказал он.

– А кто убил Шнура, тот мой, – сказал я.

Спор на этом закончился, но я не был уверен, что последнее слово осталось за мной.

Часом позже мы спешились перед «Бордер-паласом».

На двух составленных столах под одеялом лежало длинное узкое тело. Тут же собралась половина городского населения. За стойкой маячило отбивное лицо Чика Орра, суровое и внимательное. В углу сидел Жук Рейни, свертывал дрожащими пальцами сигарету, сыпал табак на пол. Рядом с ним безучастно сидел Марк Нисбет.

Я отвернул край одеяла и посмотрел на покойника. Во лбу у него, над правым глазом, было отверстие.

– Врач его осмотрел? – спросил я.

– Да, – отозвался Барделл. – Док Хейли осмотрел его, но помочь ничем не мог Он, наверно, умер еще до того, как упал.

Можете вызвать Хейли?

– Почему же нет?

Барделл окликнул Жука Рейни:

– Сбегай через улицу и скажи доку Хейли, что с ним хочет говорить заместитель шерифа.

Рейни робко прошел между ковбоями, столпившимися в дверях, и скрылся. Я спросил:

– Барделл, что вы знаете об убийстве?

– Ничего, – решительно ответил он и стал рассказывать: – Мы с Нисбетом сидели в задней комнате, считали дневную выручку. Чик прибирался в баре. Все остальные уже ушли. Было около половины второго ночи.

Мы услышали выстрел – прямо перед домом; бросились туда, понятно. Чик был ближе всех, он и подбежал первым. Шнур лежал на улице, мертвый.

– Что было дальше?

– Ничего. Принесли его сюда. Аддерли, и док Хейли – он живет напротив, – и Вош, сосед мой, тоже услышали выстрел и вышли. Вот и все.

Я обернулся к Рейни.

– Барделл все сказал, как было.

– Не знаешь, кто его застрелил?

– Нет.

У входа я увидел седоусого Аддерли и стал допрашивать его. Он ничего не мог добавить. Он услышал выстрел, выскочил из постели, натянул брюки, обулся и, явившись на место, увидел Чика Орра на коленях возле тела. Он не заметил ничего такого, о чем не упомянул Барделл.

К тому времени когда я закончил с Аддерли, доктор Хейли еще не появился, и за Нисбета браться было рано. Остальные же, судя по всему, ничего не знали.

– Сейчас вернусь, – сказал я и, пробравшись между ковбоями, вышел на улицу.

Вош наконец-то занялся уборкой в столовой.

– Вот это дело, – одобрил я. – Давно пора.

Стоя на прилавке, он протирал потолок и при моем появлении слез на пол. Стены и пол были уже относительно чистые.

– По-моему, и так не грязно было. – Он улыбнулся, показав голые десны. – Но когда приходит поесть шериф и морщит нос в твоем заведении, что прикажешь делать? Убираться.

– Об убийстве что-нибудь знаешь?

– Как же, знаю. Лежу в постели, слышу – выстрел. Вскочил, схватил ружье и к двери. На улице – Шнур Вогель, а возле, на коленях, Чик Орр. Я высунулся. В дверях напротив стоит мистер Барделл с этим Нисбетом.

Мистер Барделл говорит: «Как он?»

А Чик ему: «Да уже мертвый».

А этот Нисбет ничего не говорит, повернулся и ушел обратно в дом. Потом приходят доктор и мистер Аддерли; тут и я вышел. Доктор посмотрел, говорит: мертвый, – и мы отнесли его к мистеру Барделлу.