Сулз сказал мне, что мастерская на три дня просрочила заказы, и он сказал, что это первый случай за восемь лет, когда они отстали. Он винит в этом смерть Ньюхауса – которая произошла только вчера. Очевидно, что прошлые приступы болезни никогда не влияли на задержку – а при чем тогда последний приступ?

На прошлой неделе были уволены два рабочих, а двоих новых наняли буквально на следующий день – очень быстрая работа. Автомобиль, который сбил Ньюхауса, был взят тут рядом, за углом, и был оставлен на расстоянии короткой пешей прогулки от мастерской. Его бросили так, что машина смотрела на север, что с большой вероятностью говорит в пользу того, что сидевшие в нем вышли и отправились на юг. Обычно угонщики не возвращаются в том направлении, где была украдена машина.

Вот моя версия: Этот Ван Пельт – голландец, и у него было несколько печатных пластин для фальшивых купюр по сто флоринов. Он рыскал в округе, и искал типографа, который будет с ним сотрудничать. И он нашел Сулза, мастера в мастерской, хозяин которой время от времени оставался дома на неделю или больше после тяжелых приступов болезни. Один из печатников согласился влезть в это дело с Сулзом. Возможно, двое других отвергли предложение. А может, Сулз их и не спрашивал. Во всяком случае, они были рассчитаны, а двое приятелей Сулза заняли их места.

Наши приятели все подготовили, и теперь ждали только когда сердце Ньюхауса снова свалится от усталости. Это случилось – в понедельник ночью. Как только его супруга позвонила на следующее утро и сказала, что он заболел, эти птички начали печатать свои подделки. Именно поэтому они стали отставать с обычными заказами. Но в этот раз приступ Ньюхауса был легче, чем обычно. Он мог вставать и ходить в течении двух дней, а вчера днем он заглянул и сюда на пару минут.

Видимо, он зашел в тот момент, когда все наши друзья были чем-то сильно заняты в дальнем углу. Он, должно быть, заметил несколько фальшивых банкнот, сразу понял ситуацию, схватил одну для полиции, и направился отсюда в управление – он, без сомнения, думал, что никто из наших приятелей его не увидел.

Наверно, они все же краем глаза заметили, как он уходил. Двое из них выбежали за ним. Они не могли, на ходу и без помех, пристукнуть его всего в двух кварталах от Зала Правосудия. Но, повернув за угол, они наткнулись на автомобиль Кросвэйта, стоящий с работающим вхолостую двигателем. Это решило их проблему. Они сели в автомобиль и поехали за Ньюхаусом. Я полагаю, что первоначальный план был застрелить его – но он переходил Клэй-стрит не глядя по сторонам, а рассматривая фальшивку в своей руке. Это дало им превосходный шанс. Они направили автомобиль на него. Это была верная смерть, они знали, что если даже авария не убьет его, то его слабое сердце все равно откажет. Потом они бросили машину и вернулись сюда.

Есть еще много болтающихся концов, которые надо бы собрать – но моя фантазия, что я только что рассказал, согласуется со всеми фактами, что мы знаем – и я готов поставить свое месячное жалование, что я нигде не отошел далеко от истины. Где-то должен быть припрятан трехдневный урожай голландских банкнот! Вы, парни...

Полагаю, что я продолжал бы болтать без перерыва – в легкомысленном, кружащем голову опьянении от полного истощения всех сил – если бы большой рыжий патрульный не заткнул бы мне рот своей огромной рукой.

– Успокойся, парень, – сказал он, поднимая меня со стула, и укладывая меня спиной на стол. – Через секунду тут будет санитарная машина для тебя.

Офис закружился перед моим единственным открытым глазом – желтый потолок обрушился на меня, потом исчез из поля зрения розовым, и вернулся каким-то мутным. Я повернул голову, чтоб не видеть всего этого, и мой взгляд уперся в белый круг быстро кружащихся часов.

Вот циферблат замер, и я увидел – стрелки показывали четыре часа.

Я вспомнил, что Кросвэйт прервал наше совещание в офисе Вэнса Ричмонда в три, и я приступил к работе.

– Всего один час! – попытался сказать я Коффи, прежде чем заснул.

Полиция завершила расследование, пока я лежал в постели. В офисе Ван Пельта на Буш-стрит они нашли большую кипу банкнот по сто флоринов. Сам Ван Пельт, как они выяснили, имел в Европе репутацию первоклассного фальшивомонетчика. Один из рабочих типографии признался, что это Ван Пельт и Сулз были теми двумя, что последовали за Ньюхаусом из мастерской и убили его. 

Я знал, что человек, за которым я охочусь, живет где-то на Турецкой улице, однако мой информатор не смог сообщить мне номер дома. Поэтому в один дождливый день после полудня я шел по этой улице, звоня по очереди в каждую дверь. Если мне открывали, я отбарабанивал вот такую историю:

«Я из адвокатской конторы Уэллингтона и Берили. Одна из наших клиенток, старая дама, была сброшена на прошлой неделе с задней платформы трамвая и получила тяжелые повреждения. Среди свидетелей этого происшествия был некий молодой мужчина, имени которого мы не знаем. Мы узнали, что он живет где-то здесь». Потом я описывал разыскиваемого мною человека и спрашивал: «Не проживает ли здесь кто-нибудь, кто бы так выглядел?».

Я прошел по одной стороне улицы, слыша все время только «нет», «нет», «нет».

Я перешел на другую сторону и занялся тем же самым делом. Первый дом: «Нет». Второй: «Нет». Третий. Четвертый. Пятый...

На мой звонок не последовало никакой реакции. Через минуту я позвонил снова. Я уже был уверен, что там никого нет, когда дверная ручка легонько шевельнулась, и дверь отворила маленькая седая женщина с каким-то серым вязанием в руках, с выцветшими глазами, приветливо моргающими за стеклами очков в золотой оправе. Поверх черного платья она носила жестко накрахмаленный фартук.

– Добрый вечер, – сказала она тонким, приятным голосом. – Простите, что заставила вас ждать. Но я всегда, прежде чем открыть, проверяю, кто это там за дверью. Старым женщинам свойственна осторожность.

– Извините за беспокойство, – начал я, – но....

– Войдите, пожалуйста.

– Я хотел бы только кое о чем спросить. Я не отниму у вас много времени.

– И все же я попросила бы вас войти, – сказала она и добавила с напускной строгостью: – Мой чай стынет.

Она взяла мои мокрые шляпу и плащ, после чего проводила меня по узкому коридору в слабо освещенную комнату. Сидевший там старый полный мужчина с редкой бородой, падающей на белую манишку, так же туго накрахмаленную, как и фартук женщины, встал при нашем появлении.

– Томас, – сказала она, – это мистер...

– Трейси, – подсказал я, ибо под таким именем представлялся другим жителям улицы, и покраснел, чего со мной не случалось уже лет пятнадцать. Таким людям не лгут.

Как оказалось, их фамилия была Квейр, и были они старыми любящими супругами. Она называла его «Томас» и каждый раз произносила это имя с явным удовольствием. Он говорил ей «моя дорогая» и даже два раза встал, чтобы поправить подушки, на которые она опиралась своей хрупкой спиной.

Прежде чем мне удалось убедить их выслушать мой первый вопрос, я должен был выпить с ними чашечку чая и съесть парочку маленьких пирожных с корицей. Миссис Квейр издала несколько сочувственных причмокиваний, когда я рассказывал им о старушке, упавшей с трамвая. Потом старик пробормотал себе в бороду: «Это ужасно...», – и угостил меня толстой сигарой.

Наконец я закончил рассказ и описал им разыскиваемого.

– Томас, – сказала миссис Квейр, – а не тот ли это молодой человек, который живет в том доме с перилами. Тот, который всегда выглядит чем-то озабоченным?

Старик размышлял, поглаживая свою снежно-белую бороду.

– Моя дорогая, но разве волосы у него темные? – сказал он наконец.