Ее била дрожь. Плащ, который я ей дал, соскользнул с белых плеч. Меня тоже трясло – она была так близко... Я достал из кармана смятые сигареты, закурил.

– И это все... Ты согласился выслушать, – сказала она мягко, – я хотела, чтобы ты это знал. Ты настоящий мужчина, а я...

Я откашлялся, и моя рука, державшая сигарету, внезапно перестала трястись.

– Не смеши, ладно? – сказал я. – До сих пор у тебя шло неплохо, не порть впечатление.

Она засмеялась, и в ее смехе была уверенность в себе. И немножко усталости. Она придвинула свое лицо еще ближе к моему, а ее серые глаза смотрели мягко и спокойно.

– Маленький толстый детектив, имени которого я не знаю... – Ее голос был немного утомленным, немного ироничным. – Ты думаешь, что я играю, не так ли? Что я играю, а ставка в игре – моя свобода? Может быть, и так. Я наверняка воспользуюсь случаем, если мне его предложат. Но... Мужчины считали меня прекрасной, а я играла ими. Таковы женщины. Мужчины любили меня, а я делала с ними, что хотела, считая, что они достойны только презрения. А потом появляется этакий толстяк, детектив, имени которого я не знаю, и он относится ко мне так, словно я ведьма или старая индианка. Ничего странного, что у меня возникло какое-то чувство к нему. Таковы уж женщины. Или я так безобразна, что мужчина может смотреть на меня без всякого интереса? Я безобразна?

Я покрутил головой.

– Ты в полном порядке, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой столь же равнодушным, как и мои слова.

– Ты свинья! – Ее улыбка стала еще нежней. – И именно потому, что ты такой, я сижу здесь и раскрываю перед тобой душу. Если бы ты обнял меня, прижал к своей груди, которую я и так ощущаю, если бы сказал, что меня вовсе не ждет тюрьма, это, конечно, обрадовало бы меня. Но если бы ты приласкал меня, ты стал бы только одним из многих, которые любят меня, которых я использую и после которых приходят следующие. А поскольку ты не делаешь ничего такого, поскольку ты сидишь рядом со мной, как деревянный, я жалею тебя... Маленький толстый детектив, если бы это была игра...

Я пробормотал что-то неразборчивое и с трудом удержался, чтобы не облизать пересохшие губы.

– Я войду сегодня в тюрьму, если ты действительно тот самый твердый мужчина, который без всякого интереса слушает, как я объяснюсь ему в любви. Но до того, как я войду туда, разве ты не можешь признать, что я больше чем «в полном порядке»? Или хотя бы дай мне понять, что если бы я не была преступницей, твой пульс бился бы чуточку чаще, когда я касаюсь тебя. Я иду на долгий срок в тюрьму, может, даже на виселицу. Сделай что-нибудь, чтобы я знала, что не говорила все это мужчине, который попросту скучал, слушая меня.

Ее серебристо-серые глаза были полузакрыты, голова откинута.

Какое-то время она смотрела на меня широко открытыми серыми глазами, в которых только что были спокойствие и нежность и которые теперь слегка хмурились, словно боль свела ее брови.

Я отодвинулся от нее и включил двигатель.

Уже перед Редвуд-Сити она снова положила ладонь на мое плечо, легонько похлопала и убрала руку.

Я не смотрел на нее, и она не смотрела на меня, когда записывали анкетные данные. Она назвалась Джейн Делано и отказалась говорить без адвоката. Все это длилось недолго.

Когда ее уводили, она задержалась и сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз.

Мы отошли в угол.

Она придвинулась ко мне так, как в автомобиле, и я снова ощутил тепло ее дыхания на щеке. И тогда она наградила меня самым гнусным эпитетом, какой только знает английский язык.

Потом она пошла в камеру.

Пухленькая горничная с наглыми зелеными глазами и чувственными полными губами провела меня через два лестничных пролета и впустила в продуманно обставленный будуар, где у окна сидела женщина в черном. Она была худощава, эта вдова убитого, ее лицо было бледным и осунувшимся.

– Вы из Детективного агентства «Континенталь»? – спросила она, прежде чем я сделал два шага в комнате.

– Да.

– Я хочу, чтоб вы нашли убийцу моего мужа, – у нее был пронзительный голос, а в темных глазах горел дикий огонь. – Полиция не сделала ничего. Уже прошло четыре дня, а они не сделали ничего. Они говорят, что это был грабитель, но они не нашли грабителя. Они ничего не нашли!

– Но, миссис Гилмор, – начал я, не совсем обрадованный этим взрывом, – вы должны...

– Знаю я! Знаю! – прервала она меня. – Но они ничего не сделали, я говорю вам – ничего. Я не думаю, что они приложили хоть малейшее усилие. Я не думаю, что они хотят его найти!

– Его? – спросил я, потому что она употребила местоимение мужского рода. – Вы думаете, что это был мужчина?

Она схватилась за губу и отвела от меня взгляд туда, где за окном виднелся залив Сан-Франциско, расстояние превратило лодки в игрушки. Залив синел под полуденным солнцем.

– Я не знаю, – сказал она нерешительно, – это мог быть...

Она быстро обернулась ко мне, ее лицо дергалось, и казалось невозможным, чтоб кто-нибудь мог бы говорить так быстро, как она выплевывала слова одно за другим.

– Я расскажу вам. Вы можете судить сами. Бернард не был верен мне. Была женщина по имени Кара Кенбрук. Она не была первой. Но я узнала о ней в прошлом месяце. Мы ссорились. Бернард обещал бросить ее. Может он этого не сделал. Но если бы он сделал, я бы не стала не принимать ее во внимание – женщина подобного рода способна сделать что-угодно. И в глубине своего сердца я действительно полагаю, что это сделала она!

– И вы действительно думаете, что полиция не хочет арестовывать ее?

– Я не имела в виду именно это. Мои нервы сейчас не в порядке, и я могу сказать что-то невпопад. Бернард был замешан в политике, вы знаете, и если бы полиция нашла, или даже подумала, что политика каким-то образом имела отношение к его смерти, они могли бы... я не знаю, о чем я вообще думаю. Мои нервы, я вся разбита, у меня возникают бредовые мысли, – она протянула ко мне тонкую руку. – распутайте этот клубок для меня! Найдите того, кто убил Бернарда!

Я кивнул, не особо уверенно, все еще не слишком довольный доставшимся мне клиентом.

– Вы знаете эту женщину, Кенбрук? – спросил я.

– Я видела ее раз на улице, и мне достаточно, чтоб понять, какого сорта она дамочка!

– Вы рассказали полиции о ней?

– Нет, – она снова посмотрела в окно, и потом, так как я ждал продолжения, добавила оправдывающимся тоном:

– Полицейские детективы, что приходили ко мне, вели себя так, словно это я, возможно, убила Бернарда. Я боялась признаться им, что у меня была причина для ревности. Возможно, мне не стоило молчать об этой женщине, но я тогда не считала, что она могла сделать это, пока позже полиция не потерпела неудачу в поисках убийцы. Тогда я начала думать, что это сделала она; но я не могла заставить себя пойти в полицию и рассказать, что утаила информацию. Я знала, что они подумают. Итак я... Вы можете сделать так, чтоб все выглядело, будто я не знала об этой женщине. Можете ведь?

– Возможно. Итак, насколько я понимаю суть дела, ваш муж был застрелен на Пайн-стрит, между Ливенуорт-стрит и Джонс-стрит, в три часа утра во вторник. Правильно?

– Да.

– Куда он шел?

– Домой, я полагаю, но я не знаю, где он был. Никто не знает. Полиции не удалось выяснить, если они и пытались. Он сказал мне в понедельник вечером, что у него назначена деловая встреча. Он занимался строительными подрядами, как вы знаете. Вышел из дома примерно в половине двенадцатого, обещал вернуться через четыре-пять часов.

– Разве это не необычное время для деловой встречи?

– Не для Бернарда. Он часто принимал людей дома в полночь.

– У вас есть хоть какое-то предположение, где он мог быть той ночью?