– А что этот Бейкер? – спросил я у Ролли, когда мы повернули назад. – Дебро видел ее одну, а когда она проезжала мимо Уиддена, с ней был мужчина. Бейкеры ничего не видели, а ведь мужчина должен был подсесть где-то недалеко от них.

– Да, – ответил он раздумчиво, – могло и так быть, верно?

– Может, стоит еще с ними поговорить?

– Как хотите, – согласился он без энтузиазма. – Только в споры с ними меня не втягивайте. Он мой шурин.

Это меняло дело. Я спросил:

– Что он за человек?

– Клод, конечно, недотепа. Как говорит папаша, у него на ферме ничего не растет, кроме детей, но я никогда не слышал, чтобы он кому-нибудь сделал вред.

– Ну, раз так, мне ваших слов достаточно, – соврал я. – Не будем ему надоедать.

Из главного города округа прибыли шериф Фини – багровый толстяк с пышными каштановыми усами – и окружной прокурор Вернон – остролицый, нахрапистый, жадный до славы. Выслушав нас и осмотрев место происшествия, они согласились с мнением Ролли, что Коллинсона убила жена. Их поддержал вернувшийся из Сан-Франциско Дик Коттон – надутый и туповатый человек лет сорока с небольшим, начальник местной полиции. Коронер со своими присяжными пришел к тому же выводу, он порекомендовал следствию обратить внимание на Габриэлу, хотя в вердикте ограничился обычной фразой «убит неизвестным лицом или неизвестными лицами».

Смерть Коллинсона, как установили, произошла между восемью и девятью вечера в пятницу. Никаких ран, кроме полученных при падении, на теле не было. Пистолет, найденный в его комнате, принадлежал ему. Отпечатков пальцев на нем не оказалось. Кое-кто из начальников, видимо, подозревал, что стер их я, но вслух об этом не говорили. Мери Нуньес продолжала настаивать, что сидела из-за простуды дома. Ее слова подтвердила целая куча мексиканцев. Разбить их показания мне не удалось. Следов человека, которого Уидден видел в машине, мы не нашли. Я еще раз, в одиночку, расспросил Бейкеров, но результатов не добился. Жена Коттона, – она работала на почте, – хрупкая, застенчивая, с хорошеньким безвольным личиком и приятными манерами, сказала, что Коллинсон отправил телеграмму рано утром в пятницу. Он пришел бледный, с темными кругами под глазами, воспаленными веками, а руки у него тряслись. Ей показалось, что он пьян, но вином как будто не пахло. Из Сан-Франциско приехали отец и брат погибшего. Отец, Хьюберт Коллинсон, был крупным, спокойным человеком, по виду способным выкачать из лесов Тихоокеанского побережья сколько угодно миллионов. Лоренс Коллинсон оказался копией Эрика, только на год-другой постарше. По-моему, оба они считали Габриэлу виновницей его смерти, но старались скрыть свои мысли.

– Докопайтесь до правды, – сдержанно сказал мне Хьюберт Коллинсон и, таким образом, стал четвертым клиентом, обратившимся в наше агентство по этому делу.

Появился из Сан-Франциско и Мадисон Эндрюс. Мы разговаривали в моем номере. Он сел на стул у окна, отрезал от желтоватой пачки порцию табака, засунул в рот и заявил, что Коллинсон покончил самоубийством.

Примостившись на кровати, я прикурил «Фатиму» и позволил себе не согласиться:

– Если он прыгнул вниз по своей воле, то почему тогда вырван куст?

– Значит, несчастный случай. В темноте ходить по скалам небезопасно.

– Не верю я теперь в несчастные случаи, – сказал я. – Он послал мне SOS. А в его комнате кто-то стрелял.

Эндрюс наклонился вперед. Взгляд стал жестким и внимательным, как у адвоката, ведущего перекрестный допрос:

– Вы считаете, что виновата Габриэла?

Я так не думал.

– Он был убит. Его убили те... Две недели назад я вам сказал, что мы далеко не покончили с этим чертовым «проклятием» и единственный способ с ним покончить – хорошенько разобраться с Храмом.

– Да, помню, – сказал он, чуть ли не фыркая. – Вы выдвинули гипотезу, что между событиями у Холдорнов и смертью ее родителей есть связь. Но что это за связь, вы, по-моему, и сами не знали. Не кажется ли вам, что гипотеза выглядит... скажем... несколько надуманной.

– Вряд ли она надуманная! Убили отца, мачеху, личного врача, мужа – одного за другим, в течение двух месяцев, а служанка угодила в тюрьму. Одни близкие ей люди. Похоже, что работа шла по плану. А если план не выполнен, – я усмехнулся, – то теперь самый близкий Габриэле человек – вы.

– Вздор! – Он был очень раздражен. – О смерти родителей и смерти Риза нам известно буквально все, и никакой связи тут нет. Виновные в убийстве Риза или мертвы, или в тюрьме. Разве я не прав? Так чего разглагольствовать о каких-то связях между преступлениями, когда мы знаем, что их не существует.

– Ничего мы не знаем, – не сдавался я. – Знаем только, что они не обнаружены. Кому может быть выгодно случившееся?

– Насколько мне известно – никому.

– А если она умрет? Кто получит наследство?

– Не знаю. В Англии или Франции есть, кажется, дальние родственники.

– Да, тут нам ничего не светит, – проворчал я. – В любом случае ее саму убить не пытались. Расправляются только с близкими.

Эндрюс угрюмо напомнил мне, что сначала надо найти девушку, а уж потом судить, пытались ее убить или нет и насколько преуспели. Он был прав. Следы Габриэлы обрывались у эвкалипта, в который врезался «крайслер».

Прежде чем он ушел, я дал ему совет:

– Думайте как угодно, но искушать судьбу все же не стоит; этот план, возможно, существует, и, возможно, вы стоите в нем следующим пунктом. Береженого Бог бережет.

Спасибо он не сказал. Лишь язвительно спросил, не советую ли я ему нанять для охраны частного сыщика.

Мадисон Эндрюс предложил награду в тысячу долларов за информацию о местонахождении девушки. Хьюберт Коллинсон добавил такую же сумму и назначил еще две с половиной тысячи за поимку убийцы сына и необходимые улики. Половина населения округа превратилась в ищеек. Куда ни плюнь, всюду бродили, а то и ползали на четвереньках какие-то люди, прочесывая поля, долины, холмы и тропы, в лесу шпиков-любителей было больше, чем деревьев.

Фотографии девушки раздали по рукам и опубликовали в печати. Газеты от Сан-Диего до Ванкувера подняли суматоху, не жалея красок для портретов и заголовков. Более или менее свободные сыщики агентства «Континентал» из Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, приехав на охоту в окрестности Кесады, проверяли выезды из городка и расспрашивали людей – все впустую. О результатах поисков трещало радио. На ноги подняли полицию и отделения агентства в других городах.

К понедельнику вся эта суета ничего не принесла. Во второй половине дня я вернулся в Сан-Франциско и пожаловался на неудачи Старику. Он вежливо выслушал, словно я рассказывал не особенно интересную и лично его не касающуюся историю, потом одарил меня обычной, ничего не значащей улыбкой и вместо помощи любезно заявил, что в конце концов я непременно во всем разберусь.

Затем он добавил, что звонил Фицстивен и пытался меня разыскать.

– Видимо, у него к вам важное дело. Он хотел отправиться в Кесаду, но я сказал, что жду вас здесь.

Я набрал номер Фицстивена.

– Приезжайте, – сказал он. – У меня кое-что есть. То ли новая загадка, то ли ключ к старой, – не пойму. Но кое-что есть.

Я поднялся на Ноб-хилл в фуникулере и уже через пятнадцать минут был у него в квартире.

– Ну, докладывайте, – сказал я, когда мы уселись в гостиной среди книжно-газетно-журнальной свалки.

– Габриэлу еще не нашли? – спросил он.

– Нет. Давайте-ка свою загадку. Только без литературщины, без заранее подготовленных кульминаций и прочего. Я для них недостаточно образован – только изжога всегда начинается. Рассказывайте просто и по порядку.

– Вас не переделаешь, – сказал он, пытаясь состроить кислую, разочарованную мину, хотя явно был возбужден. – Кто-то... голос был мужской... позвонил мне по телефону в пятницу ночью, в половине второго. «Фицстивен?» – спрашивает. «Да». Тогда он говорит: «Убил его я». Точные слова, тут я уверен, хотя слышимость была неважная. В трубке трещало, да и голос шел издалека.