– Ваши соседи видели, что возле дома околачивался какой-то человек, но это был не Аптон. Судя по описаниям, тот же самый человек выбрался по пожарной лестнице из комнаты, где убили Аптона. Приметы Рапперта мы получим.

Я следил за лицом Леггета. Оно не изменилось. Его блестящие карие глаза выражали интерес, и ничего больше. Я спросил:

– Ваша дочь дома?

Он ответил:

– Нет.

– Когда она вернется?

– Наверное, через несколько дней, не раньше. Она уехала за город.

– Где ее найти? – обратился я к миссис Леггет. – Мне надо задать ей кое-какие вопросы.

Миссис Леггет отвела глаза, посмотрела на мужа.

– Точно мы не знаем, – услышал я его металлический голос. – Из Лос-Анджелеса приехали ее друзья, мистер Харпер с женой, и пригласили ее прокатиться в горы. Я не знаю, какой они придумали маршрут и намерены ли где-нибудь остановиться.

Я стал спрашивать о Харперах. Леггет признался, что ему известно очень мало. Жену Харпера зовут Кармелой, сказал он, а у самого Харпера прозвище «Малыш», настоящее же его имя – не то Фрэнк, не то Уолтер. Лос-анджелесского адреса Харпера он тоже не знает. Кажется, у них есть дом где-то под Пасаденой, но в этом он не уверен, поскольку слышал, что они продали его или собирались продать. Пока он нес эту чушь, его жена сидела, уставясь в пол, и только дважды подняла голову, чтобы умоляюще взглянуть на него голубыми глазами. Я спросил ее:

– Вы что-нибудь знаете о них, кроме этого?

– Нет, – слабым голосом ответила она и снова бросила взгляд на мужа, который не обращал на нее внимания и спокойно смотрел мне в глаза.

– Когда они уехали? – спросил я.

– Рано утром, – ответил Леггет. – Харперы остановились в гостинице – не знаю в какой, и Габриэла ночевала с ними, чтобы выехать с утра пораньше.

Я был сыт Харперами.

– Кто-нибудь из вас, вы или ваша жена, знали что-нибудь об Антоне, сталкивались с ним до этой истории?

– Нет, – сказал Леггет.

Надо было бы задать еще кое-какие вопросы, но ответы я получал невразумительные и, решив, что с меня хватит, встал. Мне очень хотелось сказать Леггету, что я о нем думаю, однако это не сулило никакой прибыли. Он тоже поднялся и с вежливой улыбкой сказал:

– Сожалею, что причинил страховой компании столько хлопот, тем более что всему виной моя халатность. Хочу знать ваше мнение: как вы думаете, должен я взять на себя ответственность за потерю бриллиантов и возместить ущерб?

– В сложившейся ситуации, – ответил я, – думаю, что должны; но расследования это не остановит.

Леггет сказал:

– Благодарю вас. – Голос его был безразлично вежлив. – Я подумаю.

По дороге в агентство я зашел на полчаса к Фицстивену. Он сказал, что пишет статью в «Психопатологическое обозрение» (не помню, так ли в точности оно называлось, но похоже), где разоблачает гипотезу о подсознательном и бессознательном как западню и обман, как волчью яму для неосмотрительных и накладные усы для шарлатана, а также дыру в крыше психологии, из-за чего честные ученые теперь бессильны, или почти бессильны, выкурить из дома науки таких модных насекомых, как психоаналитик и бихевиорист. Он распространялся об этом минут десять, но наконец все же вернулся на землю со словами:

– А как у вас дела с неуловимыми бриллиантами?

– И так и сяк, – ответил я и рассказал ему о том, что выяснил и сделал за истекшее время.

– Вам, безусловно, удалось до предела все запутать, – поздравил он меня, когда я кончил.

– Будет еще хуже, прежде чем прояснится, – пообещал я. – Хотелось бы провести с миссис Леггет минут десять наедине. Без мужа, по-моему, с ней можно будет договориться. Вы не могли бы кое-что у нее выведать? Я хочу знать, почему уехала Габриэла, пусть нам даже не скажут куда.

– Попробую, – охотно согласился Фицстивен. – Скажем, завтра днем приду и попрошу книгу – хотя бы «Розовый крест» Уэйта. Они знают о моем интересе к таким предметам. Мистер Леггет будет в лаборатории, а я не захочу его беспокоить. Осведомлюсь у миссис Леггет между прочим – возможно, удастся что-то узнать.

– Спасибо, – сказал я. – Увидимся завтра вечером.

Остаток дня я занимался тем, что заносил свои догадки и находки на бумагу и пытался привести их в систему. Дважды звонил Эрик Коллинсон и спрашивал, нет ли вестей о его Габриэле. Ни от Мики Лайнена, ни от Ала Мейсона сообщений не было. В шесть часов я закончил рабочий день.

Следующий день принес события.

Рано утром пришла телеграмма из нашего нью-йоркского отделения. В расшифрованном виде она гласила:

ЛУИС АПТОН БЫВШИЙ ВЛАДЕЛЕЦ СЫСКНОГО АГЕНТСТВА ЗДЕСЬ ТЧК 1 СЕНТЯБРЯ 1923 АРЕСТОВАН ЗА ПОДКУП ДВУХ ПРИСЯЖНЫХ В ДЕЛЕ ОБ УБИЙСТВЕ ЦЕРКОВНОГО СТОРОЖА ТЧК ПЫТАЛСЯ ДОБИТЬСЯ ОПРАВДАНИЯ ВЫДАВ СООБЩНИКА ГАРРИ РАППЕРТА СЛУЖАЩЕГО АГЕНТСТВА ТЧК ОБА ОСУЖДЕНЫ ТЧК ОБА ОСВОБОЖДЕНЫ СИНГ-СИНГА 6 ФЕВРАЛЯ СЕГО ГОДА ТЧК СООБЩАЮТ РАППЕРТ УГРОЖАЛ УБИТЬ АПТОНА ТЧК РАППЕРТ ТРИДЦАТИ ДВУХ ЛЕТ МЕТР ВОСЕМЬДЕСЯТ ВЕС ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ШАТЕН ГЛАЗА КАРИЕ ЛИЦО ХУДОЕ ЖЕЛТОВАТОЕ НОС ДЛИННЫЙ ТОНКИЙ ХОДИТ СУТУЛЯСЬ ВЫСТАВИВ ПОДБОРОДОК ТЧК ФОТО ПОЧТОЙ.

По описанию Рапперт определенно был тем человеком, которого видели миссис Пристли и Дейли, и тем, который, вероятно, убил Аптона.

Мне позвонил О'Гар:

– Вашего черного, Носорога Тингли, вчера вечером взяли в ломбарде – пытался сдать драгоценности. Бриллиантов россыпью там не было. Мы с ним еще не разобрались, только опознали. Я послал человека к Леггетам с кое-каким его добром – проверить, не оттуда ли, но они сказали, нет.

Получалась какая-то ерунда. Я предложил:

– Проверьте у Холстеда и Бичема. Скажите им, что, по вашему мнению, они принадлежат Леггету. Не говорите, что он это отрицал.

Через полчаса сержант позвонил мне снова уже от ювелиров: Холстед уверенно опознал две вещи – нитку жемчуга и топазовую брошь. Леггет покупал их для дочери.

– Прекрасно, – сказал я. – А теперь можете вот что сделать. Отправляйтесь к Носорогу домой и прижмите его подругу, Минни Херши. Обыщите квартиру, а с ней самой – покруче; чем сильнее напугаете, тем лучше. Посмотрите, нет ли у нее на пальце кольца с изумрудом. Если есть или если увидите другие украшения, которые могли принадлежать Леггетам, заберите их; но долго там не оставайтесь и ее больше не тревожьте. Мы за ней наблюдаем. Только вспугните и уходите.

– Она у меня станет белая, – пообещал О'Гар.

Дик Фоли был в комнате оперативников, писал отчет об ограблении склада, которым занимался всю ночь. Я отправил его на помощь к Мики – наблюдать за мулаткой.

– Если она покинет квартиру после ухода полицейских, отправляйтесь за ней вдвоем, – сказал я, – и если она где-то задержится, один из вас звонит мне.

Я вернулся в свой кабинет и стал переводить сигареты. От третьей остался уже окурок, когда позвонил Эрик Коллинсон и спросил, не нашел ли я его Габриэлу.

– Не совсем, но надежда есть. Вы свободны? Тогда можете заглянуть ко мне, пойдем вместе – если выяснится, куда идти.

Он обрадованно сказал, что выходит.

Через несколько минут позвонил Мики Лайнен:

– Мулатка пришла в гости. – И он назвал мне дом на Пасифик-авеню.

Едва я положил трубку, телефон зазвонил снова.

– Говорит Уотт Холстед. Вы могли бы зайти к нам на минутку?

– Сейчас – нет. В чем дело?

– Это касается Эдгара Леггета, и я в недоумении. Утром полицейские принесли ювелирные изделия и спросили, известны ли они нам. Я узнал нитку жемчуга и брошь, купленные Леггетом в прошлом году для дочери; брошь – весной, бусы – под рождество. После ухода полицейских я, естественно, позвонил Леггету; он отнесся к моему звонку до чрезвычайности странно. Выслушал меня, а потом сказал: «Весьма благодарен вам за то, что вмешиваетесь в мои дела», – и повесил трубку. Как вы думаете, что с ним?

– Бог его знает. Спасибо. Сейчас я убегаю, но зайду к вам, как только будет возможность.

Я нашел телефон Оуэна Фицстивена, набрал номер и услышал протяжное «Алло».