Он разглядывал свои руки. Я выпалил из следующего ствола:

– Ты же знаешь, что все это правда. Если ты успел положить револьвер на место, значит, ты уже на крючке – не сорвешься. Наши акулы баллистики позаботятся об этом. Если не успел, я тебя все равно накрою. Ну, ладно. Не мне говорить, есть у тебя шанс или нет. Сам знаешь. Пойми, Нунан шьет это дело Шепоту Талеру. Гарантировать обвинительный приговор он не может, но подстроено все надежно. Если же Талера убьют при сопротивлении аресту, шеф тут ни при чем. Он спит и видит, как бы убить Талера. Шепот всю ночь скрывался от полиции в своем заведении на Кинг-стрит. Он и сейчас скрывается – если до него еще не добрались. Как только первый же фараон его застукает – Талеру каюк. Если ты думаешь, что сможешь выпутаться на суде, если хочешь, чтобы из за тебя судили другого человека, дело твое. Но ты ведь знаешь, когда револьвер найдут, у тебя не будет шансов. Так дай шанс выпутаться Талеру.

– Я бы… – Голос у Олбури звучал как у старика. Он оторвал взгляд от своих рук, увидел Дриттона, сказал еще раз: – Я бы… – и замолчал.

– Где револьвер? – спросил я.

– В ящике у Харпера, – ответил он.

Я хмуро глянул на кассира и попросил:

– Принесите, пожалуйста.

Он вышел, явно радуясь, что может уйти.

– Я не хотел его убивать, – сказал юноша. – Кажется, не хотел.

Я кивнул, пытаясь изобразить на лице суровое сочувствие.

– Кажется, я не хотел его убивать, – повторил он, – хотя и взял с собой револьвер. Вы были правы насчет того, что Дина свела меня с ума. В некоторые дни мне было особенно скверно. Уилсон принес чек в плохой день. Я только о том и думал, что потерял ее, потому что у меня не было денег. А он поехал к ней с пятью тысячами. Все дело в том чеке, понимаете? Я ведь знал, что она с Талером… ну, в общем, понятно. Если бы я узнал, что она была и с Уилсоном, но не увидел этого человека, я ничего не сделал бы, клянусь вам. Но я увидел чек – а сам все думал, что я ее потерял, потому как у меня кончились деньги. В тот вечер я следил за ее домом и видел, как вошел Уилсон. Я боялся что-нибудь натворить, потому что день был плохой, а в кармане у меня лежал револьвер. Честное слово, поначалу я ничего не хотел. Мне было страшно. Я мог думать только о чеке и о том, как я потерял Дину. Я знал, что у Уилсона ревнивая жена, это все знали, и решил, что, если позвонить ей и сказать… Не могу объяснить, почему мне это пришло в голову, только я пошел в магазин за углом и позвонил ей. Потом позвонил Талеру. Я хотел, чтобы они приехали. Если бы я вспомнил еще про кого-нибудь, кто имел отношение к Дине и к Уилсону, я бы им тоже позвонил. Потом я вернулся и стал снова следить за домом Дины. Приехала миссис Уилсон, за ней Талер, и оба тоже начали наблюдать за домом. Я обрадовался. При них мне было не так боязно, что я что-нибудь сделаю. Потом вышел Уилсон. Я посмотрел на машину миссис Уилсон и на парадное, где был Талер. Никаких признаков движения, а Уилсон уходил! Тогда я понял, зачем эти двое были мне нужны. Я надеялся, что они сами что-нибудь предпримут – вместо меня. Но они ничего не делали, а он уходил. Если бы кто-то из них подошел к Уилсону, заговорил или хотя бы двинулся за ним вслед, я бы ничего не сделал. Но они не тронулись с места. Я помню, как вынул револьвер из кармана. В глазах у меня все расплывалось, как будто от слез. Может быть, я и вправду плакал. Я не помню, как выстрелил… то есть не помню, чтобы сознательно прицелился и спустил курок, но помню громкие хлопки. И вдруг я понял, что это стреляет револьвер, который я держу в руке. Не знаю, что было с Уилсоном, упал он или нет. Я бросился бежать. Когда пришел домой, вычистил и перезарядил револьвер. А наутро положил его обратно в ящик кассира.

Парня вместе с револьвером я повез в муниципалитет. По дороге я извинился перед Олбури за удар ниже пояса, который нанес, когда его раскалывал.

– Мне нужно было пронять тебя до самого нутра, – пояснил я. – Ты так говорил об этой женщине, что мне стало ясно – ты хороший актер, тупой долбежкой тебя не расколешь.

Он поморщился и медленно произнес:

– Я не все время притворялся. Когда я оказался в опасности, перед угрозой виселицы, Дина… она перестала для меня так много значить. Я не мог… я и теперь не могу… понять до конца, почему я это сделал. Вы понимаете, что я хочу сказать? Все это как-то глупо… и дешево. Вообще все, с самого начала.

Я не нашел что сказать и пробормотал какую-то ерунду, вроде того, что, мол, в жизни всякое бывает.

В кабинете Нунана мы застали одного из участников ночного штурма – это был краснолицый полицейский чин, звали его Биддл. Когда он меня увидел, его серые глаза вылезли из орбит – их распирало от любопытства, – но о событиях на Кинг-стрит он расспрашивать не стал.

Биддл вызвал из прокуратуры молодого юриста по фамилии Дарт. Пока Олбури повторял свой рассказ Биддлу, Дарту и стенографисту, прибыл шеф полиции, который, казалось, только что вылез из постели.

– Радвас видеть, ей-Богу, – сказал Нунан, одновременно тряся мне руку и похлопывая по спине. – Ну и попали вы вчера в передрягу! Вот сволочи! Я уж точно думал, что вам каюк, но тут мы вышибли двери и увидели, что там пусто. Скажите, как этим сукиным детям удалось смыться?

– Двое ваших людей выпустили их через заднюю дверь, провели сквозь дом напротив и отправили восвояси в полицейской машине. Меня они забрали с собой, так что я не мог вам сообщить.

– Моих людей? – спросил он без особого удивления. – Ну-ну. А как они выглядели?

Я описал обоих.

– Шор и Райордан, – сказал он. – Так я и знал. Ну, а это что такое? – Он указал жирным подбородком на Олбури.

Я быстро объяснил, пока тот продолжал диктовать свое признание. Шеф хмыкнул и сказал:

– Ну-ну. Зря я обидел Шепота. Надо найти его и уладить дело. Так это вы раскололи парня? Замечательно. Поздравляю и благодарю. – Он снова стал трясти мне руку. – Вы от нас еще не уезжаете?

– Пока нет.

– Это замечательно, – заверил он меня.

Я отправился завтракать. Потом позволил себе роскошь побриться и постричься, послал в агентство телеграмму с просьбой прислать Дика Фоли и Мики Лайнена в Отервилл, зашел к себе переодеться и направился к дому своего клиента.

Старик Илайхью, закутанный в одеяло, сидел в кресле у окна. Он подал мне пухлую руку и поблагодарил за то, что я поймал убийцу его сына.

Я ответил что-то приличествующее случаю. Я не спросил его, откуда он узнал эту новость.

– Чек, который я дал вам вчера, – сказал он, – считайте платой за свою работу.

– За эту работу я получил чек от вашего сына. Суммы хватит с лихвой.

– Тогда пусть мой будет премией.

– У «Континентал» есть правило – не принимать премий и вознаграждений, – сказал я.

Его лицо начало краснеть.

– Черт бы вас…

– Вы не забыли, что выписали свой чек на расследование преступности и коррупции в Отервилле? – спросил я.

– Это была глупость, – фыркнул он. – Мы вчера разволновались. Все отменяется.

– Для меня – нет.

Он изверг из себя множество неприличных выражений, закончив словами:

– Это мои деньги и я не собираюсь выбрасывать их на всякую чушь. Если не хотите брать за работу, отдайте деньги обратно.

– Хватит на меня орать, – сказал я. – По уговору я должен почистить ваш город как следует, и я это сделаю. Теперь вы знаете, что вашего сына убил Олбури, а не ваши дружки. Они, в свою очередь, знают, что Талер не хотел вместе с вами их обжулить. Ваш сын в могиле, а дружкам вы уже пообещали, что газеты больше не будут выносить сор из избы. Все снова тихо и мирно. Да только я предвидел, что так оно и случится. Поэтому я вас повязал. Вы повязаны. Чек заверен, приостановить выплату вам не удастся. Ваше письмо, конечно, не имеет силы договора, но, чтобы это доказать, придется обратиться в суд. Вам нужна такая реклама? Пожалуйста, я обеспечу ее в избытке. И еще. Вчера ночью ваш толстый шеф полиции пытался меня убить. Мне это не нравится. Я человек нервный, могу и рассердиться. Теперь моя очередь развлекаться. На развлечения у меня есть ваши десять тысяч. Они пойдут на то, чтобы распотрошить Отравилл от адамова яблока до пяток. Я позабочусь, чтобы вы получали мои отчеты регулярно. Надеюсь, они доставят вам удовольствие.