Время шло, а мы так и не могли договориться до чего-нибудь определенного. Наконец мае надоело говорить обиняками, и я решительно сказал:

– Послушай, приятель, – говоря это, я внешне был совершенно спокоен. – Мне кажется, ты здорово рисковал, ухлопав шустряка, которого я наколол.

Я хотел внести элемент оживления в нашу скучную беседу, и мне это удалось как нельзя лучше. Лицо его сразу же исказилось от ярости, а в следующее мгновение в руке блеснул кольт. Но я был начеку и сразу же выстрелил. Выстрел превзошел самые смелые мои ожидания: револьвер вылетел из его руки.

– Вот так-то будет лучше, – сказал я. – И не вздумай рыпнуться!

Лендвич сидел, потирая онемевшую от удара руку и с удивлением таращась на дымящуюся дыру в моем кармане. Я был ошарашен. Это и понятно, выбить выстрелом оружие из руки противника – очень эффектная вещь, и удается она крайне редко. Но, тем не менее, удается. Не очень опытный стрелок – а я именно таковым и являюсь – всегда стреляет лишь приблизительно в ту сторону, куда хочет попасть. Это получается автоматически. Раздумывать тут некогда. А если противник делает какое-либо подозрительное движение, то стреляешь обычно в том направлении, где это движение возникло. Когда Лендвич выхватил револьвер, я, естественно, выстрелил в сторону его оружия. Остальное сделала пуля. Но выглядело это, повторяю, очень эффектно.

Я погасил тлеющую ткань куртки и прошел к тому месту, куда отлетел револьвер.

– Нельзя играть с огнем, – назидательно сказал я. – Так и до беды недалеко.

Он презрительно скривил свой маленький ротик.

– Выходит, вы из легавых, – процедил он не то утвердительно, не то вопросительно, но тем не менее постарался вложить в свои слова все то презрение, которое питал к полицейским и частным детективам, а презрение, судя по всему, он питал к ним немалое.

Возможно, мне удалось бы его убедить в противном: что я не легавый, а действительно Шейн Вишер, за которого себя выдаю, но я не стал этого делать.

Поэтому я кивнул.

Он глубоко задумался, все еще потирая себе руку. Лицо его было совершенно бесстрастно, и лишь неестественно блестевшие глаза выдавали работу мысли.

Я продолжал молча сидеть и ждать результатов его раздумий. Конечно же, он пытался в первую очередь разгадать, какую роль я играю в этом деле. А поскольку я встретился на его пути только вчера, намекнув ему о слежке, то он, видимо, решил, что я ни о чем не знаю. Кроме того, что он прикончил Бойда. Видимо, он посчитал, что я не знаю даже о деле Эстепа, не говоря уже о других грехах, которые водились за ним.

– Вы не из полиции? – спросил он чуть ли не радостным тоном, тоном человека, который понял, что еще не все потеряно. Ему, может быть, еще удастся выкрутиться из неприятного положения.

Я рассудил, что правда мне не повредит, и сказал:

– Нет, не из полиции. Из Континентального агентства.

Он подвинулся ближе.

– Какую роль вы играете в этом деле?

Я снова решил сказать правду:

– Меня беспокоит судьба второй жены доктора Эстепа. Она не убивала своего супруга.

– И вы хотите добыть доказательства ее невиновности, чтобы она могла выйти на свободу?

– Да.

Он хотел придвинуть свой стул еще ближе к моему, но я сделал знак оставаться на месте.

– Каким образом вы собираетесь это сделать? – снова спросил он, и его голос стал еще тише и доверительней.

– Перед смертью доктор Эстеп написал письмо, – сказал я, – и я почти уверен, что оно содержит доказательство невиновности его второй жены.

– Ах, вот оно что! Ну, и что дальше?

– Дальше ничего. Неужели этого мало?

Он откинулся на спинку стула. Его глаза и рот снова уменьшились: видно, он опять задумался.

– А почему вас интересует человек, который умер вчера? – медленно спросил он.

– Дело не в этом человеке, дело в вас самом, – сказал я, не скрывая правды и на этот раз. – Ведь следил-то я за вами, а не за ним. Второй жене доктора Эстепа это, возможно, и не поможет непосредственно, но я знаю, что вы вместе с его первой женой затеяли какую-то опасную игру против нее. Из своего же опыта я знаю: что вредит одному – на пользу другому. Поэтому и решил, что если прижму вас немного, то это пойдет на пользу миссис Эстеп. Скажу откровенно, мне многое еще неясно; я бреду в потемках, но я всегда быстро иду вперед, как только завижу свет. И темнота вокруг меня рано или поздно рассеивается, уступая место солнечному дню. И одну из светящихся точек я уже узрел: я уже знаю, что произошло с Бондом и кто виноват в этом деле.

Глаза Лендвича снова широко раскрылись. Раскрылся и его рот – насколько вообще мог раскрыться такой маленький ротик.

– Ну, что ж, пусть будет так, – сказал он тихо. – Только имейте в виду, что дешево вы меня не купите. Тут нужно будет приложить много усилий...

– К чему вы клоните?

– Вы думаете, что меня будет просто обвинить в убийстве Джона Бойда? Ведь у вас нет никаких вещественных доказательств!

– Вот тут-то вы и ошибаетесь...

Но в глубине души я и сам был уверен, что он прав. Хотя бы потому, что ни я, ни Боб не были уверены, что человек, которого Лендвич вытаскивал из квартиры, был Бойд. Вернее, мы были уверены в этом, но поклясться в этом перед судом присяжных не смогли бы. Ведь если они проведут следственный эксперимент, то выяснят, что с такого расстояния в темную ночь мы не могли бы увидеть его лица. К тому же мы тогда посчитали, что Бонд был не мертв, а пьян. И лишь позднее, узнав о трупе, найденном в парке, мы поняли, что, когда Лендвич выводил его из дома, тот уже был мертв. Все это, конечно, мелочи, но частный детектив должен иметь безукоризненные доказательства.

– Вот тут-то вы и ошибаетесь, – повторил я вопреки своим размышлениям; – Если хотите знать, мы добыли против вас столько материала, что его хватит не только для того, чтобы засадить вас за решетку, но и в более тепленькое местечко. То же самое относится и к вашей сообщнице.

– Сообщнице? – протянул он не очень удивленно. – Вы, наверное, имеете в виду Эдну? И вы ее, наверное, уже взяли?

– Ты угадал!

Лендвич рассмеялся:

– Ну, ну, с богом! Только вряд ли вы узнаете от нее что-нибудь. Во-первых, потому что она сама мало что знает, а во-вторых... Да и вы сами, наверное, уже убедились, что ее не так-то легко расколоть. Поэтому предупреждаю заранее: не вкручивайте мне мозги, уверяя, что она все выболтала!

– Я этого и не собираюсь утверждать.

Несколько минут мы оба молчали, а потом он вдруг сказал:

– Я хочу сделать вам предложение... Хотите верьте, хотите нет, но письмо, которое доктор Эстеп написал перед смертью, было адресовано мне. И из него ясно видно, что он покончил жизнь самоубийством. – Лендвич сделал паузу и добавил: – Дайте мне возможность скрыться! Всего полчаса... а потом действуйте так, как сочтете нужным. Я же, со своей стороны, обещаю переслать вам это письмо...

– Вы способны выполнить такое обещание? – спросил я не без сарказма.

– Значит, вы мне не верите? Что ж, в таком случае мне придется поверить вам, – сказал он. – Я отдам письмо, если вы пообещаете, что ничего не предпримете в течение получаса!

– К чему мне давать такие обещания, – бросил я, – ведь я могу забрать и вас, и письмо в придачу!

– Не удастся! Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы хранить письмо в ненадежном месте?

Этого я, конечно, не думал, но тем не менее считал, что письмо найти можно. Нужно только хорошенько постараться.

– Чего мне с вами нянчиться? – буркнул я. – Ведь я и так загнал вас в угол. Могу обойтись и без обещаний.

– Ну, а если я скажу, что освободить миссис Эстеп можно только с моей помощью? Тогда вы согласитесь?

– Возможно... Только сначала я должен выслушать, что вы скажете.

– Хорошо. Я расскажу всю правду, но ее не доказать, если я сам не сознаюсь. Если вы сблефуете, то не удастся установить, что все было действительно так. А присяжные подумают, что пройдоха-детектив их морочит.