На Волге Луговы жили при больнице. Иногда в неурочные часы доктор принимал больных на дому, от него никто не слыхал отказа. Уезжая куда-либо из города, он брал в дорогу чемоданчик с разными лекарствами и, даже выходя на прогулку, прихватывал порошки, пилюли, капельки.

Сперва играючи, а затем всерьез дети любят повторять жизнь окружающих взрослых. Так было и у Ксандры: она играла то в школу — обучала, строжила, наказывала своих кукол, то — в больницу, когда куклы заболевали, а Ксандра укладывала их в постель, бинтовала, лечила.

Наблюдая за этими играми, отец, мать, знакомые иногда спрашивали девочку, кем хочет стать она, когда вырастет. Иногда она хотела стать учительницей, иногда врачом, иногда и тем и тем вместе.

Ее все хвалили:

— Сразу и учительницей и врачом — это замечательно. Два таких благородных дела.

Но потом мать объяснила ей, что одолевать школу и больницу очень трудно, пожалуй, невозможно и в этом нет надобности. Надо выбрать что-нибудь одно; лучше, сподручней для нее будет школа, а в больнице много не женской, мужской работы. И Ксандра начала привыкать, что будет учительницей. А как жалеет теперь, что послушалась матери! Надо бы привыкать и к школьному и к больничному делу, и привыкать не играючи, а серьезно. Мать сказала: нет надобности. В городах, может, и нет ее, в Лапландии же, в тундре, каждый день такая надобность, здесь в первую очередь надо учить и лечить.

С каждым днем становилось холодней, снежней. А доктору — хуже и хуже. Все толкало Луговых в Хибины.

Ксандра уже несколько раз пробовала искать Коляна, но родители запрещали уезжать далеко — не дальше, пока виден дым своей тупы, и поиски не дали ничего.

Она запрягла оленей и поехала еще раз, с тайной мыслью пробраться к морю. На ней была теплая, уже зимняя одежда, в санках, под охапкой ягеля, спрятано кой-какое продовольствие и дорожное снаряжение: котелок, топор, перочинный нож… Взяла у соседа лайку, с которой дружила.

Настоявшиеся олени, радуясь легкому, снежному пути, бежали во всю прыть своих неутомимых ног. Сзади подталкивал, подхватывал попутный, походный ветер; еще немножко, и он поднимет, понесет ее, как ковер-самолет. Ксандру охватило то праздничное чувство, какое бывает во время катания с гор, на масленице, всеобъемлющее чувство радости, отваги, уверенности в себе, когда тянет взобраться как можно выше и промчаться как можно быстрей.

Возврат домой не беспокоил ее: полозья санок оставляли на снегу две отчетливых борозды. Снег, правда, таял, но оголились пока только валуны да кустарник. А главное — Ксандра была уверена, что обратно поедет с Коляном.

Верст двадцать она проехала вдоль реки по одному берегу, затем переправилась на другой и углубилась в сторону. С небольшими остановками, для роздыха оленям, ехала весь день, потом, немного покружив, выбрала место для ночевки. Тут ей пригодились уроки, полученные за время путешествия с Коляном. Место выбрала высокое, ягельное, неподалеку от воды в кустарниковой заросли. Оленей привязала длинными веревками к санкам, чтобы и не убежали и могли кормиться. Между камней устроила из оленьих шкур и хорея шалаш наподобие куваксы.

С костром получилась заминка. Во время недавних осенних дождей все горючее — сухостой, валежник, мох — намокло до того, когда говорят, «наводонело», а Ксандра позабыла взять растопку. Она отрезала конец у хорея, расколола на лучинки, сожгла их все, а дровишки не загорались, только шипели да пускали слюни. Тогда начала стругать санки. Подбрасывая не очень сухие стружки, дула что есть мочи на первые появившиеся тоненькие, скрюченные угольки. Под ее дыханием выскакивал маленький язычок пламени и, помигав недолго, будто нарочно подразнить, угасал. Так и не сумела развести костер, вскипятить чай, пожевала всухомятку копченой рыбы с хлебом и заснула в нетопленом шалаше.

Разбудил ее холод. Она вышла из шалаша и не сразу догадалась, что творится вокруг. Тундра, ставшая к вечеру пестрой, снова была вся в снегу, точно прикрыли ее белым пологом, как куваксу. И по белому переливались красноватые, оранжевые, синие, фиолетовые, желтые волны света. Ксандра поглядела вверх. Там играло северное сияние. Было похоже, что над землей висит плотный свод, за которым бушует разноцветное пламя, а теперь он треснул, и пламя хлынуло через проломы, зажигая радужным пожаром холодные снега.

Позабыв о холоде и о времени, Ксандра доглядела небесное представление до конца, потом, когда на небе остался только будничный месяц и звезды, принялась разжигать костер. Опять стругала санки, подсовывала под хворост стружки и зажигала, дула на угольки, которые оставались после них. И все бесполезно: костер тлел, чадил, трещал, но пламенем не загорался и почти не давал тепла. Ксандра распахнула шубу, склонилась над ним и так немножко обогрелась. Вскипятить чай — не стоило и пробовать. Запахнув шубу, где в шерсти запутался теплый дым, она снова легла спать.

Холод вторично разбудил ее, правда уже белым днем. У нее пропало желание ехать дальше, она решила вернуться. Беззаботно, весело запрягая оленей, думала, что обратно докатит еще быстрей: снегу ведь прибыло и санки не будут задевать ни мох, ни землю, ни камни. Все было готово, на этот раз она предусмотрительно забрала даже не сгоревший, но подсохший хворост из костра и только туг заметила, что вчерашний след завалило снегом. В надежде на него она не старалась запоминать дорогу, не делала никаких замет и смутно представляла, в какой стороне поселок Веселые озера.

Куда ехать? Как быть?

Взобравшись на камень, у которого провела ночь, оглядела тундру. Ни дымка, ни рогатой оленьей головы, ни пешехода. Не поймешь, где юг, где север: солнце скрыто белесыми тучами. Скоро будет еще снег.

Она слыхала, что у оленей хорошая память и нюх; зимой, через всю толщу северных сугробов, они без ошибки находят ягель по запаху и, где пройдут хотя бы один раз, в другой уже не заблудятся. Она решила довериться оленям, повернула их головами в ту сторону, где окончила вчерашний след — авось почуют его, — и тихонько понудила хореем.

Олени сделали несколько шагов, а затем, видя, что ими не правят, круто повернули в противоположную сторону. Ксандра снова наладила их по-своему, а они упрямо воротили назад. Она подумала, что они, может быть, чуют стадо либо жилье, и дала им полную волю.

Олени шли уверенно, вскоре догнали небольшое стадо важенок с телятами, которое паслось у незамерзшей речки, пристали к нему и тоже начали пастись.

«Приехали», — горько подумала Ксандра, но тут же родилась у нее и надежда: либо к стаду явится хозяин, либо оно пойдет к нему — все равно будет что-то. Боясь упустить упряжку и не зная, чем заняться, она то сидела на санках, которые волочились за оленями, то, настудившись, бегала вокруг, чтобы согреться.

Снег был влажный, мягкий, сильно приставал к ногам, и Ксандре захотелось слепить из него бабу. Кругом стояли камни, заваленные снегом, точно бабы, сделанные вчерне. Ксандра выбрала один и, кой-где подправив снежную шапку, придала ему человеческий вид. Показалось интересно. Тогда начала обрабатывать камни подряд: одних под человека, других под какого-нибудь зверя.

Между тем время уходило, а хозяин не показывался, и олени паслись на одном месте, никуда не стремясь. Она попробовала гнать их: может быть, побегут к дому, но олени явно не желали покидать тучный ягельник.

Становилось теплей, светлей, и в полудне сквозь тучи проглянуло белесое солнце. Ксандра мигом повернула упряжку туда, где представлялись ей Веселые озера. Добраться бы до реки, а там можно сказать: «Я — дома». Она уже не доверяла оленьему нюху — он был, верно, но тянул их неладно, к другим оленям, — и выбирала дорогу сама.

Солнце то выглядывало, то скрывалось, олени слушались плохо, забирали в сторону. Вот на белом пологе тундры опять показалось небольшое рогатое стадо. В нем оказались те самые важенки, от которых она уехала недавно. Упряжные олени обманули ее, потихоньку да помаленьку сделали круг.