Когда нагляделись и заговорили, что пора домой, Ксандра спросила, есть ли в поселке плотники.

— Все мужики — немножко плотники. Санки и лодки всяк делает сам.

— Вот соберитесь, кто умеет, и сделайте столы, табуретки, скамейки.

Тут же начался разговор, кому доверить это дело, — разговор беспощадно откровенный и строгий. Некоторых растрепали так, что больше хоть не показывайся: они и топор-то держать не умеют, и рубят обухом, а не вострием. Без споров и насмешек выбрали только двоих, с большими оговорками добавили к ним третьего — Коляна.

— И довольно, — сказала Ксандра. — Завтра начинайте работу!

Все разошлись, а потом долго перебегали из дома в дом и, нарушая строгую лапландскую сдержанность, взволнованно обсуждали школьные дела.

Ксандре тоже долго не спалось от избытка всего того, что пережила за поездку в Мурманск, — от излишка тревог, огорчений, беготни и, наконец, радости. И сон был тревожный, прерывистый; надоедливо, неотступно снилась Волга с пароходами, баржами, плотами. Ксандру обволакивал то аромат лесов, какой везут с собой и широко разливают по Волге и ее берегам плоты из сосновых бревен, то удушливый смрад нефти и керосина, какой распространяют наливные суда.

Ксандра просыпалась от головной боли. Волга, пароходы, плоты улетучивались, но волжские запахи оставались: сосновым лесом благоухали фанера и деревянные бруски, привезенные из Мурманска, а смердил удушливо большой бидон с плохо очищенным мутным керосином. Вынести его из тупы на волю она боялась: не часто, но какие-то чужие люди шалили по поселку, подбирали, что лежало на виду.

Плотники собрались рано, до ребятишек, как и просила Ксандра. Она зажгла новую керосиновую лампу — «молнию». В тупе стало светло, будто в летний солнечный полдень. Фанеру и бруски размеряли линейкой с делениями и разрезали так, чтобы вышло пять школьных столиков, каждый на двоих, и десять подростковых табуреточек. Делать все плотники разнесли по домам.

Через две недели все было сделано, выкрашено черным, высушено и расставлено в школе. Ксандра начала обучать ребятишек сидеть на табуретках за столами и писать на бумаге чернилами. Оказалось, что писать так трудней, чем мелками на стенах и дощечках. Острые перья спотыкались, рвали бумагу, разбрызгивали чернила. Особенно трудно стало, когда от букв-одиночек перешли к отрядам из трех-четырех-пяти и больше. В этой войне ребятишки испытали много обид, пролили много слез. Трудится малыш до поту, а учительница твердит одно:

— Повтори еще разик!

Заплачет малыш, убежит домой, спрячется под шкуры, которыми укрываются на ночь:

— Больше не пойду в школу. Голова болит, рука болит.

А учительница за ним, сует ему конфетку, показывает родителям его тетрадь и нахваливает:

— Уже хорошо пишет, а постарается еще — и будет совсем так, как написано в книжке.

Разве устоишь перед похвалами, перед конфеткой, перед такой ласковой учительницей, и малыш снова берется воевать с буквами.

По Лапландии широко растеклись рассказы про веселоозерскую школу и светловолосую русю — учительницу. Всем, кому доводилось бывать в Веселых озерах, обязательно заглядывали попутно и в школу. Спросят: можно ли? Ксандра никому не отказывала. Усядутся на пол возле стенки и тихо наблюдают, как идет школьная жизнь. Многие приезжали с ребятишками школьного возраста. Ксандра всячески старалась разжечь у ребятишек желание учиться: усаживала их за школьные столики, давала по листочку бумаги, по половинке карандаша.

Наряду со славой — хорошо учит — распространилась другая: Ксандра еще и лечит, а купает маленьких так, что после этого они совсем перестают плакать. К Ксандре поехали больные, ее стали зазывать, чтобы приехала сама лечить слабых, купать малых. Бывало часто: она дает в школе уроки, а возле школы или в тупах у Максима, у Моти ждут ее больные. Сразу после уроков, без обеда и отдыха, она надевала белый халат и обращалась из учительницы в фельдшера. По выходным дням она запрягала оленей — их давали то Максим, то Колян — и уезжала в соседние поселки навещать больных, которые не могли приехать сами. Колян остерегал:

— Далеко не езди, заблудишься.

— С такими проводниками, как у меня, не заблужусь.

— Это с какими?

— Самые надежные проводники — звезды. Помнишь, сам учил меня читать небо.

— Звезды не всегда светят.

Опасностей было много: заблудиться, попасть в пургу, повстречать голодных волков, лихих людей. По Лапландии еще бродили разбежавшиеся белогвардейцы. Но Ксандра ездила наперекор всему, не могла оставить без помощи ни больного, ни нуждающегося. По натуре она была храбрая, деятельная, участливая, милосердная. Пример родителей усилил эти качества. Мать, учительница, отец, доктор, всегда больше заботились о других, чем о себе, всегда милосердствовали, не щадя себя. И у Ксандры кидаться на помощь другим без зова, без раздумья, всех лечить, всех учить было постоянным стремлением, как биение сердца. Одним нравилось это: нам самим можно ничего не делать, все сделает учительница. Других раздражали ее поучения: умывайся, не кури, вытирай ноги, не носи грязь в дом…

Когда-то она сердилась на мать за стремление учить, считала надоедливой приставушей. А тут, в лапландском селении, поняла, что учительнице надо быть именно такой: другие, равнодушные, не нужны.

Упрямая Мотя решила, что не одним, так другим, а добьется своего — женит Коляна на Ксандре, — и говорила всем:

— Вот невеста моего брата. Скоро будет женой. Самая красивая, самая быстрая девушка во всей Лапландии. Поглядите, как она ходит.

Начинали глядеть, и начинало всем казаться, что ходит действительно по-особому: легко, словно летит, не ступая, а только чуть-чуть касаясь земли. Начинали мерять следы, оставленные ею на снегу. Они были всякие — и мелкие и глубокие, но маленькие.

— А какие у нее пышные волосы, и мягкие, мягкие… — продолжала Мотя.

И, когда представлялся удобный случай, женщины, девушки трогали косы Ксандры. Она замечала, что вокруг нее разыгрывается непонятный и неприятный «зоопарк» — толпятся, оглядывают со всех сторон, как невиданную зверюшку. Стеснялась и сердилась, но понять, почему пристают к ней, не могла. Но однажды «зоопарк» раскрылся. Ксандра приехала в соседний поселок проведать больных. Ее, как всегда, обступили, начали расспрашивать:

— Почему все ездишь одна?

— Разве нельзя ездить одной?

— Можно. А вдвоем лучше.

— С кем же надо? — заинтересовалась Ксандра.

— С мужем.

— У меня нет мужа.

— Как — нет? — удивились все женщины и девушки. — А Колян кто? Сестра Мотя давно говорила: твой жених. Теперь, однако, стал мужем.

— Это — сказка, выдумка. Колян никогда не станет моим мужем. — Ксандра крепко сжала кулаки и ударила несколько раз одним о другой. — Никогда! Никогда!

— Станет другой. Разве нет женихов там, что ты приехала искать их здесь? — сказала красивая девушка-лапландка. — Невест нашим парням довольно без тебя.

— Не надо мне ваших женихов. Не надо! Не надо!

— Зачем приехала? — продолжала допытываться красивая девушка.

— Учить ваших детей, лечить ваших больных.

Вот это самое, что она приехала учить да лечить, было невозможно втолковать людям. Они легко понимали рыбаков, охотников, торговцев: эти приезжали к ним добывать рыбу, пушнину, наживать деньги. Но русская девушка, которая приехала издалека, из тепла, рыбу, пушнину не промышляет, ничем не торгует, представлялась загадкой, казалась подозрительной.

Вернувшись в Веселые озера и сдав Коляну упряжку, Ксандра сразу прошла к Моте и сказала:

— Зачем ты говоришь, что я — жена твоему брату?

— Я говорю: невеста, — начала вилять Мотя. — Я сватаю тебя.

— Напрасно. Я не пойду. Мне рано замуж.

— Колян может подождать.

— Не надо ждать. Я не хочу замуж. Если еще будешь говорить выдумки, я уеду в другую школу.

— Колян будет шибко тосковать.

— И все равно уеду, — погрозилась Ксандра. — Ваши девушки уже косятся на меня. Скажи им: я не собираюсь отнимать у них Коляна. Пусть выходит за него кто угодно, любая. Мне это безразлично.