Давно, а возможно, и никогда в этой тупе не едали так вкусно, сытно и весело. Крушенец подбадривал всех:

— Ешь без оглядки! Мало будет — еще сварим.

День был ноябрьский, короткий. Отобедались уже потемну. Крушенец попросил хозяина позвать народ: авось в темноте, тайком от купца, придут, разговорятся. Так и получилось. Народу собралось столько, что вместить всех мог только купецкий дом.

— Пошли к купцу! — предложил Крушенец.

— При нем нельзя говорить, — предупредили осмотрительные люди. — Ты уедешь, а мы останемся. Нам с купцом жить.

— Мы не пустим его, он ничего не услышит, — пообещал Крушенец.

— Не услышит у себя в доме?.. Как так?

— Пошли. Увидите.

Многое уже передумавший, купец охотно открыл дом, пустил в самую большую комнату, где принимал гостей. Когда люди расселись, большей частью по привычке на пол, Крушенец сказал купцу:

— А ты выйди! Как лишенный голоса ты не имеешь права присутствовать на собрании полноправных граждан.

Купец заикнулся было спорить, шуметь, но Спиридон вывел его за дверь.

— Он будет слушать оттуда, — раздались голоса.

— Не будет, — успокоил встревоженных Спиридон и остался за дверью.

На Крушенца опрокинулся водопад вопросов: кто такой Ленин? Где царь? Для чего Совет, что делать ему? Кто будет торговать, если купец закроет лавку? Кому платить налоги? Сколько? Что такое коммунизм?..

Всю ночь Крушенец отвечал и рассказывал, как представлялась ему новая жизнь. На многое он не мог ответить и обещал разузнать в Хибинах, в Мурманске, потом снова приехать в Умбозеро.

При выборах в Совет начался спор, но все-таки с грехом пополам выбрали семь человек.

Когда собрание кончилось, люди начали спрашивать друг друга:

— Ты все хорошо понял?

— А ты?

— Вроде понял.

— Ну, скажи, что будешь делать при коммуне?

— Я скажу, — вызвался Авдон — Глупы Ноги. — Я лучше всех понял. Сперва поеду в лавку, возьму продукт, двое сани, потом буду в тупе чай пить, табак курить, в потолок плевать. Съем продукт — снова поеду в лавку, еще возьму двое сани.

Разошлись, не зная, как понимать такой коммунизм: сколько в нем шутки и сколько серьезного.

…Жители следующего поселка так настрадались от царской власти, что больше не хотели никакой. Сколь ни убеждал Крушенец, что без Совета купец заест их, они твердили:

— Один-то не заест, лопнет, — и отказались выбирать Совет.

В горах за этим поселком по упряжке, на которой ехал Крушенец, открыли пальбу, то ли особые ненавистники всякой власти из этого поселка, то ли подосланные умбозерским купцом. Крушенец приказал Коляну повернуть оленей на выстрелы, но место было горно-лесистое, а время сумеречное, и найти стрелявших не удалось.

В Веселых озерах по большому доверию к Коляну Совет выбрали без всяких споров. Там Колян пустил своих измученных оленей в стадо Максима и взял у него для дальнейшей поездки свежих.

— Вот пригодились твои олешки, — сказал он старику.

— Они-то пригодились. А я кому буду годен без олешков? — Максим завздыхал. — Охо-хо! Стар — хуже, чем мал.

Искрестив почти всю оленеводческую Лапландию, приехали в Мурманск. Город был небольшой, только зачинающийся, но интересный, двойной: один — город домов на берегу, другой — город кораблей на воде. Береговой сильно засыпан, укутан снегом; наводный завешен густым туманом незамерзающего Кольского залива и корабельным дымом.

Явились в Мурманский совдеп, который был хозяином всего края. Там выслушали рассказ о поездке и распорядились: ездить довольно. Спиридона послали обратно в железнодорожную охрану, Крушенца оставили при совдепе, а Коляна с Авдоном, как не служивших нигде, отпустили на все четыре ветра. Авдон нанялся на корабль матросом. Колян уехал в Веселые озера, сдал Максиму его оленей, взял своих и перекочевал в Хибины. Там его ждала плохо отапливаемая школа, пустой дровяник и гора писем от Ксандры.

Она писала, что за лето догнала своих подружек и снова учится с ними в одном классе; что Сергею Петровичу после поездки в Башкирию, на кумыс, стало гораздо лучше; что она тоскует по Коляну, по оленям и со временем обязательно приедет в Лапландию работать. В последних письмах настойчиво советовала: «Учись, Колян, больше учись и поменьше занимайся разъездами!»

Конечно, в такой бездорожной, непроходимой стране, как Лапландия, проводник, ямщик — очень полезные люди, но они еще полезней, когда хорошо грамотны.

Парень и сам день ото дня все больше понимал важность грамоты. Как интересно было в Мурманске читать имена пароходов, вывески учреждений, магазинов! Даже такие мелочи, как обрывок газеты, гонимый ветром по улице, листок из книги, в который завернут селедку, всегда открывали что-нибудь новое.

И Колян повышал свою грамотность с упорством мыши. Да, именно с мышиным упорством. В подполье школьной кухни жила мышь, самая обыкновенная, маленькая, какую можно зажать в кулаке. Она питалась крошками с кухни. Вспомнив заботы Ксандры и ее матери о гигиене, Колян забил мышиную дыру. Но мышь снова прогрызла двойной толстый пол. Тогда Коляну стало интересно узнать, насколько упряма мышь, на что она способна, и он стал аккуратно заделывать дыры. Он заделывал, а мышь прогрызала. И работала постоянно, совсем не пугаясь шума человеческой жизни, кроме тех моментов, когда Колян стучал над ней нарочито громко.

Колян постоянно везде собирал кусочки знаний. Хибины оказались не плохим местом для этого: была школа, разные книги, образованные люди, после свержения царя — митинги, собрания, лекции. Не хватало только времени, но и при этом Колян научился бегло читать, писать, считать.

И написал Ксандре: «Я понял, что грамота — это крылья, лучше, чем у орла. На них можно слетать куда угодно, даже в такую страну, которой нет, которая выдумка. На них можно послать далекому другу свой разговор, песню, радость. Сегодня посылаю тебе свое счастье — я стал грамотный».

Колян сильно чувствовал эти крылья и заметно переменился: глядел, говорил смелей, в лице исчезло постоянное выражение осторожности, приниженности, ходить стал решительней, легче, словно поддуваемый ветром.

Одним из основных лозунгов Советской власти был «Долой войну!». И первым декретом — Декрет о мире. Советское правительство предлагало всем странам, охваченным в то время мировой войной, начать мирные переговоры. Союзники России — Англия, Франция, Соединенные Штаты Америки — отказались вести переговоры. Советское правительство заключило отдельно от них перемирие с Германией.

Тогда союзники обернулись в противников — решили напасть на Россию, свергнуть Советскую власть, вернуть прежние порядки. Для начала выбрали Мурманск. Сюда, в незамерзающий порт, было легче доставить военную силу, чем в любое другое место, отсюда по железной дороге было удобней нанести удар колыбели Октябрьской революции — Петрограду.

Постепенно в Мурманск стянулись военные корабли Франции, Англии, США, в марте 1918 года высадился на берег первый отряд английской морской пехоты, затем высадились французы, итальянцы, бельгийцы, снова англичане, в город проникло несколько тысяч русских белогвардейцев. Начались аресты и расстрелы сторонников Октябрьской революции и Советской власти. Железнодорожное сообщение и почтово-телеграфная связь Мурманска с Петроградом были прерваны. Шире и шире, по всей Лапландии, растекались из Мурманска воинские части иностранных захватчиков и русских белогвардейцев. Выгонять их Петроград и Москва послали вооруженные отряды рабочих, балтийских моряков и только что созданной Красной Армии. Разгоралась большая война.

Мурманск был занят врагами революции, но не покорен. Среди команд военных и мирных русских кораблей, среди железнодорожников и всякого другого населения было много сторонников Советской власти. Они устраивали демонстрации, митинги, забастовки.

Живший всегда видно и слышно, Крушенец в эти боевые дни стал особенно заметен: на демонстрациях он дирижировал, на митингах говорил дерзко. Одной темной ночью, когда он шел домой с митинга, его схватили белогвардейцы и потащили в сплошной непроглядный туман над заливом. Крушенцу вспомнился припев из новой песенки, только что залетевшей в Мурманск. Его исполняли в двух вариантах: «Будем рыбу кормить офицерами» и «Будем рыбу кормить комиссарами».