Она могла точно сказать, что счастлива. И даже стойкая неприязнь к хозяину дома не смогла поколебать этого счастья. Тем не менее, Валлаго день за днём всё больше и больше внушал ей страх. Было в его безупречной красоте что-то страшное, отталкивающее, настолько жуткое, что хотелось убежать от него подальше, лишь бы не видеть холодной пустоты его глаз. Все-таки красота — пугающая сила.

Сирокко вновь опустилась на кровать и закрыла глаза. Ветер скользнул в комнату, приветствуя девушку. Он заметно окреп и теперь был почти осязаем даже без взаимодействия.

Утро только начиналось, небо посветлело, и солнце поднималось над горизонтом. Сирокко стояла на большой площадке, засыпанной плотной утрамбованной землёй. Напротив неё замер невысокий светловолосый мужчина по имени Содалит, который должен был её обучать.

— Ты сильно отстала от своих ровесников, — говорил он. — Но Нимфея Атту хочет обучить тебя военному ремеслу. Возможно, после завершения обучения ты станешь охранником.

— Это займёт много времени? — обречённо спросила Сирокко, чувствуя себя нехорошо. В её планы не входило поселяться здесь на много лет.

— Настоящие мастера учатся всю жизнь, — ответил Содалит, окидывая девушку насмешливым взглядом светло-зеленых глаз. — Но тебе будет достаточно трёх-четырёх лет. Вкупе с талантом и многочасовыми тренировками ежедневно, ты сможешь быстро пройти программу. В будущем во время боя ты сможешь отходить от заученных приёмов и создавать свои на основе полученных знаний.

— Давайте приступим к занятию, — проглотив разочарованный вздох, сказала Сирокко.

У неё было не так много времени, чтобы разбрасываться годами направо и налево. В Сфере Проклятых жили чуть больше ста или ста десяти лет. Потом наступала старость, которая из-за сдерживаемых всю жизнь способностей становилась невыносимой: головная боль, тошнота, ломота в мышцах усиливались. Большинство людей не выдерживало такого и заканчивало жизнь самоубийством. Ужасно, конечно… Но Сирокко до сих пор не могла понять, что именно её пугает — старость или смерть. И пусть одно вытекает из другого, смерть — лишь мгновение, а старость может длиться десятилетия. Это бессилие и болезни, морщины…

— Хорошо. Для начала нужно обратиться к себе и определить, откуда идёт твоя внутренняя сила…

* * *

Сирокко в изнеможении упала на кровать. Нога болела так, что хотелось оторвать её и закинуть подальше. Однако спать не хотелось: видимо, на этой неделе она отдохнула на несколько дней вперёд.

— Ну, как прошла тренировка? — Эблис бесцеремонно завалилась к ней на кровать. — Какие успехи?

— Да мы сначала полдня сидели на земле и обращались к чаркам силы, — раздраженно выплюнула Сирокко. — А потом полдня я пыталась нормально принять начальную стойку. И зачем я только согласилась? Да меня сегодня облили грязью больше, чем за все предыдущие годы!

— Ох ты бедная-несчастная, — залилась смехом Эблис. — Думала, что в боевых искусствах с тобой, как с принцессой, носиться будут?

— Ну не так же! Кстати, забыла сообщить тебе радостную новость, — едко процедила Сирокко. — Судя по всему, мы застряли здесь на три или четыре года. Мне нужно закончить обучение.

Эблис замерла, обдумывая услышанное. Вокруг её головы обвились щупальца плотного сизого тумана, который медленно расползался в стороны. Раньше Сирокко не видела проклятия подруги, только слышала о нем. Несмотря на имя — оно дословно обозначает «пыльная буря» — проклятие находилось на пересечении стихий Воздуха и Воды, а не Воздуха и Земли, как у Сирокко. Вероятно, Зрячая неправильно истолковала проклятие Эблис при рождении. Такое бывает, потому что зачастую внешние проявления способностей схожи между собой.

— Хорошо, — наконец, пожала плечами подруга и взяла со стола тарелку с вафлями в карамели. — Тогда я пока поищу книгу. Разделим, так сказать, обязанности.

— Как хочешь, — Сирокко помассировала виски. — Пойду в сад, проветрюсь.

Эблис кивнула, не отрываясь от созерцания вафель. Они сейчас занимали её больше, чем что-либо ещё. Все же каждый справлялся с жизненными трудностями своим способом.

Сирокко встала с кровати и скривилась, едва не упав. Нога теперь превратилась в пульсирующий сгусток боли. Все-таки надо было поберечься ещё хотя бы неделю, но девушка не хотела терять столько времени. Если она ещё хотя бы день полежит в комнате без дела, то наверняка сойдёт с ума. Теперь нога не скоро пройдёт, а делать перерывы в занятиях Сирокко не собиралась, поэтому она, стараясь не прихрамывать, вышла из комнаты. Несмотря на усталость, она не могла больше ни секунды находиться в этом месте.

Вечерний воздух сада был наполнен тяжелым сладким ароматом трав. Лето стояло в разгаре, и даже ночная прохлада не могла перебить иссушающий дневной зной.

Жаркий ветер гулял среди стремительно темнеющих деревьев, тени которых все больше сливались с вечерними сумерками.

В другой день Сирокко была бы рада в одиночестве погулять в темном саду, однако теперь ей везде чудилось тяжелое дыхание незнакомца. И зачем она только пошла?

Сирокко прислушалась. Ветер тут же услужливо замолчал, и в оглушающей тишине не было слышно ничего, кроме клёкота ночной птицы. Ей нужно было забыть обо все хотя бы на одну ночь… Успокоившись, Сирокко прошла по аллее и устремилась в другую, более старую и забытую часть парка. Сюда редко заходила прислуга, ещё реже — кто-то из господ. Поэтому среди растрескавшихся от времени плиток кустилось буйство травы; деревья, которые давно не подстригали, теперь выросли в своей естественной форме. Кроме добротной каменной ограды и пары таких же монументальных беседок, которых время тоже не пощадило, здесь ничего не было.

Сирокко быстро миновала центральные аллеи, и, когда её глаза привыкли к темноте, подошла к дальнему краю сада. Здесь земля резко уходила вниз, образуя почти отвесный обрыв, а внизу лениво текла неспешная речка. Сирокко села на край, и теперь рассматривала темнеющее ночное небо. Звёзды — это единственное, что всегда оставалось неизменным. Она ушла из родного дома, рассталась с семьей, отказалась от возможности освобождения. Даже с подругой они отдалились из-за огромного количества дел и морального разделения. Ещё никогда в жизни Сирокко не чувствовала себя настолько одиноко.

Совсем рядом раздался шорох. Сирокко вздрогнула, готовясь призвать ветер, однако сразу расслабилась, поняв, что источником опасности оказался Дейтерий.

— Я тебя напугал? — понимающе спросил он, усаживаясь рядом.

— Да, — ответила Сирокко, пытаясь унять скачку сердца. — Ещё немного, и я сбросила бы Вас с обрыва.

— Больше не буду к тебе подкрадываться, — наполовину с улыбкой, наполовину серьёзно сказал Дейтерий. — Ты сегодня ходила на тренировку? Как нога?

— Ходила. Болит.

— А зачем ходила?

— Надо.

— Она теперь будет болеть сильнее.

Сирокко мысленно закатила глаза. Ну почему он не понимает, что ей хочется побыть в одиночестве?

— Ты чем-то расстроена?

«Смотрите-ка, догадался».

— Нет, — проглотив грубый ответ, миролюбиво сказала Сирокко. — Просто хочу побыть одна.

— Разве? — судя по голосу, Дейтерий был удивлён.

Сирокко не повернула головы в его сторону. Пожалуй, это было явным неуважением к родственникам госпожи, однако ей было все равно. Сам виноват, что прицепился. Она решила не отвечать в надежде, что Дейтерию надоест молчание.

Некоторое время они сидели в тишине, и Сирокко в глубине души надеялась, что он уже ушёл, однако, едва скосив глаза, замечала темный силуэт рядом с собой.

Ночь темнела, звезды загорались все ярче, и широкий Млечный Путь, переливающийся десятками нежный цветов, протянулся полосой через все небо. Цикута говорила ей, что в Сфере Свободных эти цвета становятся настолько бледными, что почти теряются, и галактика приобретает молочный оттенок.

— Когда я приезжаю к Нимфее, часто гуляю здесь, — вдруг заговорил Дейтерий. — Тут никогда не бывает людей, и я могу быть собой. В обществе постоянно приходится во всем себя ограничивать, и порой мне кажется, что я сейчас взорвусь. Люди столько внимания уделяют словам, мимике и жестам, но всем без разницы, что я чувствую на самом деле.