— Спасибо, — улыбнувшись, поблагодарила Пуансеттия. — Не буду спрашивать, что у вас произошло.

— Нам пора, — Дейтерий подошёл к подругам и коротко кивнул Пуансеттии. — Поспешим.

Сирокко первой спустилась по лестнице, прищуривая глаза и пытаясь разглядеть мутные силуэты в молочно-белом тумане. Справа и слева мелькали едва заметные тени стражников, которые друзья заблаговременно огибали по широкой дуге. Снаружи слышались вопли людей и ржание коней, свист, скрежет, звон мечей о латные доспехи.

Пуансеттия вышла вперёд, устремляясь к предполагаемому краю площади. Она уже почти растворилась в клубящемся тумане, когда Сирокко вдруг почувствовала чьё-то холодное железное прикосновение к своему предплечью. Она дернулась, однако это не помогло; резко развернувшись, девушка едва не врезалась в закованного в броню солдата. Второй такой же чуть в стороне держал Дейтерия. Сирокко вновь дернулась и ногами начала выбивать быстрый ритм. Ветер закружился рядом, лезвием разделяя стражника и свою подругу. Его силы хватило, чтобы тот отступил назад, и Сирокко тут же вывернулась из его ослабевшей хватки. Она, не переставая быстро перебирать ногами, закрутилась в быстрых оборотах. Шторм, поднявшийся вокруг неё, весело играл полами кафтана.

Соломенные волосы Сирокко разметались по плечам, едва заметно волнились под падавшими на них снежинками. Крупные белые хлопья сливались с окружающим туманом, и казалось, что они, эти маленькие кристаллы льда, — его дети.

Сирокко бросала беглые взгляды на Дейтерия, стараясь оценить его положение. Несмотря на отсутствие крепкой связи со стихией, в Академии он проходил военные искусства и теперь с легкостью расправлялся с державшим его стражником. Солдат успел лишь охнуть, когда Дейтерий, рыбкой поднырнув под ведущую руку, ударил его по коленям сзади. Уже через несколько секунд он оказался на свободе, но внезапно туман начал редеть. Силуэты уже не были такими размытыми, как раньше; в них проглядывались снующие стражники и изумленные жители.

Сирокко повернулась в другую сторону и успела заметить, как ее подруги вместе повалили на землю начальника стражи. Она лишь на мгновение пересеклась взглядом с Эблис, когда поняла — на этой площади есть кто-то ещё. Кто-то, помимо солдат и мирных жителей. Третья сторона, которая…

— Приветик, Сирокко, — позади неё раздался тихий голос, но она уже знала его обладателя. Это был высокий молодой человек с темно-русыми волосами и серо-голубыми глазами. Он неоднократно пугал её в снах, заставляя просыпаться в холодном поту.

— Дореми, — выдохнула Сирокко.

Его тихий голос заставил её остановиться; вместе с тем опали мелкие камешки, поднятые вверх потоками ветра.

— Пришло время вернуть долг, — Дореми сделал шаг вперёд и улыбнулся. — Присоединись к нам, встань под знамёна революции! Обещаю, что в новом мире найдётся место и тебе, и всем твоим близким.

— Что за новый мир? — хрипло спросила Сирокко.

— Мир, в котором нет места лжи, где есть лишь чистая, ничем не замутнённая правда, — Дореми протянул девушке руку. — Иди со мной, и ты одновременно и отдашь долг, и найдёшь лучшее будущее.

— Не верь этим сладким речам! — Дейтерий, расправившись со стражником, стоял неподалёку. — Единственное, что ему нужно — власть. Он уже несколько лет наводит беспорядки и подстрекает людей на мятеж. Когда ты ему станешь не нужна, он вышвырнет тебя за дверь.

Сирокко медленно покачала головой. Краем глаза она видела, как в нерешительности на краю площади замерли Эблис и Пуансеттия. Они обе принадлежали богатым и знатным родам; мир, о котором говорил Дореми, уничтожит их, как и Дейтерия. Если революция пройдёт успешно, то вся знать, в теории обладающая уникальными знаниями, будет разрушена.

Но у всех остальных появится совсем крошечный шанс освободиться. И пусть один на миллион — но он будет. Сирокко он был не нужен, но её близким — необходим. Может быть, в новом мире будет больше свободы, появится шанс выбирать. Изменятся законы и порядки, изменится всё…

— Уходите, — прошептала она, и ветер, как в далеком прошлом, отнёс её слова Эблис. Та покачала головой, поджала губы, но больше ничем не выдала своих чувств. Лишь рыжевато-зеленые глаза потемнели, потеряв былой блеск.

Эблис что-то шепнула Пуансеттии, и девушки, развернувшись, безмолвно ушли в ещё летящий обрывистый туман.

Сирокко медленно повернулась к Дореми и натянула на губы улыбку. Наверное, со стороны она напоминала оскал; во всяком случае, ей было на это плевать.

Она молча подала мятежнику свою руку, чувствуя, как топор палача ледяным дыханием касается её шеи.

Холод. Холод и мрак, заполненным острым отчаянием — вот все, что для неё осталось.

Сирокко задумчиво смотрела на объемную карту. Леса, зеленевшие к югу от Бригона, занимали почти треть изображённой местности. Оставшаяся половина принадлежала бескрайним полям, другая — самому городу. Мятежи почти по всем округам королевства грозили перерасти в неуправляемый лесной пожар, который сожжёт и леса, и поля, и все, на что падал глаз.

— Осталась лишь маленькая искра, — констатировал Дореми. — Завтра мы отправимся штурмовать дворец.

Дейтерий с непроницаемым лицом сидел рядом, для вида периодически скашивая глаза на карту. Сирокко вздохнула. Он почти не скрывал, что присоединился к восстанию лишь из-за неё. Как могла, она выгораживала возлюбленного — периодически бессовестно врала Дореми и Мирро, когда Дейтерий отказывался делать порученную ему работу.

Быстро завершив собрание, Дореми накрыл карту плотной тканью и быстро вышел из комнаты. Порой он напоминал Сирокко дикую кошку: грациозную и потрясающе сильную, но смертельно опасную. Одним звуком своего голоса он мог заставить людей верить, чем и самозабвенно пользовался. Восстания, поднимавшиеся вслед за его песней, разгорались все сильнее, и королевская стража с ними уже не справлялась.

Сирокко поспешила за Дореми и догнала его уже в коридоре. Он вызывал у неё ненависть и одновременно восхищение: идея революции была гениальной, но жестокой и в некоторой степени бесчеловечной. Сирокко решила, что лучше быть на стороне победителя, поэтому всеми силами поддерживала планы мятежников. Король проигрывал, его армия несла значительные потери. В новом мире не найдётся места его приспешникам.

— Я бы хотела сражаться завтра рядом с тобой, — сказала она, когда Дореми обернулся. — Не зря же я тренировалась!

— Если план не сработает, штурм может затянуться на месяцы, — мятежник склонил голову к плечу. — Зачем тебе лезть в пекло, если тебя связывает лишь клятва? Ты точно так же отработаешь ее, трусливо отсиживаясь в тылу.

— Может быть, я тоже поддерживаю революцию, — вспыхнула она. — Удивлён, что твои желания совпадают с моими?

— Это несколько напрягает, — Дореми прищурился. — чувствуется вонь подвоха.

Сирокко усмехнулась, нисколько не напрягаясь от подозрительного отношения к себе. Во всяком случае, Дореми был в своём праве — поступки Сирокко действительно не поддавались логическому объяснению.

— И что, никому не веришь?

— А оно стоит того?

— А разве нет? — подняла бровь Сирокко.

— Острый язычок, — усмехнулся Дореми. — Как можно кому-то полностью доверять, если порой мы недостаточно честны даже с собой?

— Философия не даёт ответы, а лишь больше запутывает, — отрезала Сирокко.

— Если только я сам хочу запутать.

Сирокко понимающе отвернулась. Она ненавидела копаться в чужих проклятиях, ровно как и в чужих судьбах. Это казалось ей занятием скучным и ненужным; ей было достаточно своих проблем, которые требовали решения. Да и проклятие у Дореми было настолько сложным, что, размышляя над его сутью, можно было сойти с ума.

Истинная власть принадлежала тем, кто не боялся. Кто, наплевав на все законы, шёл вперёд. Шаг за шагом, в зной и стужу — несмотря ни на что, никогда не останавливался. Остановиться — значит умереть. Тысячи людей хотят силы и власти, и они идут вперёд. Лишь сейчас Сирокко поняла, как много в мире людей, которые используют способности в повседневной жизни. Старые традиции уходят в туман забвения, а новые поколения меняют законы. Так было всегда, и будет впредь — в жизни нет ничего уникального; все, что происходит с одном человеком, обязательно произойдёт с сотней других. Такова вероятность.