Он подался вперёд, нависая надо мной, упираясь руками в спинку моего стула. Поджатые губы, упрямый взгляд; хищные, прищуренные глаза и… слегка дрожащие пальцы. Я заметила это краем глаза, совершенно внезапно, но почему-то сердце болезненно сжалось от этой крошечной детали. Он не просто злится, он… нервничает? А потому вместо уже заготовленного вопроса про аварию (Какая авария? Что случилось? Почему родители решили нанимать ему нянь?) говорю совершенно другое:

— Мы перешли на «ты», хочу, чтобы ты этого не забывал.

И улыбаюсь. Чёрт побери, улыбаюсь! Как полная идитока.

Думается мне, Тим решает так же, потому что вновь грохает кулаком по столу и рычит:

— Отлично. Лада, не нервируй меня.

Он подаётся ещё ближе, заглядывает в глаза… а потом порывисто сжимает предплечье и на мгновение прислоняется лбом к моему. И вихрем вылетает из комнаты.

А я продолжаю сидеть, глядя на раскрытый учебник физики и не до конца решённую задачу. На ровный почерк, покрывающий строчки. Мелкие, острые, наклонные буквы выглядели завораживающе. Такие резкие и хищные, как взбешённый Тим.

Что это только что было? И с ним… и со мной, решившей растормошить спящего зверя?

Тим ещё долго нарезал круги по собственной комнате, от досады кусая щёку изнутри. Он думал всю пятницу, целый день не мог избавиться от грёбаной похмельной тошноты, потому что голову наводняли наинеприятнейшие мысли, и пришёл к окончательному решению. Самому идеальному в сложившейся ситуации!

Треть срока пребывания нянечки в их доме уже прошла. В последний раз, когда Тим терпел няньку почти три недели, папа не стал сразу же нанимать новую. Может, если пережить месяц и заставить Ладу не продлять контракт, станет лучше? Может, отец успокоит маму и позволит какое-то время пожить спокойно? И тогда Тим решил заткнуть все желания в задницу и просто терпеть. Забыть что на дворе лето, а половину школьной программы одиннадцатого класса он успел вызубрить за июнь, пока мама была в отпуске и тупо не выпускала его из дома. Расслабиться и плыть по течению.

Но по течению не получалось… в основе своей из-за Лады. Почему-то Тима чертовски раздражало, когда она сидела рядом, объясняя очередную тему. Вся такая сосредоточенная, умненькая, добренькая и улыбчивая. Столько всего помнила, готовилась к занятиям, радовалась его успехам — давно уже предопределённым, так как Тим деликатно промолчал, что уже это рассмотрел. Честно? Хотел найти ошибку, подловить няню, заставить смущаться. Хотел избавиться от тёплого и уютного ощущения, которое появлялось у него рядом с ней.

Как же оно раздражало! И как же манило. Настолько сильно, что всего полчаса назад ему чуть не снесло голову.

— Тим, — позвала я, постучавшись в дверь. — Тимофей, открой, давай спокойно поговорим.

Было уже восемь часов вечера, и я начинала волноваться. С тех самых пор как вылетел из моей комнаты, подопечный сидел, запершись в своей берлоге. Изнутри доносились приглушённые звуки стрельбы, но за всё время Тим ни разу не выбрался даже в коридор. Даже в туалет! Не говоря уже об обеде и ужине. Молодой мужской организм опять добровольно голодает, а виноватой в этом чувствую себя я.

— Тимофей, ты там дуешься, что ли? Это по-детски, так и знай! — Использовала тяжёлую артиллерию, решила играть по-крупному. Тимка же не любит, когда его считают маленьким? — Если не спустишься хотя бы поесть, в следующий раз буду кормить с ложечки.

И кто зарекался, что больше не будет таскать ему еду? Но я и не таскаю, я пытаюсь выкурить в люди, чтобы поел самостоятельно.

За дверью раздаётся шорох, потом клацанье замка. Я чуть было не запищала от счастья, понимая, что угрозы подействовали. Ах, мальчик молодец! Не хочет кушать с ложечки.

— Ну что опять? — проворчал Тим, наконец-то приоткрывая дверь.

Сначала он выглянул чрез маленькую щёлочку, заметил стоящую у порога меня и покачал головой. Потом дверь открылась шире, и подопечный предстал передо мной во всей красе: привычные джинсы, полное отсутствие майки, бесконечно всклокоченные волосы, тёмная щетина на щеках… и усталые глаза, которые сейчас сверлили меня хмурым взглядом. В памяти промелькнули картины той ночи, которую мы провели в квартире Джоя, и не менее бурного утра. Такие же встрёпанные волосы, поджатые губы.

Не знаю, что меня дёрнуло, сделать шаг ближе и, поднявшись на носочки, поправить Тимке волосы. То утро что-то изменило в моём к нему отношении, и теперь даже злящийся подопечный казался чертовски милым и домашним.

Тим не отшатнулся от моего порыва, зато раздражение в глазах сменилось удивлением и… растерянностью? Он стоически вытерпел, пока я поправляла лохматую чёлку, тяжело вздохнул и вновь поинтересовался:

— Пришла поправить мне причёску? Не стоит, всё равно растреплется.

А на губах-то улыбка! Я опустила голову, пряча ответно растянувшиеся губы, и отозвалась:

— Нет, я как обычно, пришла звать на ужин, если мой подопечный сам не спускается.

— Я слышал… — пробормотал Тимка.

Он опёрся плечом о косяк и снова тяжело вздохнул. Я не могла прекратить улыбаться, потому так и не поднимала головы. Рассматривала дыры не его драных джинсах и скрещенные в щиколотках ноги. Большой размер. Какая там примета есть насчёт крупного размера ноги?

Пока я пыталась поймать эту мысль за хвост, Тим опять зашевелился, спугивая её, и сообщил:

— Я не хочу есть. И я не дуюсь, а думаю. Спокойно сижу в комнате и размышляю о жизни. Нельзя?

Окончательно потеряв суть дурацких раздумий о ногах, когда услышала очередное «не хочу есть», я всё же вскинула голову. И поняла, что стою к подопечному непозволительно близко, почти вплотную. Сама так близко подошла, когда поправляла волосы, или это Тим неведомым образом придвинулся ближе? А ещё он смотрел так… так…

Я ощутила, как жар опаляет щёки, и нервно сглотнула, отступая на шаг.

— Но еда… — только и смогла выдавить в ответ.

Тимка усмехнулся, то ли оценив мою изобретательность в плане речи, то ли заметив поведение. Что за реакция, Ладочка? Или после «того утра» изменились и твои собственные мозги? Сначала доводишь парня, потому что он последние четыре дня вёл себя слишком отстранённо, теперь смущаешься от одного пристального взгляда. Это непедагогично, дорогая. Ему ещё семнадцать.

Ага, непедагогично. Как и недоротические сны, когда засыпаешь рядом с собственным подопечным. И когда это самое дитятко смотрит на тебя так, словно готово съесть прямо здесь и сейчас, тоже совсем неправильно. Раньше Тим тысячу раз кидал в мою сторону пошлые шуточки и оценивающие взгляды, но… не такие! Что изменилось за эти несколько дней? Во мне? В нём?

Что пошло не так?

— С едой я не откажусь от твоего последнего предложения, — заметил Тим, спустя несколько бесконечно долгих секунд, за которые я успела окончательно потерять суть разговора.

— Какого?

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, и отступила ещё на шаг. Впрочем, Тим тоже исправился: отвёл взгляд и теперь сосредоточенно разглядывал косяк. Косяк ему взаимностью не отвечал, была максимально молчалив, гладок и спокоен.

— Покормить с ложечки, — отозвался Тимофей, пожимая плечами и складывая руки на груди.

Что? Я вновь подняла голову, удивлённо смотря на него, но подопечный был совершенно серьёзен, не только не шутил, но, кажется, даже не издевался.

— Хорошая идея, потому что иначе я есть сегодня не планирую, — добавил он. — Я же веду себя «по-детски», сама сказала. Значит, и кушать буду только по-детски. — Тим ненадолго замолчал, ожидая моей реакции, а когда не получил, продолжил: — Зато могу пообещать, что «чёрную ауру» больше распространять не буду. По крайней мере, постараюсь. Так что можно успокоиться, оставить меня в комнате и пойти к себе — отдыхать и высыпаться. Утром у нас пробежка, после завтрака занятия, после занятий… я пойду играть дальше, ты — заниматься своими делами.