Чёрной ауры не было уже сейчас, но в словах подчинённого сквозила какая-то обречённость. Словно исправиться он пообещал, а чего-то стоящего для этого за весь день сделать так и не решился.

А каким я должен быть? Я не виноват… Почему я всю жизнь отдуваюсь?

Утренняя ссора обрывками пролетала в голове, пока я всматривалась в напряжённое лицо Тима. Неправильный, «неученический» взгляд больше не был направлен на меня, и его, длившийся всего пару секунд, легко можно было выкинуть из памяти, а вот брошенные в запале слова никуда не девались. А каким Тим должен быть? Почему и за что он отдувается? Я обязана узнать, если хочу спокойно доработать оставшуюся половину месяца. Может, если я лучше узнаю Тима, то смогу понять, почему он иногда так странно себя ведёт?

— Отлично, — кивнула. Тим уже украдкой облегчённо вздохнул и собирался закрыть дверь, когда я добавила: — Если покормлю с ложечки, согласишься ответить на пару вопросов?

Подопечный так и замер, сжимая пальцами край двери. Подозрительно посмотрел на меня и протянул:

— Серьёзно?

— Всего на пару, — я улыбнулась, понимая, что спрашивает пацан совсем не это.

— Нет же, серьёзно будешь кормить?

Тим даже позу сменил, весь словно подобрался — в каждом жесте недоверие. Со сторону казалось, что он что-то очень тщательно обдумывает.

— Ага.

— Не шутишь?

Не шучу ли я? Ооо, я совершенно серьёзна.

— Я же нянечка, Тим, я обязана кормить маленького мальчика с ложечки, — сладко пропела в ответ, стараясь спрятать издевательские нотки, но получалось с трудом. — Особенно если мальчик просит и готов ответить ради этого на несколько личных вопросов, чтобы няня его лучше понимала. Готов?

И поймала его взгляд, с вызовом смотря в ответ. Господи, что я делаю? Я ведь не учитель, а ходячая катастрофа. Специально вывожу ученика из себя, краснею под его взглядом, а теперь ещё пытаюсь взять на слабо. Круче не бывает! Сейчас Тимка откажется — и правильно сделает.

— А готов! — вместо отказа пожимает плечами он. — Нужен разговор и ответы на вопросы? Будут. Только еду, пожалуйста, принеси повкусней. Кажется, я чувствовал запах лапшичной запеканки и чего-то сладкого. Можно тащить всё, потому что, обещаю, как подобает маленькому мальчику, буду кушать с трудом и кидаться едой. Но на вопросы отвечу.

Тим ушёл, оставляя дверь открытой, и спокойно плюхнулся на кресло, чтобы выключить стоящую на паузе игру, а я так и осталась стоять посреди коридора, не зная, то ли плакать, то ли смеяться из-за внезапно сложившейся авантюры.

Когда я попросила ещё не успевшую убежать Настю погреть Тиму запеканку и отрезать кусок шоколадного торта, она даже бросила собирать сумку — время позднее, Анастасия планировала ехать домой, хоть и имела в доме свою комнату — и кинулась организовывать поднос для «молодого хозяина». Почему-то она просто души в Тиме не чаяла.

— Насть, а ты давно здесь работаешь? — поинтересовалась я, наблюдая за оживлённо порхающей по кухне горничной.

— Лет восемь, — охотно отозвалась она. — Они как переехали в этот дом, так меня и наняли. Алевтина с каждым из прислуги общалась лично, ещё и на мужа кричала, чтобы не лез лишний раз, говорила, что он выбирал дом, а она — людей. Егоровы тогда чуть проще были, всё шло в гору, но бизнес был помельче, а времени на дом и семью побольше.

— Ясно… — пробормотала я, пытаясь представить Алевтину и Алексея «проще». Не получалось. — А Тиму они всегда нянь нанимали?

Настя замерла, едва не роняя на стол большой кусок торта, но вовремя спохватилась и осторожно опустила его на тарелку. Выровняла, закрыла коробку, поставила её в холодильник. Я уже решила, что отвечать она не собирается, когда Настя, наконец, подала голос:

— Не всегда, только два с лишним года. Первый раз гувернантку наняли, когда ему было пятнадцать. Это… сложная история.

В пятнадцать? Я искренне задумалась, продолжая наблюдать, как Анастасия собирает поднос, но уже с меньшим энтузиазмом, словно вопрос о нянях выбил её из колеи. Если парню начали нанимать нянечек исключительно во взрослом возрасте, значит, я была права: он просто не умеет себя контролировать. Но Алевтина ведёт себя, как ни в чём не бывало, мило щебечет со мной и уверяет, что Тимошке можно почти всё. То есть это не «тотальный контроль», но и на обычную родительскую гиперопеку не похоже. Почему иначе нянек не было в детстве?

И почему я только сейчас начала об этом задумываться? Ответ пришёл сразу: потому что, кажется, только сейчас я начала воспринимать Тима как человека, а не как мерзкого мальчишку, с которым нужно пережить месяц.

— Расскажешь? — продолжила я пытать Настю.

Но горничная отреагировала совсем не так, как я ожидала. Не знаю, насколько случившаяся история «сложная», но рассказывать её мне так просто явно не собирались.

— Ладочка, я бы хотела, но Тимошка очень не любит, когда ворошат тот случай. А я люблю этого мальчишку как собственного сына. — Она развела руками и неловко добавила: — Если бы, конечно, я родила сына лет в восемнадцать. Он на самом деле очень добрый и ранимый.

Ага, насколько Тимоша ранимый я успела ощутить, когда он половину утра после пьянки обнимался с унитазом. Хотя теперь я с удивлением поняла, что слова о «доброте и ранимости» мальчика больше не раздражают. Возможно… что-то в них есть? В них и в Тиме, если приглядеться получше.

— Ты лучше сама его спроси, — продолжила Настя. — Там был не самый приятный случай, если сам решит пожаловаться, то всё узнаешь. Нет, и не надо трогать, всё равно ничего не изменить.

Она налила огромную чашку чая, поставила её на поднос и вручила его мне. Потом нежненько развернула за плечи в сторону дверей.

— Ладно, — пробормотала я, понимая, что разговор окончен и таким образом от меня тупо хотят избавиться.

Вздохнув, поплелась со своей ношей наверх. Итак, что мы имеем? Тимоша ведёт себя привычно странно и бесится из-за контроля родителей, но решил перестать третировать няню и практически отказался от войны (Правда, утром, когда я его растормошила, пообещал вернуться к старому, но пока угроз не исполнил). Я веду себя не менее странно, потому что в то утро у Джоя начала к Тиму… проникаться? Наверное. Каким бы мерзким мой подопечный иногда ни был, где-то внутри он действительно намного лучше. И это «внутри» меня подкупило, когда мы спокойно пили чай на маленькой кухне и играли в приставку. А ещё я, кажется…

Запнулась на верхней ступеньке и едва не уронила весь поднос, неприятно поражённая последней мыслью. Да, ещё Тим может не просто завалить меня пошлыми шуточками, а действительно смутить им, судя по сегодняшней реакции. И это слишком неправильно. Он ещё даже не мужчина, он малолетка!

— О, еда пришла, — довольно ухмыльнулся «ещё даже не мужчина», когда я появилась на пороге комнаты.

Он сидел, удобно развалившись в компьютерном кресле и слегка откинув голову назад, на спинку. Одеться так и не подумал, щеголяя голым торсом. Взгляд спокойный, немного ленивый, словно подопечный, наконец, выплеснул все накопившиеся нервы и смог расслабиться. Человек-хамелеон.

И сейчас мне предстоит нелёгкая задача. Нет, не заставить хамелеона одеться, пусть сидит, как желает, полуголые мальчишки меня не смущают, и даже не покормить его, как маленького дитятку, а выбрать, какие вопросы важнее всего ему задать. И заставить на них ответить. Потому что бартер бартером, а хитрожопость подопечного никто не отменял.

Первое, в качестве главного блюда: что случилось, когда ему было пятнадцать? Из этого вытекает второе: почему родители начали нанимать ему нянь? Хотя было бы идеально получить ответы на оба вопроса, как на один — сомневаюсь, что Тим согласится ответить на сотню. Третье, на десерт: а каким он должен быть? Что думает сам пацан? Или что хотят от него родители?

Я должна узнать. Путь даже не для работы.

— Да, кушать подано, — согласилась я.

— Сэр? — усмехнулся Тимка.