Закусив воспаленную от неистовых поцелуев губу, хватаюсь за пряжку ремня на его джинсах, желая поскорее избавить его от них, коленом одновременно поджимая его мошонку.

Его стон вспарывает напряжение и разряженный воздух в домике. Он замирает надо мной на вытянутых руках, давая свободу действий. А когда я справляюсь с ремнем, сам резко дергает пуговицу и молнию на ширинке, освобождая восставший член. Поймав мою руку, вкладывает его в неё и вновь стонет. Низко и протяжно.

А я впервые знакомлюсь с его органом. Обхватываю и сжимаю, веду ладонью вверх к головке и вниз. Он перевозбужден, и наощупь как камень - горячий и гладкий. От моих движений Сойер дергается и шипит сквозь зубы. Откидывается на кровать, глаза полуприкриты. Я сажусь рядом, накрываю большим пальцем влажную от выделившейся спермы головку и выписываю подушечкой узоры, размазывая смазку, потом снова веду рукой по всей длине. Сойер издает низкий одобрительный рык, и я ускоряюсь. Ощущаю его тепло, приток крови под кожей и то, как член ритмично подрагивает в моей руке.

Как хорошо, что это сон. Я не испытываю ни капли стеснения или стыда. Могу позволить себе быть такой развратной и порочной, как никогда и ни с кем. С мужем у нас тоже отличный секс, но мы знаем друг друга больше семи лет.

Дыхание Сойера становится учащенным, прерывистым, я поднимаю взгляд и вижу, как он облизывает высохшие губы. Тянусь к нему, чтобы увлажнить их, но он опережает меня. Резко садится, потом встает в полный рост и тянет меня за собой. Как только я выпрямляюсь, быстрыми движениями раздевает меня, стягивая давно расстегнутые флисовую кофту и верх термобелья и одной рукой справляясь с застежкой на брюках. Уже через секунду они летят вслед за остальной одеждой, сопровождаемые мокрыми трусиками.

Медленно проведя руками по моим оголенным бедрам, он резко подхватывает меня и, прижав к себе, садится - нет, падает - обратно на кровать. Вновь впивается в мои губы и вместе со мной откидывается на спину. Продолжая целовать, удерживает меня на себе и утыкается стояком в мою промежность. Выдыхаю ему в рот, развратно и распущенно. Он подается бедрами вперед, срывая с моих губ новую порцию стонов, скулежа и хныкания. Мне уже не до поцелуев. Все мои чувства и желания сосредоточены внизу.

- Пожалуйста, - прошу жалобно и вижу его довольную улыбку в считанных сантиметрах от своих глаз.

Чуть приподняв мои бедра, он втыкает горячий член в скользкую и влажную плоть и без паузы толкается в меня.

- А-а-ах, - вторим мы в унисон.

В моих глазах темнеет, а по спине проходит волна удовольствия, вынуждая выгнуться и содрогнуться. Но Волчек снова ловит мой рот, не позволяя отстраниться или приподняться на нем. Крепко держа за бедра, он сам поднимает и опускает меня, насаживает на свой член, вдалбливается в меня, трахает так, что на каждый толчок из моего рта вырываются вскрики, стоны, вздохи. Но он слизывает их с моих губ и делает новое проникающее движение бедрами с такой отдачей и жадностью, что я буквально искрю и потрескиваю, как оголенный провод. Кровь стучит в ушах и отчаянно пульсирует между ног.

Я чувствую, что на грани, хочу молить его, но не знаю о чем - то ли о пощаде, то ли о наращивании ритма, но не могу выдать ничего членораздельного. Я лишь хриплю, повизгиваю, поскуливаю и бормочу невнятные междометия.

Распахиваю глаза и фокусируюсь мутным взглядом на его, тоже подернутых жаркой пьяной поволокой.

Заметив мой взгляд, он бесстыже усмехается и с еще большей амплитудой вонзается в меня. Мы такие влажные, что каждый толчок сопровождается невероятно похабными звуками, дразня и возбуждая еще сильнее.

Потом он отпускает меня, позволяя выпрямиться, но не начать двигаться самой или задавать ритм, как это обычно бывает, когда девочка сверху. Он по-прежнему делает все сам, подбрасывая меня на своем члене.

Моя грудь с торчащими от возбуждения сосками подпрыгивает на каждое его движение и чувствительно дергается, добавляя мне острых ощущений. Это так грязно… так восхитительно… И я кричу, не сдерживая себя, когда меня накрывает запредельный по своей мощи оргазм. Бьюсь в экстазе в его руках, и мои сокращающиеся мышцы подводят к финалу и Волчека - заключенный, как в тиски, член, напрягается и изливается в меня горячей жидкостью.

Обессиленная, я падаю ему на грудь.

- Какой прекрасный сон, - мурлычу в его шею и отключаюсь.

Просыпаюсь я, когда солнце нахально заглядывает в окна, освещая собой все укромные уголки. Оно шпарит так, что домик прогревается безо всякого камина, и под двумя одеялами мне становится жарко. Открываю глаза, потягиваюсь и спинываю с себя оба одеяла. Они падают поверх валяющихся у подножия кровати курток, которыми я была накрыта вчера. Видимо, я скинула их еще ночью, когда согрелась.

Или…

Воспоминание о новом постыдном во всех отношениях сне всплывает одновременно с ужасной мыслью: а что если это вовсе был не сон?! Чересчур он яркий и реальный. Разве так бывает?

Я испуганно замираю.

Осторожно оборачиваюсь и не сдерживаю вздоха облегчения - на кровати я пребываю в одиночестве. И - перевожу взгляд на себя - полностью одета и даже застегнута на все молнии и пуговицы. Уже с большей уверенностью оглядываюсь вокруг - в комнате я тоже одна. Но это не отель, а тот самый вчерашний домик, значит, позорное падение со снегохода мне не приснилось.

А было бы неплохо избавиться от этого темного пятна на моей славной водительской биографии.

Скинув ноги, без проблем встаю с кровати и подхожу к окну. За ним белое бескрайнее море, а вдалеке стена из хвойных деревьев. Больше ничего разглядеть не успеваю - дверь за спиной открывается и входит Сойер. Оборачиваюсь на звук.

- Проснулась?

Спрашивая, на меня даже не смотрит, лишь мажет взглядом, будто я - предмет давно надоевшей мебели.

- Как видишь, - отвечаю преувеличенно бодро с соответствующим жестом руками. - И готова идти в отель.

- У тебя поразительная способность к регенерации, - отмечает с насмешкой, повернувшись ко мне спиной. - Еще вчера больше часа была без сознания, а сегодня как новенькая. Чудеса.

- Да, на мне как на собаке, - отшучиваюсь я.

А сама внутренне напрягаюсь, потому что, действительно, не ощущаю ни единого намека на вчерашнее происшествие. Я, правда, уже вчера чувствовала себя совершенно нормально, но это и странно. Ведь головой я ударилась неслабо, и должны же быть какие-то последствия, или нет? Ну, не знаю, головная боль там или свинцовая тяжесть в теле - не только голове ведь досталось. Да и просто день был не из простых, и обычно наутро после таких дней, несмотря на отдых, я чувствую ощутимую одеревенелость в теле. А сегодня ничего. Разве что кости чуть-чуть ноют, но не болезненно, а приятно, хочется потянуться и замурлыкать. Не как после удара башкой, а как после… секса.

Фа-а-ак. Только не это!

- Выспалась? - сухо интересуется он.

- Да, - отвечаю лаконично. - Ну что, идем?

- Идем. Только постель приберём. Лучше оставить все, как было.

- Да, точно, - бормочу сконфуженно, что сама не подумала об этом, и тороплюсь исправиться. - Я помогу.

А заодно посмотрю, нет ли на белье следов ну… от чересчур реального сна.

Суечусь, мешаю Сойеру, тяну на себя одеяла, чтобы открыть полностью простыни, а про себя думаю: "Просто спроси у него, было или нет".

Но тут же возражаю сама себе: "Как это "спроси"? Вот прям так и спросить - а не трахались ли мы с тобой вчера, любезный пасынок? А если он скажет "нет"?"

"Ответишь "как жаль", порыдаешь в подушку, но перестанешь, наконец, психовать".

Придумать, что сказать, если вдруг он ответит "да", я не успеваю - кровать заправлена.

И на постели, вроде, всё чисто, так что надобность в вопросе отпадает. Да я и не думала всерьез его задавать.

Мы выходим из домика, по-честному запираем за собой дверь. На замке, кстати, никаких следов взлома, но расспрашивать Волчека о его профессиональных уловках я не собираюсь. Себе дороже. Возьмет, да и расскажет, живи потом с этим. Хоть и очень любопытно, если честно.