Я так валяюсь до рассвета, но не сразу его замечаю. Как не замечаю и то, что лежу в неудобной позе, с подвернутой под себя ногой. Она онемела, но я понимаю это, только когда пытаюсь встать.

Неуклюже плюхаюсь обратно, падаю на бедро, но боли по-прежнему не чувствую. Сигнал в мозг не поступает, информация в нем не регистрируется.

Я как раскуроченная кукла. С оторванными руками, ногами и головой.

Но в голове этой появляется бегущая строка белыми буквами:

"Рассел мертв…"

Я залипаю на ее прокрутке. Повтор за повтором. Круг за кругом.

Звонок телефона вспарывает мозг и проникает в него. Долго игнорирую его, но звонивший не унимается, и я решаю снять трубку. Доползаю до оставленной у дверей сумки. Выкапываю мобильник, на миг оживая от мелькнувшей надежды, что это Сойер. Но это МакАртур.

- Простите, что беспокою. Хотел узнать, как вы. Мои люди ска…

- Я нормально, - перебиваю безжизненным от разочарования голосом.

Дав отбой, отключаю телефон, не желая говорить ни с кем, кроме одного… Но он не звонит.

Какое-то время сижу так же неподвижно, как и несколько часов до этого, но потом чувствую внезапный приступ тошноты. Подрываюсь с места, несусь в гостевой санузел первого этажа, по пути сметая журнальный столик, и долго изливаюсь, спазмируя, в унитаз.

Когда тело перестает сотрясаться в агонии, поднимаюсь и, сдвинув створку душевой кабины, прямо в одежде встаю под душ. Горячие струи лупят меня по запрокинутому лицу, размазывая по лицу макияж, стекают по волосам, распахнутому пальто и дизайнерскому платью. И только теперь, спустя целую ночь и утро, меня срывает в рыдания. Я не сдерживаюсь, позволяю себе реветь в голос, выть белугой, жалея Раса и проклиная себя.

- Я не хотела, чтобы он умер. Боже, я этого не хотела… Нет, я не этого хотела! Как же так, Господи? Ну почему?!

Когда и на это сил не остается, вылезаю из кабинки. Иду в гостиную, на ходу снимая с себя мокрую одежду, бросаю ее тут же и, рухнув на диван в гостиной, мгновенно засыпаю.

Дождь такой сильный, нескончаемый, вода с неба льется рекой. Или стеной - это тоже подходит.

А небо графитово-черное, наглухо затянуто тучами, и ни намека на луну или звезды. Злая, непроглядная, вызывающая дрожь темень.

Дорога почти не освещена, и я практически ничего не вижу. Света фар категорически недостаточно, они не прошивают кромешную темноту, а дворники не справляются с жутким, как из фильма ужасов, ливнем, и я еду буквально наощупь. А должна ехать быстро-быстро, чтобы успеть. Чтобы догнать. Чтобы объяснить.

Это для меня очень важно, жизненно необходимо, а времени у меня нет, и я не выдерживаю, сильнее притапливаю педаль газа, разгоняя двигатель и машину.

Шины начинают скользить по залитой дождем дороге и будто всплывать. Мне знаком этот эффект, он называется аквапланированием. Знаю я, и что езда в условиях такой видимости опасна и даже запрещена - гонки в такую погоду не проводятся. Но я не на трассе, и вывесить красный флаг мне некому, да я бы и не среагировала - я здесь, не чтобы отступить. А чтобы догнать его! Мне нужно сказать…

И я вновь усиливаю давление на акселератор. Плевать на риски.

Я еду быстро, очень быстро, но моя цель впереди еще быстрее. Я ее вижу, я уже близко, еще чуть-чуть, и… Я снова ускоряюсь.

Дорога неожиданно сужается и уходит в поворот. Я выкручиваю руль, меня заносит, выкидывает на встречку, и я застываю в ужасе, когда вижу прямо перед собой фары огромного грузовика. Водитель жмет на клаксон, и меня оглушает его сигналом. Я ору.

Подскакиваю на кровати, вся мокрая, и только когда слышу еще один звонок, соображаю, что это звонят в дверь.

С трудом отображая, где я, встаю и, пошатываясь, иду к двери. В большом зеркале на дверце шкафа боковым зрением цепляю свое отражение - я же голая! В голове шум и туман, но не настолько, чтобы я не понимала, что в таком виде открыть дверь не могу. Кто бы это ни звонил, чтоб ему…

Хватаю в гардеробе длинный вязаный кардиган и, запахнувшись в него, спускаюсь по крутой лестнице вниз. Пока я ползу, считая ненавистные ступеньки и опасаясь свалиться с них нафиг, незваный гость продолжает настойчиво трезвонить.

С раздражением распахиваю массивную дверь, собираясь грубо послать визитера, но осекаюсь. В дом вваливаются Ритка и Денис.

Ритка, увидеть которую я отчаянно жаждала некоторое время назад, но сейчас она невыразимо некстати.

- Ну здравствуй, племянница, - Рита обнимает меня, а я бросаю взгляд за окно.

Теперь ясно, почему там темно, хотя, когда я засыпала, кажется, уже светало. Похоже, я проспала целый день. Из Москвы к нам лететь часов десять.

- Привет, тетя Хэвен, - голос у племянника мрачный, но глаза светятся радостью.

Хоть и повод грустный, но для него поездка в Штаты - это все еще приключение. Несмотря на то, что он тут далеко не впервые.

- Надо же, какой приятный сюрприз…

Отстраняюсь, так и не обняв Риту - нет ни сил, ни желания.

- По твоему кислому виду ни за что не догадаешься, что ты нам рада.

- Говорят, внешность обманчива…

- Угу, - придирчиво изучает меня тетка. - Выглядишь - хуже не бывает.

Вздыхаю.

- Вот что я люблю в тебе, Рит - ты всегда умеешь найти правильные слова. Приободрить, утешить в трудную минуту…

- А ты нуждаешься в утешении? - прищуривается подруга дней моих суровых. - По-моему, тебя в самый раз выпороть.

- А… Тоже верно.

Не дожидаясь приглашения, проходит в гостиную. Но через пару шагов замирает возле моих сваленных и все еще влажных вещей. Оборачивается на меня.

Не реагирую. Прохожу мимо и усаживаюсь на диван. Черт, мокро!

Подскакиваю.

Точно. Я же уснула здесь. Вышла из душа, сняла насквозь промокшую одежду и завалилась на диван. Хоть понятно теперь, почему я голая. Но непонятно, каким образом оказалась наверху… Не помню, чтобы я сама туда поднималась.

Падаю в соседнее кресло и откидываю голову на спинку.

- Как ты? - присев на широкий подлокотник, Ритка обнимает меня за голову, прижимает к себе.

- Знаешь, меня об этом уже спрашивали. И я даже нашлась, что ответить.

- Не сомневаюсь, - чувствую, что она улыбается. - Поделишься?

- А то. Я но-рмаль-но.

- Ну, это заметно, - целует в макушку.

И от ее объятий, и от этого сестринского поцелуя мне, на самом деле, так хорошо, что даже страшно. Страшно, потому что я не могу себе позволить сейчас поддаться эмоциям, расклеиться и рыдать в Риткину жилетку.

Не могу, потому что…

- Вы надолго?

- Ну, это от тебя зависит.

- Да? Тогда я вас провожу…- изобразив воодушевление, делаю попытку подняться, но младшая из сестер Измайловых давит на плечи, усаживая меня обратно.

- Помечтай! Я останусь столько, сколько посчитаю нужным.

- Формулировка немного другая, но суть я поняла. Это я уже проходила. Что ж, будьте как дома.

Снова встаю, теперь удачно, и шагаю к лестнице.

- Хэвен…

Останавливаюсь, не оборачиваясь.

- Мне очень жаль, Хэвен. То, что произошло, ужасно. Я понимаю, что ты чувствуешь, но…

- Ни хрена ты не понимаешь, Маргарита Николаевна, - шепчу тихо, также стоя к ней спиной.

- Так расскажи мне.

Явно неловко чувствующий себя Денис не выдерживает и, стремясь ретироваться от взрослых разговоров, прыжками взлетает по лестнице - там комната для гостей, в которой они обычно живут. Вот уж у кого нет ни малейшего желания копаться в моей гнилой душе.

- Расскажи, - приближается Рита.

Такая родная, такая сочувствующая, мой самый преданный друг. Та, кому я поверяла все свои тайны, и кому первой - и единственной - рассказала бы о Сойере, если бы не…

Вот именно, если бы не…

- Я… не могу… - сиплым надрывным шепотом. - Я бы хотела рассказать, но не могу.

- Даже мне?

- Даже тебе. Даже себе. Никому.

Никому не могу. Никому не могу рассказать про Сойера.