- Отец сказал, ты пряталась у Сойера, - неожиданно начинает он, и я едва не выплевываю только что откушенный тост с яйцом.

- Он сказал тебе? - спрашиваю, откашлявшись. - И рассказал почему?

- Аха. Но, видимо, ограничился какой-то полуправдивой версией, совсем искренен отец не бывает.

- С тобой он всегда честен, - возражаю я.

Он легко соглашается. Потом его взгляд серьезнеет.

- Мне жаль твоего брата, Хэвен.

Сглатываю комок в горле.

- Спасибо.

- Обнимемся? - улыбается Спенс, перечеркивая напряжение.

Я открываю ему объятия и он пропускает руки под мои предплечья. Задерживается всего на пару секунд и отстраняется. Снова хватает кружку.

- Ну а что ты скажешь о моем? - его глаза смеются.

- О Сойере? - глупо переспрашиваю.

- Он... хорошо заботился обо мне...

- Сойер-то? Ни в жизнь не поверю, - сейчас он откровенно ржет. - Наверняка устроил тебе гестапо. Он - худший сторож на свете. Когда мы еще были мелкими, и он оставался за старшего, то жестил круче, чем родители. Запирал меня дома и не разрешал приводить друзей.

- С тех пор ничего не изменилось, - робко улыбаюсь.

- Представляю. Еще заставлял меня складывать вещи, убираться в комнате...

- Да! - теперь смеюсь и я. - И мне пришлось несколько раз убираться! Но я сама навела беспорядок.

Когда мы устаем смеяться, я прошу:

- Расскажи мне еще о нем.

Так, за разговорами и смехом, иногда неприлично громким, мы проводим утро со Спенсом.

Оставаясь на кухне и попивая то какао, то кофе кружка за кружкой, мы делимся воспоминаниями. Он рассказывает мне истории из их детства с Сойером, я ему - свои лучшие моменты с Хайденом. У меня с братом немало и не самых приятных моментов, особенно, из периода жизни в России, но сейчас вспоминать их не хочется. Не хочется давать им вторую жизнь. Я уверена, что, если не мусолить плохое, не цепляться за него, память о нем, в конце концов поблекнет, истончится. И я облекаю в слова только хорошее.

Ближе к полудню, когда встает вопрос, что готовить на обед, Спенсер неожиданно просит меня испечь русских блинчиков. Под них тоже находится история из детства, и, закладывая ингредиенты в комбайн, я с улыбкой рассказываю о том, как Хай с дедом готовили для нас с мамой подарок на 8 марта. В виде блинного торта с измайловским клубничным вареньем. Но для крема для прослойки взяли не творожный сыр, а плавленый, в точно таких же ванночках. Смешали его с пудрой и обмазали блины, щедро поливая сверху вареньем.

Ни пудра, ни варенье не спасли торт от катастрофы. С кремом из неправильного сыра он оказался несъедобен. Мама еще пыталась из вежливости запихнуть в себя свой кусок, я же сразу побежала сплевывать его в туалет. На их лица было жалко смотреть. Но смеяться они начали первыми, чем сняли грех с наших с мамой душ.

Когда я заливаю на сковороду первый блин, в дверь звонят.

- Я открою, - легко вскакивает Спенс с барного стула и бежит к входной двери.

С моего места ее хорошо видно, поэтому я сразу вижу отца.

- Привет, пап.

- Привет, родная, - отвечает, подойдя ближе. - Ты как?

С наслаждением и какой-то детской убежденностью, что папа решит любую проблему, спасет от любой беды, и с ним ничего не страшно, утопаю в его объятиях. Жмусь к груди, купаюсь в до боли знакомом запахе.

- Папочка, - бормочу, едва не плача.

- Девочка моя, - отвечает он тоже дрогнувшим голосом.

Я даже отстраняюсь проверить - не может быть, чтобы мой папа, эта глыба, настоящий мужицкий мужик был способен плакать! Никогда не видела у него слез, даже пресловутых глаз на мокром месте. Не вижу слез в его глазах и сейчас, только боль.

Боль по утраченному ребенку.

Снова прижимаюсь к нему, чувствуя себя в его руках, как за каменной стеной. Так тепло и надежно. Я могу стоять так хоть целый час. Да что час - и весь день могу. Перед папой не надо притворяться, ему не надо лгать, он не станет задавать неудобные вопросы. Папа - это просто папа. Самый любимый и родной человек, хоть мы и не одной крови.

- Твой первый блин рискует не быть комом по той простой причине, что сгорит.

Папин по-доброму насмешливый голос слегка разряжает атмосферу и заставляет меня отлипнуть от него.

Хватаю сковороду, переворачиваю ее над заранее приготовленным блюдом для готовых блинов - уф, вовремя! Чуть подзагорел с одного бока, но не критично - есть можно. Возвращаю на сковороду белой стороной вниз на пару секунд, виновато улыбаясь отцу.

- Спасибо.

- Для тебя я всегда здесь, рядом, милая.

Из глаз его сочится почти осязаемая, тягучая, любовь и неистребимая нежность. Его взгляд согревает и повышает уровень моей уверенности в себе. Когда папа на меня смотрит, я чувствую - знаю, - что могу все и даже больше.

- Я знаю, пап, - силюсь удержать улыбку, хотя в глазах начинает щипать от подступающих слез. - Ты садись.

Только сейчас заметив, что Спенс тактично покинул кухню, сосредотачиваюсь на блинах. Какое-то время избегаю смотреть на отца, боюсь напоминать о Хайдене, но и не спросить не могу. Перескакиваю с одной мысли на другую и никак не решусь.

Папа Кевин заговаривает первым, и я выдыхаю.

- Я говорил с Хайденом в день, когда он пропал. Он звонил мне.

- После того, как ушел из мотеля?

- Нет. После этого мы созванивались несколько раз. Когда он был под защитой людей этой Кристины, общение со мной не было под запретом, и мы разговаривали каждый день.

- Ты познакомился с Кристиной? Она настоящая? - вырывается у меня.

- Да… А разве не ты ее наняла?

- Не совсем, - тушуюсь, понимая, что порушила по незнанию чью-то стройную ложь.

Ну сами виноваты - могли бы предупредить. Ведь логично, что я встречусь с отцом, и крайне вероятно, что мы заговорим о последних днях жизни моего брата.

- Я выступила заказчицей, - нахожу, как выкрутиться. - Но в подробности не лезла и лично с ними не встречалась. Действовала через Рассела…

- О'Грейди? - с сомнением переспрашивает отец и как-то весь подбирается. - Он имеет дело с уголовниками?

Я моментально краснею.

- П-почему ты решил…?

Он не дает мне договорить заведомую ложь.

- Я уже много лет живу на белом свете, ребенок. Повидал немало и бандитов, и прочих нехристей, и сам, случалось, нарушал закон…

- Ничего не хочу об этом знать! - теперь уже перебиваю я, предупреждающе вскидывая руку с лопаткой для блинов. - Я обратилась к человеку, у которого Рас спрятал меня, и, конечно, не уточняла, кем будут люди, которые спасут Хайдена. Да и мне было наплевать. Окажись ими хоть приспешники Аль Капоне, я бы согласилась и была благодарна.

- И я, - эхом отзывается отец.

На какое время мы оба замолкаем, внутри каждый переживает что-то свое.

- Хай звонил тебе… - напоминаю. - Когда?

- Когда сбежал от парней Кристины.

- Что?!

В висках начинает отчаянно стучать, а тело ниже пояса деревенеет. Забыв про блины, на нетвердых ногах я шагаю к острову и слепо прислоняюсь бедром к высокому стулу - мне нужна опора.

Папа встает выключить плиту, чтобы исключить задымление из-за сгоревшей стряпни и помогает мне забраться на сидушку. Я в прострации. Фиксирую его действия автоматически, периферийным зрением, никак не реагируя на них. Даже не киваю "спасибо".

- Он… Его не выманили, не выкрали, он ушел сам?! - не узнаю свой хриплый голос, а глаза жжет от сухости.

Отец молча кивает.

- Поч… Что он сказал?

- Что устал прятаться за чужими спинами и что сам должен со всем разобраться. Просил меня не волноваться, не рисковать из-за него, и передать тебе, что любит. И что он очень благодарен тебе за спасение.

- Да уж… я спасла… Я та еще спасительница, - цинично и горько.

Папа порывисто обнимает меня. Так крепко, что я едва дышу.

- Ты сделала, что могла. Даже не думай винить себя в чем-то, Хэвен! Не смей! - продолжая держать меня за плечи, он отстраняется и ловит мой взгляд, а я - воздух. - Вот поэтому я и пришел сюда - знал, что ты все повесишь на себя. Но ты совершенно ни при чем. Это не ты свела его с теми подонками, не ты заставила его нарушать закон. Хайден сделал это сам. Только его собственные поступки и решения привели его в тюрьму и, в конце концов, туда, где он… где его убили.