Я боюсь…

Сама не знаю чего. Или, наоборот, знаю слишком хорошо, но знать не хочу.

К счастью, таким пугающим он бывает редко, и я трусливо отмахиваюсь.

В машине по дороге в аэропорт я не отказываю себе в удовольствии дотрагиваться до него. Пусть не держать за руку - он за рулем, и на горной дороге они нужны ему обе, - но положить свою ладонь на его мускулистое, обтянутое джинсами бедро я могу. И делаю это.

Волчек одобрительно - или снисходительно, но я буду дурой, если стану цепляться к формулировкам - ухмыляется, а я ликую от внутренней уверенности, что имею на это право.

Но как только мы подъезжаем к аэропорту, паркуем тачку на рент-стоянке, выражения лица Сойера, точнее, правой половины его лица, ведь в пути я видела его только в профиль, неуловимо меняется. Становится жестче, рельефнее, мне оно кажется даже злым и как будто пустым. Он больше не улыбается. Он серьезен, собран и… отстранен.

А для меня все вокруг теряет краски и смысл. Будто кто-то выключил солнце.

Мое сердце трепыхается крошечной птичкой, пойманной в силки, и я больше не тяну к нему свои разом осиротевшие и замерзшие руки.

Подхватив чемоданы, он уверенно шагает ко входу в здание аэровокзала и даже ни разу не оборачивается убедиться, иду ли я за ним. Я иду, но не приближаюсь. Знаю свое место…

Войдя в здание аэропорта, мы неожиданно попадаем в плотный поток прилетевших откуда-то и только что дружно сошедших с эскалатора, будто с конвейерной ленты, пассажиров.

Поддавшись неприятному чувству паники, тороплюсь выбраться из толпы и не сразу понимаю, что держу Сойера за руку. Когда я успела её схватить?.. Ладонь его горячая и сухая. Он сильно, до боли, стискивает мои пальцы и словно не замечает этого. Я тоже не замечаю. Боли. Пусть лучше мне будет больно, чем холодно.

Вытащив меня из потока, он останавливается, и я почти налетаю на него.

Замираю рядом и медленно, с опаской, поднимаю взгляд. Смотрит сверху вниз. Лицо сосредоточенное, хмурое, глаза покрасневшие. Резко разжимает ладонь и освобождает мои пальцы. Отворачивается.

- Нам налево, в южный терминал. Выход Си-20.

Голос сиплый, чужой. Я зажмуриваюсь. Не хочу, чтобы так было. Я не вынесу.

Не открываю глаза даже когда чувствую, как он касается моей руки.

- Идем, Хэвен. Мы опоздаем.

А я хочу опоздать. Хочу истерить, топать ногами и требовать остаться здесь, в месте, где я была счастлива. А не лететь туда, где все сломается, все рухнет, где он станет прежним злым и едким Волчеком, не нежным любовником, а суровым надсмотрщиком, сухим профессионалом, выполняющим свою работу. По заданию моего мужа.

От этой мысли зажмуриваюсь еще сильнее.

- И пусть, - заявляю тихо, но твердо.

- Это глупо… Идем.

Знаю, что он качает головой, и в ответ упрямо мотаю своей.

Какое-то время ничего не происходит, но потом я слышу удаляющиеся шаги. Разжав веки, вижу его спину и, разочарованно выдохнув, плетусь за ним. Мой показательный бунт, действительно, глуп. И бесполезен. Твержу себе это, но все равно не прислушиваюсь. А через пару шагов вдруг ускоряюсь, догоняю и, глядя строго вперед, переплетаю свои пальцы с его. Намертво, чтобы даже не думал их вырвать. Но он и не делает попыток. И я снова могу нормально дышать.

Но надолго ли?..

В самолете Сойер не забирает у меня свою руку, кладет сцепленные кисти на стык кресел между нами и небрежно кидает поверх свою куртку, скрывая замок из пальцев. Разумно, но мне все равно. Тыльная сторона моей ладони касается его напряженного бедра, от этого внизу живота у меня образуется и распространяется по телу холодный и тягучий вакуум.

Гремучая смесь из дикого желания и животного страха. И даже себе я не смогла бы ответить, какое из ощущений сильнее и острее.

Практически весь полет Волчек молчит, лишь отвечает на редкие вопросы стюардессы, но меня это устраивает. На разговоры как-то не тянет. И понятно почему.

Молчим мы и в машине по дороге домой. Как легко считать домом место, где живет любимый человек. Хоть я уже знаю, что Сойер в этом доме, доставшемся ему от деда по матери, давно не живет, но все равно это его дом. А значит, и мой.

Цепляюсь за эту мысль, убеждаю себя, что мы вместе, и это главное. Ведь Рассел все еще верит в идею покушения на меня, и не планирует пока возвращать домой. Это дает мне отсрочку от неприятного, но неизбежного разговора. Когда-нибудь мне придется сказать ему, что возвращаться я и не собираюсь, но лучше позже, чем раньше.

Я не боюсь его гнева или обвинений в измене, в подлости, в… Да в чем угодно. Я заранее знаю, что заслужила их все, и Рас будет полностью прав, как бы ни обозвал меня на эмоциях. Он будет прав даже если поднимет на меня руку. Но я не хочу быть той, кто снова рассорит его с сыном. Не хочу, чтобы из-за меня он разочаровался в Сойере, вот почему не буду торопиться с признаниями.

Поэтому мне нужно время, чтобы придумать, что и как сказать мужу, чтобы не впутывать в наши семейные разборки Сойера.

Сойер…

Стоит только подумать о нем, как все во мне начинает петь от радости. Почти не напрягая слух, я могу слышать, как он ходит в своей комнате, и ликовать оттого, что он рядом, что в любой момент я могу позвать его, и он войдет. И я растворюсь в его хищных глазах. Вот прям сейчас и позову.

Но после длительного молчания голос меня не слушается, и получается тихий шепот.

- Сойер, зайди ко мне.

"Ну иди же", - призываю мысленно.

И дверь тут же открывается. Как по волшебству. Губы расплываются в глупой, торжествующей улыбке, но из-за выражения его лица она мгновенно сползает.

- Ты едешь домой, Хэвен. Прямо сейчас. Если у тебя остались вещи, кроме тех, что в чемодане, собери их. Жду тебя внизу через полчаса, - так и не взглянув на меня, он отворачивается, чтобы уйти.

- Домой?! - от неожиданности сначала шепчу, а потом выкрикиваю и, кинувшись к нему, почти врезаюсь. Отступив на шаг, повторяю сдавленно: - Домой? Почему? Что-то случилось?

Поворачивает в мою сторону голову, но не корпус.

- Ничего. Просто тебе не стоит больше здесь оставаться, Хэвен, - бесстрастный голос, непроницаемое лицо. - Да и нет необходимости. Мы оба знаем, что тебе ничего не угрожает, так зачем прятаться? Просто расскаже…

- Не стоит?! - перебиваю истерично. - Мне не стоит оставаться? Или ты не хочешь, чтобы я осталась тут… осталась с тобой? Ты меня гонишь?!

- Я пытаюсь исправить ошибку, которую совершил.

- Ошибку?.. Ошибка - это… я? - голос вновь мне изменяет, и я замолкаю, прижав руки ко рту.

- Нет. Не ты, но то, что произошло между нами. Это неправильно, и я не должен был допускать… Должен был землю грызть, член в узел завязывать, но не дотрагиваться до тебя. А потому тебе лучше уехать.

- Кому лучше?

- И тебе, и мне.

Пытаюсь поймать его взгляд, но он устремлен в пол. Мне не пробиться через его упрямую решимость.

Сил хватает только на то, чтобы качать головой. Из стороны в сторону. Как идиотская собачка на панели авто. Все быстрее и чаще. Из глаз катятся крупные соленые слезы, застилая и замутняя обзор. Лицо Сойера, на которое я неотрывно таращусь, быстро искажается, размываясь.

- Я позвонил отцу. Он скоро приедет за тобой.

- Нет. Нет! - пробивает меня на отчаянный крик. - Нет, я не поеду. Не поеду! Ты меня не заставишь. Пожалуйста, не заставляй меня!

- Так будет лучше, - повторяет твердо и мягко высвобождает руку, в которую я даже не заметила, как вцепилась. - Для всех.

- Не прогоняй меня, - выдавливаю.

Голос жалобный. Жалкий. Мне самой противно его слышать. Слышать себя. Знаю, что мольбы бесполезны. И унизительны. Но и знаю, что не смогу без него. Не выживу.

Я должна попытаться.

И мысленно я пытаюсь. В своей голове я воплю, валяюсь у него в ногах, унижаюсь по полной, на обоих известных нам языках повторяя раз за разом, как люблю его, как не могу без него жить, умоляю сжалиться надо мной, не отнимать себя у меня, не бросать… Но вслух ничего этого не произношу.