Я моргнула и ощутила, как по моим щекам скользнули слезы. Это чувство и вывело меня из минутной прострации.

За год я успела привязаться к Энни. Она стала для меня в какой-то мере младшей сестрой. Она всегда была такой задорной, живой, талантливой и обаятельной.

Да быть этого не может! Как Энни умерла, если она жить еще толком не научилась? Рак… Какое отвратительное слово.

Господи, а я ведь в последнюю нашу встречу говорила ей о бледноте. Почему никто это не взял во внимание?! Почему это заметила только я?!

Я начала и злиться, и плакать, и просто задыхаться от жгучей боли, что зародилась в моей груди. Умер не просто человек, о котором я слышала лишь с чьих-то слов, а девочка, с которой я была знакома, и которую любила.

У меня началась самая настоящая истерика. Отталкиваю отца и резко вскакиваю с кресла, утирая горькие слезы с глаз.

— Почему ты мне об этом сказал только сейчас? Ты знал об этом уже давно, верно?

— Да, знал, но, Мелинда, мы боялись тебя травмировать, — оправдывается папа.

— Что за чушь? Сколько бы вы еще молчали? Я бы всё равно узнала!

Из кухни на крики выбежала мама и Адриан.

— Да, но мы хотели, чтобы это произошло, как можно позже.

— И вы решили лгать? — перевожу свирепый взгляд от матери к отцу.

— Нет, просто оградить тебя, — произносит мама.

— Вы же прекрасно знали, как я отношусь к ней, знали и всё равно молчали! — я уже совершенно не могла себя контролировать, мозг подчинялся лишь боли в сердце.

Не жду каких-либо объяснений, а просто мчусь в свою комнату. Переодеваюсь, как можно быстрей, и, схватив куртку, спускаюсь в прихожую.

— Мелинда, ты куда? — в голосе отца слышна и паника, и нотка гнева.

— К Роберту, — бросаю я, и обуваю сапоги.

— Я с тобой, — отец появляется в прихожей.

— Не нужно, я сама справляюсь, — выхожу на улицу, громко хлопнув дверью.

Делаю глубокий вдох, и в легкие тут же вторгается холодный воздух, что словно обжигает меня изнутри. Начинаю плакать еще сильней, и голова просто горит огнем.

Я никогда не думала, что вот так вот отреагирую на смерть человека, которого я знала. Просто эта новость застала меня врасплох, и я проявила вот такую глупую импульсивность.

Вновь вытираю слезы руками и шествую вперед.

— Мелинда, стой! — слышу за своей спиной голос Адриана.

Не хочу останавливаться, ничего не хочу, кроме как побыстрей оказаться в доме Роберта.

— Мелинда! — Адриан нагоняет меня и крепко обнимает. — Подожди, куда ты пойдешь в таком состоянии?

— Пожалуйста, отпусти, — захлебываясь собственными слезами, прошу я.

— Никогда в жизни, — он целует меня в макушку.

— Адриан, пожалуйста, — отстраняюсь. — Мне нужно быть там.

Адриан смотрит на меня с какой-то болью в глазах. Он чуть приоткрыл рот, и беспомощно опустил руки.

— Мелинда, не уходи, — шепчет он.

— Адриан, ты ничего в этом не понимаешь. Энни — не была мне чужой.

— Я всё понимаю. И знаю, чем это может кончиться, — на его лице мелькает тень обреченности или чего-то в этом роде.

— Что именно? — шмыгаю носом.

— Общее горе сближает людей, в каких бы отношениях они не были до этого.

— Не будь эгоистом, ему нужна поддержка. Его семье нужна эта чертова поддержка. Я не собираюсь возвращаться к Роберту. Адриан, иди в дом, ты раздет и можешь заболеть.

— Плевать! Ты же не бросишь меня? Мелинда, ты меня не бросишь?

— Адриан берет мое лицо в свои руки и целует с таким трепетом, такой мольбой.

— Не брошу, — шепчу я.

— Пожалуйста, это будет слишком, — Адриан крепко меня обнимает.

— Я так с тобой никогда не поступлю, но мне пора.

Он с неохотой отпускает меня и продолжает стоять на дороге, провожая взглядом.

Начал срываться снег и где-то в глубине души я понимала, что только что попрощалась со своей мечтой и первой любовью, которая так и не успела окрепнуть.

Настойчиво звоню в дверь. Я немного успокоилась, но всхлипы всё же иногда вырываются из моего горла.

Наконец, на пороге возникает Роберт. Я ничего не говорю, просто крепко его обнимаю и вновь начинаю сильно плакать.

Роб обнимает меня в ответ, и я чувствую, как его плечи тоже вздрагивают. Мы стоим, черт знает, сколько времени и никак не можем успокоиться.

Я никогда не видела, чтобы Роберт плакал, это попросту казалось мне невозможным. Он всегда был горделив, простые чувства для него являлись чуждыми, но вот теперь Роберт снял все эти глупые маски и стал самим собой.

Роб осторожно привел меня в гостиную, где мы и расположились. Я крепко сжимала в руках платок, который мне любезно предоставил мой бывший.

Глаза от слез начали печь, но мне было абсолютно всё равно на эту глупую мелочь. Сижу совершенно неподвижно, словно статуя, и смотрю на пляшущие языки пламени в камине.

— А где родители? — мой голос звучит хрипло, даже несколько скрипуче и в какой-то мере потусторонне.

— На кладбище, — Роб не поднимал на меня своего взгляда, и всё время смотрел в пол, периодически вытирая с лица слезы.

— Почему ты мне не позвонил? — шмыгаю носом.

На губах Роберта появляется скудная улыбка.

— Мелинда, я обошелся с тобой не самым лучшим образом. Да, я засранец, но не наглец.

— Почему она… она так быстро? — мой голос вновь начинает дрожать, и я никак не могу связать слова в предложение. — Ведь с этой болезнью некоторые борются не одни год.

Роб нервно потирает свои ладони и закусывает нижнюю губу, вижу, как по его лицу вновь скользнули слезы.

— Врачи сказали, что мы слишком поздно обратились, — на удивление, его голос звучал твердо.

— Но ведь можно было попытаться, — я никак не могла принять эту ядовитую мысль. Нет, это выше меня и моего понимания.

— Не в нашем случае, даже деньги и какие-либо связи были бессильны.

Закрываю глаза и тихо вздыхаю, словно только что услышала свой собственный приговор.

— Она умерла на моих руках, — внезапно заявляет Роберт.

Я с ужасом и состраданием смотрю на него.

— Родители разговаривали с докторами, а я остался, и через несколько минут… — Он осекся и обхватил голову руками, точно обезумевший.

Всё это похоже на какой-то кошмар, жуткий до дрожи во всем теле кошмар.

Аккуратно подсаживаюсь к Роберту и обнимаю его за плечи. Я испытываю боль утраты, но она ничто в сравнении с его страданиями.

— Почему? — заходясь в рыданиях, спрашивает Роберт. — Почему именно она?

Я прижимаю его голову к своей груди и поглаживаю бывшего по спине, словно маленького ребенка.

— Ей было всего четырнадцать, за что? — его голос надрывается и тонет в мучительных всхлипах и слезах.

Я крепче прижимаю его к себе и вновь начинаю плакать. Это какое-то безумство! Безумство, что не имеет конца!

Боюсь, всем нам понадобится ни одни год, чтобы эта тема утратила силу причинять боль. Впрочем, это невозможно, она постоянно будет задевать струны наших чувств, мысленно возвращая к этому страшному дню.

Я не старалась утешить Роберта, ведь это бесполезно, тем более полнейшее вранье. Нет смысла говорить, что всё будет хорошо, ведь это не так. Хорошо не станет никогда. Будет терпимо, но точно уж не так, как раньше.

В такой ситуации какие-либо утешительные слова будут лишними и ненужными. Лучше просто побыть с человеком и постараться хотя бы частичку той боли, что он испытывает, впитать в себя и облегчить страдания.

Прошел, наверное, ни один час. Мы лежали у камина и просто смотрели в потолок. Роберт крепко держал меня за руку.

Постепенно тишина стала не тягостной, а скорей всего уместной. Мы были погружены в свои мысли, и никто из нас не говорил и слова.

Но вот Роберт поднялся на локтях и внимательно на меня посмотрел. Его изумрудные глаза стали красными, прежней блеск исчез, и, казалось, в них осталась одна лишь пустота.

— Мелинда, — тихо обратился он.

— Что?