Оружейной и склада только не хватало для полного счастья, а еще бы тишину, которую сразу с двух сторон нарушили вопли «чаек». Зов подсказал, что по этажу на меня несется нечто дикое, но определить сторону не смог, голодная аура неслась отовсюду, кроме одной стороны.

Я бросился туда. Проскочил коридор, свернул и через несколько метров уперся в стену с кабинетами. Не глядя на табличку, я распахнул первую попавшуюся дверь и понял, почему там тишина. Небольшой офис, метров пять в длину с двумя столами по одной стенке и стальными картотечными шкафами по другой, а дальше бескрайнее синее небо.

Приплыли или, точнее, прилетели. Я подошел к окну и глянул вниз.

– Нуу, прыжок веры я всегда успею совершить… – я побарабанил пальцами по стеклу, прикинул, что и как может получиться и вернулся к двери.

Приоткрыл на пару сантиметров и тут же захлопнул, встретившись взглядом с крадущейся мимо «нянькой». Вопль дурной мутантши пробил сквозь дверь, зазвенели барабанные перепонки, а из уха пошла кровь. Я не удержался на ногах и осел на пол. Вопль повторился – либо чуть дальше, либо я уже оглох.

Схватился за шкаф, цепляясь за выдвинутый ящик, подтянулся и, пошатываясь, встал. Потянулся к сканеру и опять чуть не оглох, только уже на ментальном уровне – пять пульсирующих ярких пятен стояли напротив двери, и к ним приближались черные сгустки.

Я потряс головой, потер глаза и влепил себе пару пощечин – стало чуть полегче. Схватил картотеку и свалил ее на пол поперек двери. Ящики со стальным дребезгом раскрылись, на пол посыпались пластиковые папки с фамилиями на обложках. Я заметил знакомое имя – Дуглас МакКорти, а сверху заголовок: данные по Сьерра‑Леоне.

Схватил и запихнул в рюкзак – пригодится. Мелькнула мысль найти такую же папочку на Астрид, вдруг она замужем или там где‑то дома куча детей. Но только разозлился на себя – и не вовремя, и если что будет важное, то сама расскажет.

Свалил второй шкаф. Попытался поднять его и закинуть на первый, но в дверь долбанули с такой силой, что шкафы дернулись, зацепившись за угол стола, а меня отбросило к центру комнаты.

Я поднялся, стараясь покрепче держаться на ногах, и достал «ремингтон».

– Орлята учатся летать. Им салютует шум прибоя, в глазах их небо голубое… – говорят, у некоторых в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами, мне же только урок музыки вспомнился, – Ничем орлят не испугать!

Я выстрелил в тень, мелькнувшую в щелях треснувшей двери. Но только разозлил того, кто был там. Уродливая когтистая лапа одним ударом доломала остатки двери и кромсала лежащий на проходе шкаф, будто он из фанеры. Я выстрелил еще раз, крутанулся на месте и стал палить в окно. А когда стекла осыпались, подошел к краю и сделал шаг вперед.

В лицо ударил порыв ветра, будто что‑то мягкое и горячее хотело меня уберечь. Не пустить наружу, остановить от плохо обдуманного поступка. Но уж лучше так, чем меня сожрут зомби. Внизу пропасть и узкая стальная полоска фасадного подъемника, хотя люлька как люлька – сосиска метров пять в длину и меньше метра в ширину. Блестит рифленая сталь и торчат желтые профили по бортам, по бокам двойные тонкие тросы.

Я пролетел где‑то полтора этажа и рухнул на какой‑то мусор. Сгруппироваться нормально не получилось – упал как‑то полубоком. Плечом и коленом зацепил перила, крякнул то ли от боли, то ли от досады, когда дернулся ухватить «ремингтон» соскользнувший с настила вниз. Ребрам тоже досталось – больно хрустнуло какое‑то пластиковое ведерко, а еще несколько улетело вслед за дробовиком. Люльку шатало, трос скрипел, я аккуратно, еще не веря в то, что конструкция меня выдержит, повернулся на спину, проорался матом и, цепляясь за перемычки перил и скользя на мусоре, дернулся к другому концу люльки.

Из дырявого окна за мной стали выпрыгивать мутанты. Три прыгуна, не переставая рычать и скалиться, пронеслись в метре от подъемника. Четвертый пролетел ближе, плечом, а потом и черепом стукнулся о перила и сполз за остальными. А вот пятый, самый толстый, что‑либо не смог далеко прыгнуть, либо просто споткнулся об оконную раму, плюхнулся прямо на край люльки.

Платформу тряхнуло так, что меня аж подбросило на несколько сантиметров. Трос на той стороне со звонким щелчком лопнул, люльку перекосило, а второй канат натянулся и загудел. А потом рванул, кнутом полоснув по мутанту.

Пол ушел из‑под ног. Платформа из горизонтальной приняла вертикальное положение и стала раскачиваться. Прыгун охнул совсем по‑человечески и вместе с частью борта улетел вниз. Меня стряхнуло и как на очень скользкой горке, потянуло за ним.

Я ухватился в последний момент. Первые несколько попыток лишь замедлили мое падение, то совсем чуть‑чуть пальцы промахивались, то только костяшками по металлу стучал. Порезал руку о край оторванной перекладины, сломал пару ногтей о рифленку, но когда уже ноги болтались за пределами платформы, все же зацепился за помятую, но крепкую боковую перекладину. Чуть не сорвался, когда сверху прилетел ящик с инструментами, и прошелся по плечу, зацепив ухо.

Зацепился и замер, выжидая, пока платформа перестанет раскачиваться. Косился на оставшиеся целыми канаты, вглядывался в тонированное стекло перед собой и молился. Чтобы тросы выдержали, чтобы никто еще не прыгнул сверху, или не выскочил, пробив тонированное стекло. Стоило платформе перестать качаться, как она просела, резко рухнув почти на полметра и опять зашаталась. На крыше должны быть какие‑то противовесы, нагрузка на которые удвоилась и теперь только вопрос времени, как долго еще продержится.

Я медленно подтянулся и замер. Ощущение, будто по тонкому льду иду, только вертикально – движение, пауза, движение, пауза. Прислушался к хрусту, а, точнее, к скрежету, подтянул ногу. Сначала одну, потом другую и, наконец, смог встать, балансируя на металлическом профиле.

Главное – не смотреть вниз. Обманчивое чувство невесомости, пустота и вакуум давили нереальностью происходящего. Липкий холодный страх червячком бороздил извилины, все глубже донося мысль, что все – абзац котенку. Одно неверное движение и никаких кнопок: сохраниться и загрузить. Как мог, гнал все мысли из головы – если снаружи движение, то в голове одна неверная мысль и откроются чертоги разума для панической атаки.

Раньше считал, что самая страшная смерть – быть похороненным заживо. Думал, представлял, в кино видел – жуткое чувство запертого в ограниченном пространстве человека. Панику, что не можешь выбраться, что над тобой не только стенки ящика или гроба, а еще и тонна земли.

И вот сейчас было почему‑то так же. Только свободы хоть залейся, пространства полно, а вот чувство обреченной беспомощности маячило все ближе и ближе.

Полностью платформа не остановилась, лениво покачивалась от порывов ветра. Я собрался с духом и по сантиметру дополз до верхнего целого борта, забрался на него и схватился за канат. Зацепил ногой, обмотал вокруг левой руки и вцепился, а правой медленно полез за топором все еще чудом на выскочившего из крепления на рюкзаке.

Прильнул к стеклу на уровне перекрытия между этажами и смог разглядеть только пол чьего‑то кабинета. Опенспейс без перегородок на заднем плане, а прямо передо мной ножки стула на колесиках, мусорное ведро, маленькая пальма в толстом горшке – и выглядело это все безобидно и заброшено. Я покрепче вцепился в канат, повернул топор киркой вперед и, стараясь не сильно колебать люльку, вдарил по стеклу.

Слабовато. Так я до вечера колупаться буду. Появился скол на пару миллиметров и все. А вот платформа будто этого и ждала – дернулась и просела на десяток сантиметров. До меня долетели какие‑то крошки с крыши, которые не снесло ветром.

Я достал «кольт» и выстрелил несколько раз поближе к шву возле профиля. Во все стороны побежали трещинки, появилось несколько маленьких дырочек, но стекло не осыпалось. Чертов триплекс, или из чего они там делают, чтобы из небоскребов никто не вываливался?