– Вы идете?

Сборы заняли меньше пятнадцати минут. Умылся и переоделся, забрал «коротыша» с томагавком и перекусил на ходу, запивая белковый батончик энергетиком. Дольше ждал, пока откроют ворота, а потом и гараж, чтобы добраться до своего мотоцикла.

Никакой поддержки МакФерси так и не дал, пообещал, что группы, которые сегодня выйдут на мародерный рейд тоже будут искать в первую очередь лекарства и выдал карту города с кучей крестиков вокруг лагеря. Каждая черточка обозначала уже разграбленные объекты в округе: аптеки, полицейские участки, пожарные станции – в общем, все, где в теории можно было найти антибиотики.

Я только присвистнул, оценивая масштаб деятельности. Почти все западные районы Фритауна от пригорода до территории Соломона были уже подчищены. Так что либо идти в гости к черномазому «Рембо» либо в объезд прорываться в центр.

Но идти наудачу я не хотел. Не верил, что наткнусь на брошенную где‑нибудь в переулке целую машину скорой помощи или тайную лабораторию наркодельцов, где хотя бы обезболивающих смогу набрать. Надо было ехать наверняка и лучше в настоящую больницу.

За время пребывания в стране в стационаре я успел побывать дважды.

В гостях у Альберта в Коннауте мне, мягко говоря, не понравилось. Есть ли там нужные лекарства неизвестно, а вот уровень опасности и дневная очередь из пациентов‑мертвяков на квадратный метр помещения до сих пор снится в редких кошмарах.

Второй раз, а, точнее, первый, я гостил на базе у миротворцев. Медблок там небольшой, но скорее специализированный, а персонал довольно оперативно эвакуировался, могли много что оставить. Уровень опасности также неизвестен, но там хотя бы есть контейнер с «эхом войны», а может еще какая техника.

Я выехал из гаража и повернул в сторону области. С ограждения что‑то крикнули, решив, что я собираюсь свалить, я не стал оборачиваться.

Первые два квартала шаркунов, стоящих на ногах, было немного, сказывался постоянный отстрел из лагеря. Упокоенные тела мешали разогнаться, приходилось маневрировать, стараясь не сбавлять скорости и не попадаться больше необходимого на глаза ближайшим зомби.

Но потом я выехал на чуть ли не единственный проспект во Фритауне – Бай Буре Роад, по которому можно было как объехать город по кругу, так и свалить вглубь страны. Не наш МКАД, конечно, даже не «трешка» – две полосы в одну сторону, две в обратную, а между ними невысокие бордюры и островки с выгоревшей на солнце чахлой растительностью. Но разогнаться я там смог, перескакивая через бордюр и меняя полосы, когда нужно было проскочить между кучковавшимися мертвяками.

Вдоль дороги по обе стороны стояли одно‑двухэтажные здания, гаражи и лачуги. Все какое‑то серое, ржавое и настолько бедное, что понять – так всегда живут или это последствия апокалипсиса, было нереально. У нас в какой‑нибудь областной промзоне и то все радостней выглядит. Нет, встречались яркие пятна – рекламные вывески, шатры торговых палаток, кровавые пятна на серых стенах и мертвые тела в рваной пестрой одежде.

Солнце только‑только начинало душить, разгоняя остатки ночной свежести, началось брожение зомбаков в поисках тени, и на дороге стало посвободнее. Но все равно периодически приходилось выскакивать на обочину и со стрельбой объезжать хибары, а еще дважды только активация сигнализации на припаркованных машинах, хоть как‑то оттянула зомбаков с проезжей части.

Остановился всего два раза. У брошенной возле пустыря машины и слил немного бензина, чтобы заправить мотоцикл. А второй раз у магазина с вывеской «Часы» и взял там парочку простых механических будильников. Маленьких, в ладошку помещались, черненьких с куполом и звонкими бубенчиками. Протестировал на подтянувшихся на шум мертвяков – завел на ближайшие минуты и, как только щелкнуло, бросил за спину зомбакам. Грохнулось, звякнуло стекло, но корпус выдержал и начал трещать, как ненормальный. Шаркуны купились и ломанулись на звук, не все правда, а только ближайшие. Но все равно эффективно, хуже, чем от мигалки с сиреной, но я вернулся в магазин и прихватил еще несколько штук.

Чем дальше выезжал за город, тем безлюдней становились улицы. Ни живых, ни оживших. Все чаще и чаще вдоль дороги попадались просветы между домами, в которых росли деревья: пальмы, акации и что‑то раскидистое, что я так и не смог распознать.

Но потом появились мертвые. Самые обычные, те что умерли, пусть и необычной, но своей смертью, без участия грибков и паразитов. Опознать их было легко – они болтались, повешенными на особо крупных деревьях. А под ними, как фанаты копошились и тянули руки вверх, потрепанные зомби. Я насчитал почти два десятка тел, разной степени разложения, но в основном подсушенные. И все еще вкусные судя по голодным мертвякам под ними.

Все повешенные – белые, скорее всего работяги из Европы, у некоторых на груди висели таблички с надписями. Но подъезжать ближе и вчитываться желания не было, достаточно предположения, что в городе завелось какое‑то племя националистов. Хорошо хоть не людоеды, но и тут я не был уверен полностью. Грудь с животом прикрывали грязные лохмотья, так что утверждать, что сердце и печень на месте, не берусь.

Вспомнилась история Боба МакКензи, командира отряда ЧВК Gurkha Security Group. Первая из ЧВК, кто отметился в Гражданской войне в Сьерра‑Леоне, и, мягко говоря, очень неудачно это сделал. В первом же рейде «гуркхи» попали в засаду, а самого МакКензи местные расчленили и съели его сердце. Конечно, это слухи, но я не удивлюсь, если здесь есть племена, которые верят, что, съев сердце противника, заберешь его силу.

Не останавливаясь, внимательно сканируя местность, поехал дальше. Встречаться с теми, кто повесил тела, не хотелось. Да еще, если они каннибалы, нафиг‑нафиг, и так зомбаков хватает.

Показалось, что на солнце блеснула оптика, я пригнулся и ускорился. И уже через пятнадцать минут, стоя на небольшом холме, разглядывал лагерь миротворцев. Судя по тому, что видел, брошенный, пустой и переживший пожар.

Когда был внутри, он казался больше. Съехать с трассы на грунтовку, проехать метров пятьсот по сухому, практически без растительности, полю и окажешься перед ограждением из металлической сетки.

Ворота распахнуты. Перед ними пара брошенных грузовиков – у одного капот поднят, у второго двери нараспашку.

Справа в три ряда тянутся белые вагончики, у нас в таких бытовках строители живут. Повсюду видны следы пожара. Несколько дальних домиков полностью выгорели, только чёрные головешки, а соседние сильно подкоптились. Где‑то среди них больничка, но в первом ряду, до которого пожар не добрался.

С левой стороны периметра стоит пара здоровых палаток с поднятыми стенами, там вроде кухня была. А дальше грузовые контейнеры, еще машины и разнообразные ящики, часть под навесом, а часть просто свалена почти ровными рядами.

Ни вышек, ни блокпостов, сбоку от ворот еще один вагончик с открытыми окнами. Из которых торчат и слегка колышутся на ветру белые занавески. Другого движения не вижу.

Что странно, не вижу и тел. Ни живых, ни мертвых, ни оживших мертвых, ни двухсотых, ни двухсотых в квадрате – чертова зараза, фиг поймёшь, как людей и монстров теперь называть.

Если бы не срочность, я бы подольше понаблюдал за лагерем. Объехал бы со всех сторон, пытаясь хоть как‑то разобраться в том, что случилось. Тела, кто‑то убрал, а вот кто и зачем, очень хотелось понять, но Саня ждать не будет.

Огляделся, чтобы не пропустить кого сзади и поехал в лагерь. Притормозил перед воротами, прислушался, пристроил обрез на руле, а автомат перевесил на грудь и, не слезая с мотоцикла, готовый газануть в любой момент, покатился внутрь.

Пахло горелым пластиком, но примешалось что‑то еще, напоминающее сырокопченую колбасу, только те виды, когда она больше сырая, но меньше копченая, да еще и без специй. Запах не резкий, но от него реально начинало подташнивать.