Смит поднялся во весь рост и пошел вперед, в красное облако, скрывавшее окружающее. Он щурился, пытаясь разглядеть хоть что-то перед собой. Его ноги разъезжались на множестве автоматных гильз, усыпавших пол, под подошвами хрустели обломки плитки и кусочки самана. Из дыма показалась вершина лестницы.

Он пригнулся, вглядываясь вниз. Если злоумышленники оставили кого-то прикрывать их отступление, то лестница превращалась в смертельную ловушку. Но у него не было времени бежать через весь корпус к центральной лестнице. У него имелось лишь две возможности – или рискнуть спуститься, или оставаться здесь и попытаться спрятаться.

Держа автомат на изготовку, он начал спускаться по широким невысоким ступеням. И вдруг в коридоре у него за спиной вспыхнул ослепительный белый свет. Лестницу затрясло от нескольких мощных взрывов, которые произошли совсем рядом – в нанотехнологических лабораториях «Номура фарматех» и институтской группы.

Совершенно инстинктивно Смит упал на лестницу и покатился вниз по ступеням, а на втором этаже института вырос фонтан пламени.

Доктор Рави Парих медленно выплывал из темноты, пытаясь полностью прийти в сознание. Сделав небольшое усилие, ему удалось открыть веки. Он лежал, уткнувшись лицом в пол. Прохладные коричневые плитки, казалось, тряслись от взрывов, которые систематически разрушали остальные лаборатории, находившиеся в северном крыле, превращая их в пылающие руины. Молекулярный биолог застонал, пытаясь подавить волну болезненной тошноты, норовившую вывернуть его желудок наизнанку.

Обливаясь потом от напряжения, он поднялся на четвереньки. Медленно поднял голову и посмотрел на огромное – от пола до потолка – окно, отделявшее наружную секцию лаборатории «Харкорт» от внешнего мира. Шторы, обычно плотно задернутые, сейчас были открыты.

Перед ним, на столе, вплотную к стеклу, лежал тот самый странный металлический цилиндр, который вызвал у него подозрение. В торце цилиндра оказалось стеклянное табло, в котором через равные промежутки времени вспыхивали цифры, сменявшие одна другую в обратном порядке: 10… 9… 8… 7… 6… 5…

Небольшие заряды, приклеенные в нескольких местах к панорамному окну, взорвались серией оранжево-красных вспышек. Стекло разлетелось на тысячи осколков, и находившийся под избыточным давлением воздух хлынул из лаборатории наружу. Внезапный ветер подхватил множество листов бумаги, которые в таком изобилии валялись на столах, и вынес через дыру, окаймленную длинными и острыми, похожими на сабли осколками.

Все еще не придя в себя, Парих в полной растерянности смотрел на разбитое стекло. Он глубоко, медленно, с дрожью втянул в себя воздух.

3… 2… 1. Подмигивающее табло потемнело. В цилиндре щелкнуло реле, и что-то негромко зажужжало. А потом, с тихим шипением, похожим на тот звук, который издает раздраженная змея, канистра с нанофагами начала выпускать свое находившееся под высоким давлением смертоносное содержимое во внешний мир.

Туча, состоявшая из нанофагов, известных под названием «метка-2», беззвучно и невидимо выплывала через разбитое окно. Их были десятки миллиардов, часть из них инертная, а часть – только ожидающая сигнала, который пробудит их к жизни. Выброшенные из лаборатории «Харкорт» благодаря работе той самой системы циркуляции, которая была предназначена для того, чтобы не допустить их утечки, бесчисленные микроскопические фаги постепенно удалялись друг от друга, а потом начали медленно, очень медленно спускаться к земле.

Продолжая растекаться, этот невидимый туман опустился на тысячи ошеломленных демонстрантов из Движения Лазаря, наблюдающих в ужасе, как взрывы разносили верхний этаж Теллеровского института. Миллионы нанофагов с каждым вдохом попадали им в легкие. Миллионы проникали в организмы через слизистые оболочки носа и глаз.

В течение нескольких секунд эти нанофаги оставались пассивными, распространяясь с кровотоком по кровеносным сосудам и внедряясь через клеточные мембраны. Но из каждых приблизительно ста тысяч один более крупный и имеющий более сложную структуру активизировался сразу. Эти управляющие фаги передвигались по телу хозяина по своей собственной «воле», отыскивая одну из тех различных биохимических подписей, которые могло опознать множество их датчиков. Любое положительное опознание влекло за собой немедленный выброс потока уникальных молекул-посыльных.

Сами же нанофаги, продолжавшие пассивно дрейфовать по человеческим телам, имели лишь один собственный датчик – датчик, способный обнаруживать эти молекулы-посыльные, даже если их было одна-две на несколько миллиардов. Его создатели с холодной образностью назвали эту часть проекта нанофага «акульим рецептором», поскольку такое свойство напоминало поразительную способность больших белых акул чуять издалека даже крошечную капельку крови, растворенную в океанской воде. Но сравнение содержало в себе еще один пласт жестокой иронии. Дело в том, что каждый нанофаг реагировал на слабое прикосновение молекулы-посыльного точно так же, как акула – на свежую кровь, попавшую в воду.

Зажатый в глубине толпы поджарый обветренный мужчина первым из всех осознал истинный масштаб того ужаса, который должен был вот-вот начаться. Подобно всем остальным, он перестал скандировать и теперь стоял в мрачной тишине, наблюдая, как один за другим взрываются заложенные заряды. Больше всего взрывов происходило в северной и западной частях Теллеровского института, где вздымались в воздух высоченные столбы пламени и разлеталось множество обломков. Но Малахия слышал также и другие, более слабые взрывы, происходившие где-то в глубине массивного здания.

Женщина, стиснутая между другими телами совсем рядом с ним, молодая блондинка с суровым лицом, одетая в слишком просторную куртку армейского образца с завернутыми рукавами и жилет-разгрузку, внезапно застонала. Она упала на колени, и ее начало рвать, сначала понемногу, а потом неудержимо. Макнамара взглянул на нее сверху вниз и сразу заметил на ее руках множество следов от иглы. Те, что повыше, казались совсем свежими, только-только запекшимися.

Наркоманка, понял он, испытывая сложное смешанное чувство жалости и отвращения. Вероятно, ее заманили на акцию Движения Лазаря обещанием острых ощущений и возможности принять участие в чем-то более значительном и важном, чем ее серая повседневная жизнь. Неужели эта молодая дура только что вкатила себе чрезмерную дозу? Канадец вздохнул и опустился на колени, чтобы посмотреть, не сможет ли он чем-нибудь ей помочь.

Тут же он увидел странную сеть трещин с красными краями, стремительно распространявшуюся по ее испуганному лицу и исколотым рукам, и ему стало ясно, что происходит нечто несравненно более ужасное. Она снова застонала; теперь ее стоны больше походили на звуки, испускаемые страдающим животным, нежели на человеческие. Трещины прямо на глазах становились шире. Кожа девушки быстро покрывалась ни на что не похожими струпьями и сразу же разлагалась в нечто вроде прозрачной слизи.

С нарастающим ужасом Макнамара увидел, что ткани под кожей – мускулы, сухожилия и связки – тоже разлагались. Глазные яблоки сделались жидкими и понемногу вытекали из глазниц. Из образовавшихся ужасных ран потекла ярко-алая кровь. А под кровавой маской, в которую превратилось молодое лицо, были ясно видны белые кости.

Моментально ослепшая молодая женщина в отчаянии вскинула руки со скрюченными в агонии пальцами. Из бесформенной впадины, которая только что была ртом, тоже текла красноватая слизь. Почувствовав тошноту и стыдясь собственного страха, Макнамара начал отступать от умиравшей. А ее руки, начиная с пальцев, с неимоверной быстротой разлагались, превращаясь в ажурную конструкцию из пока еще соединенных между собой костей. Она упала лицом вперед и забилась в мелких судорогах на земле. Ее одежда прямо на глазах оседала на землю, превращаясь в кучку тряпья, испачканного кровью и другими жидкостями, изливавшимися из разлагавшегося тела.