Не на шутку встревоженная Нурия поспешила прикрикнуть на дочь. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь сейчас обернулся к ним. Еще больше ускорив шаги, она стиснула запястье Тасы и поволокла девочку за собой по заплеванному и замусоренному тротуару. Но было уже слишком поздно.

Пьяный с всклокоченной бородой и пористой от прыщей кожей, шатаясь, выступил из переулка и загородил им дорогу. Нурия стиснула зубы. От удушающего зловония грошового спиртного и немытого тела ее сразу затошнило. Бросив быстрый взгляд на этот еле волочивший ноги обломок, когда-то бывший человеком, она поспешно опустила голову и попыталась его обойти.

А он шагнул ближе, вынудив ее отступить. Пьяный, с выпученными глазами, человек кашлял и плевался, а потом издал гортанный стон, больше похожий на собачий рык, чем на звуки, которые издают люди.

Испытывая еще более усиливавшееся отвращение, Нурия скривила губы и поспешила отойти подальше, таща Тасу за собой. Она ощущала прямо-таки физическую боль от того, что ее прекрасной маленькой девочке приходится видеть так много примеров грязи, развращенности и человеческого падения. Ужас! Этот cochon[22] был настолько пьян, что не мог даже говорить! Она отвела глаза в сторону, пытаясь решить, как же ей поступить, чтобы спастись от этого вонючего скота. Взять Тасу на руки и со всех ног бежать на ту сторону улицы? Или это только привлечет к ним еще больше такого нежелательного внимания?

– Мама! – пролепетала ее дочь. – Дяде очень плохо. Видишь? У него везде кровь!

Нурия вскинула голову и с ужасом увидела, что Таса права. Пьяный рухнул на четвереньки прямо перед ними. Изо рта и ужасных ран, открывшихся на кистях рук и, похоже, даже под одеждой, обильно хлынула кровь. От его лица отваливались клочья плоти, падавшие на асфальт уже в виде красноватой полупрозрачной слизи. Он снова застонал, корчась от мучительной боли, сопровождавшей разложение его тела.

С трудом сдержав испуганный крик, Нурия отпрянула от умирающего мужчины и поспешила закрыть ладонью глаза дочери, чтобы оградить ее от ужасного зрелища. Но тут она услышала другие крики, исполненные страшной муки, и поспешно обернулась. Многие из мужчин, женщин и детей, которые также находились на улице, стояли на коленях или лежали, скорчившись от непереносимого страдания, и все стонали, нечленораздельно кричали и обхватывали сами себя руками в бессмысленных попытках спастись неведомо от чего. Очень многие уже выглядели почти так же, как несчастный пропойца. И даже за те секунды, пока она смотрела вокруг, все больше и больше людей становилось жертвами невидимого ужаса, обрушившегося на их район.

В течение нескольких показавшихся ей бесконечными секунд Нурия могла только смотреть со все нарастающим страхом на то, что творилось вокруг. Больше всего это походило на картину ада. А потом она схватила Тасу на руки и помчалась к подъезду ближайшего дома, отчаянно надеясь, что им удастся найти там убежище.

Но, увы, было уже слишком поздно.

Нурия Бессегир почувствовала первые волны обжигающей боли, направленные наружу от ее легких, жадно захватывавших воздух. С каждым вдохом эта боль распространялась все шире и шире по ее телу. Громко закричав от ужаса, она споткнулась и упала, тщетно пытаясь заслонить от этого кошмара свою дочь руками, на которых уже расползалась кожа, отваливались мышцы, обнажая кости.

Потом она почувствовала еще один приступ страшной боли, как будто ей в глаза вонзили раскаленные ножи. Перед глазами у нее в секунду померкло, а потом она перестала видеть. Остатки нервов, еще уцелевшие в том, что несколько минут назад представляло собой красивое женское тело, сообщили ей о том, что из ее глазниц вытекает какая-то влажная гуща. Она бессильно вытянулась на тротуаре и молча взмолилась, прося забвения, прося смерти, которая прекратила бы боль, терзавшую каждую частицу ее корчившегося, не чувствуя собственных движений, тела. И еще она отчаянно и безнадежно молила о чуде, которое спасло бы ее маленькую девочку от этих ужасных страданий.

Но, прежде чем безысходная темнота поглотила ее, она успела узнать, что даже эта последняя, предсмертная молитва не была услышана.

– Мама, – услышала она захлебывавшийся слезами голос Тасы, – мамочка, оно жжется… Мамочка, мне больно… очень больно…

Терс прислонился спиной к облицованной темными панелями стене маленького кабинета Берка. Его поза казалась непринужденной, почти расслабленной, но взгляд оставался внимательным и настороженным. Он все еще держал в руке «беретту», которую взял у офицера ЦРУ. 9-миллиметровый пистолет в его огромном кулачище, затянутом в перчатку, казался маленьким. Он холодно улыбнулся, ощущая с каждым мгновением растущую нервозность двоих американцев, неподвижно сидевших перед ним. Ни Хэл Берк, ни Кит Пирсон не привыкли безропотно подчиняться чьей-то воле. И Терса изрядно забавляло то, что ему удалось без всякого труда прижать довольно больших начальников двух разведок, что называется, к ногтю.

Он взглянул на маленькие старинные часы, стоявшие на столе Берка. Последний всплеск перестрелки снаружи стих несколько минут назад. К настоящему времени шпионы, на которых охотились его люди, несомненно, мертвы. Двое агентов ФБР, независимо от того, насколько хороша была их подготовка, не имели никаких шансов против его группы, составленной из отставных командос с изрядным боевым опытом.

В его радионаушниках прозвучал искаженный статическими разрядами голос:

– Это Учида. Хочу доложить об обстановке.

Терс выпрямился, ничем внешне не показав своего удивления. Учида, в прошлом японский авиадесантник, входил в пятерку, которой он поручил гнать злоумышленников на засаду, тщательно размещенную на северном краю фермы Берка. Любые донесения должны были поступить от засадной группы.

– Докладывайте, – ответил он.

Он молча выслушал краткий рассказ японца о постигшем их бедствии, старательно сдерживая нараставший гнев. Четверо из его людей погибли, в том числе Макри, лучший его следопыт и разведчик. Засада, которую он размещал лично, была атакована с фланга и истреблена. Уже это было очень плохо. Но гораздо хуже было то, что не ожидавшие ничего подобного уцелевшие члены его группы полностью потеряли следы отступивших американцев. То, что еще одна группа нашла и привела в негодность два автомобиля, принадлежавших злоумышленникам, было очень слабым утешением. В настоящее время беглецы, несомненно, уже вступили в контакт со своим штабом, сообщили о том, что им удалось услышать, и потребовали срочно прислать подкрепление.

– Что теперь? Преследовать их? – спросил Учида, закончив доклад.

– Нет! – рявкнул Терс. – Вернитесь к своим машинам и ждите моих приказаний. – Он проявил самонадеянность, за которую его команде пришлось дорого заплатить. Глубокой ночью, в темноте, шансы на то, что американцев удастся догнать раньше, чем они получат помощь, были слишком малы. К тому же даже в этой открытой, малонаселенной местности звуки столь продолжительной стрельбы должны были привлечь совершенно ненужное внимание. Пришло время покинуть это место, прежде чем ФБР или какие-нибудь другие правоохранительные органы попытаются оцепить его.

– Осложнения? – спросила Кит Пирсон. Несмотря на ледяной тон, в голосе темноволосой женщины нетрудно было различить и ярость, и неуверенность. Она пошевелилась в кресле и села попрямее.

– Небольшая задержка, – мгновенно солгал Терс, изо всех сил стараясь сдержать свое нарастающее раздражение и нетерпение. Вся многолетняя подготовка и психологический тренинг учили его тому, что эмоциям, провоцирующим слабость, ни в коем случае не следует поддаваться.

Он сделал короткий, почти незаметный жест «береттой», приказывая ей оставаться на месте.

– Успокойтесь, миссис Пирсон. В надлежащее время вы получите все необходимые разъяснения.