Комментатор говорил, устремив суровый взгляд прямо в камеру.

– Когда же наши репортеры обратились к должностным лицам в Вашингтоне и Лондоне с просьбой прокомментировать эту информацию, то получили начальственную выволочку. Все, от президента и премьер-министра до помощников референтов, отказались от каких-либо публичных высказываний по сути этого дела. Никто не знает, является ли это только обычным нежеланием комментировать действия разведывательных агентств или дело в том, что дыма без огня не бывает. Но одно совершенно несомненно. Разгневанные люди во всех странах земного шара, сжигающие американские флаги и громящие представительства американских фирм, не желают ждать, пока власти снизойдут до объяснений.

– Послушайте, мистер Хансон. Я не намерен и дальше слушать пустую болтовню, отговорки и бюрократическую бессмыслицу. Я хочу узнать правду, причем сейчас же! – прорычал президент Сэм Кастилья, яростно глядя через длинный стол на необычно тихого директора ЦРУ.

Подтянутый и щеголеватый даже в самых сложных обстоятельствах, Дэвид Хансон теперь выглядел совершенной развалиной. Под глазами у него лежали глубокие тени, а помятый костюм выглядел так, будто он спал в нем. В пальцах правой руки он крепко стискивал авторучку, пытаясь этим бесполезным усилием скрыть тот факт, что его руки немного дрожат.

– Вынужден сказать вам, мистер президент, – осторожно начал он, – что мне известно очень немного. – Мы зарылись в наши файлы как могли глубоко, но пока что не нашли ничего такого, что даже отдаленно можно было бы связать с этой так называемой операцией «Набат». Если Хэл Берк был замешан во что-нибудь незаконное, то, я глубоко убежден, он занимался этим на свой страх и риск, не спрашивая санкции или содействия ни у кого в ЦРУ.

Эмили Пауэлл-Хилл подалась вперед.

– Вы что, Дэвид, считаете всех нас дураками? – не скрывая едкой горечи, спросила она. – Неужели вы думаете, что кто-то поверит, будто Берк и Пирсон финансировали операцию, стоившую многие миллионы, из собственного кармана – на личные сбережения и правительственное жалованье?

– Я понимаю ваши сомнения! – Хансон был настолько расстроен, что даже не огрызнулся. – Но мои люди и я сам занимаемся этим делом, прилагая все силы и не теряя ни одной лишней минуты. В данный момент моя служба безопасности изучает все донесения и другую информацию обо всех операциях, в которых когда-либо участвовал Берк, в поисках любых, хотя бы отдаленно подозрительных фактов. Плюс к тому мы проводим проверку на полиграфе всех офицеров и аналитиков в отделе, разрабатывавшем Движение Лазаря, который возглавлял Берк. Если хоть кто-нибудь еще в ЦРУ был причастен к этому, мы подцепим его, но на это все равно потребуется время.

Он еще сильнее нахмурился.

– Я также отправил приказы во все резидентуры ЦРУ по всему миру немедленно свернуть любые операции, имеющие отношение к Движению. В настоящий момент на расстоянии человеческого голоса от любого здания, принадлежащего Лазарю, не должно быть ни одного оперативника или группы наблюдения.

– Всего этого мало, – не отставала от него Пауэлл-Хилл. – Ведь эта история просто-напросто прикончила нас – и здесь, в стране, и за границей.

Все, сидевшие за длинным столом в Оперативном зале, мрачно закивали. Шум в прессе по поводу незаконной тайной операции против Движения Лазаря, поднявшийся сразу же после устроенного при помощи нанофагов массового убийства в Ла-Курнёв, был, несомненно, рассчитан на то, чтобы нанести максимальный ущерб репутации США во всем мире. Сенсация подействовала на мировую общественность как горящая спичка, брошенная в помещение, полное бензиновых паров. А вот Движение находилось в идеальном положении для того, чтобы получить наибольший выигрыш от последовавшего взрыва гнева и насилия. То, что при иных обстоятельствах оказалось бы мелкой неприятностью для большинства правительств и организаций, теперь мгновенно превратилось в главное событие мировой политики. Все больше стран присоединялось к требованиям Движения немедленно запретить все исследования в области нанотехнологии.

– И теперь любого сумасшедшего, который заявит, что мы ведем испытания какого-нибудь нанотехнологического оружия для того, чтобы в ближайшем будущем устроить геноцид, все СМИ встретят с распростертыми объятиями – и Би-би-си, и другие европейские, и, конечно, «Аль-Джазира», и все остальные, – продолжала советник по национальной безопасности. – Французы уже отозвали своего посла для так называемых консультаций. Многие страны могут в ближайшие часы сделать то же самое. Чем дольше это продлится, тем сильнее пострадают наши союзы и тем меньше будет наша способность хоть как-то влиять на события.

Кастилья резко кивнул. Телефонный разговор, который состоялся у него с французским президентом, едва ли не весь состоял из кошмарных обвинений и был исполнен плохо скрываемого презрения.

– И почти такое же положение у нас на Капитолийском холме, – добавил начальник штаба Белого дома Чарльз Оури и тяжело вздохнул. – Я бы сказал, что все конгрессмены и сенаторы, которые вчера кричали на нас и топали ногами, требуя немедленно подавить Движение Лазаря, уже развернулись на 180 градусов. Теперь они дерутся за право попасть в комитет по расследованию, наподобие того, что был создан после уотергейтского скандала[26]. Наиболее оголтелые уже говорят о необходимости импичмента, а те, которые всегда считались нашими друзьями, затаились и пытаются понять, откуда и куда дуют политические ветры.

Кастилья скорчил гримасу. Слишком уж многие из мужчин и женщин, заседавших в Конгрессе, были политическими оппортунистами по своим привычкам, склонности характера и жизненному опыту. Когда президент был популярен, они толпились вокруг него, стремясь тоже оказаться в отблеске лучей его славы. Но при первых же признаках затруднений или слабости они, увы, поспешили присоединиться к банде, требовавшей его крови.

Эстель Пайк, много лет работавшая личной секретаршей президента, открыла дверь в Овальный кабинет.

– Пришел мистер Клейн, сэр, – язвительно объявила она. – Он не значится в списке приглашенных, но утверждает, что вы в любом случае согласитесь принять его.

Кастилья отвернулся от окна. На его утомленном лице как никогда резко выделялись морщины. За последние двадцать четыре часа он, казалось, постарел лет на десять.

– Он пришел, потому что я лично попросил его об этом, Эстель. Будьте любезны, пригласите его сюда.

Она фыркнула, явно не одобряя поведение своего босса, но повиновалась.

Клейн прошел мимо нее, пробормотав: «Спасибо», но женщина сделал вид, что не расслышала. Дождавшись, пока дверь за его спиной закроется, Клейн пожал плечами.

– Мне кажется, Сэм, что ваша миссис Пайк не очень-то любит меня.

Президент улыбнулся, что потребовало от него определенного усилия.

– Знаете, Фред, Эстель и впрямь не самый приветливый и обаятельный человек. Любой, кто попытается нарушить распорядок дня, вписанный в ее еженедельник, получит точно такой же прием. Так что не бойтесь, здесь нет ничего личного.

– В таком случае я спокоен, – сухо пошутил Клейн. – Судя по вашему страдальческому виду, заседание СНБ прошло не очень успешно, – добавил он, всмотревшись в лицо старого друга.

Кастилья фыркнул.

– Это было почти то же самое, что расспрашивать миссис Линкольн, как ей понравился спектакль.[27]

– Настолько плохо?

Президент хмуро кивнул.

– Да, настолько плохо. – Он указал Клейну на одно из пары кресел, стоявших перед его любимым большим столом, который он привез с собой в Белый дом. – Руководители ЦРУ, ФБР, Агентства национальной безопасности и других агентств думают только о том, как не оказаться виноватыми в этом распроклятом «Набате» и его провале. Никто не знает, насколько глубоко уходит заговор, и потому никто никому не решается доверять. Все ходят вокруг да около и поглядывают друг на друга, дожидаясь, когда же наконец топор опустится на чью-нибудь шею.